— Какую-то пользу мы из вашего конфликта извлекаем, конечно. Например, мы, и я в том числе, продаём вашей партии боевую технику…

Герцог потерял дар речи. Я тоже замолчал, не понимая причин такой реакции.

— Вы делаете что⁈ — наконец, поражённо переспросил он.

— Архиепископ Бопре вам не сказал? — удивился я. — Я поставляю вам со своих заводов тяжёлые и сверхлёгкие бронеходы. Кроме того, через меня идут поставки лёгких бронеходов и боевой техники на гусеничных и колёсных платформах.

— Не сказал, — хмуро заметил он. — Но продолжайте, пожалуйста.

—… И хотя мы извлекаем некоторую выгоду из вашего конфликта, на самом деле в целом для княжества это скорее убыточно. Наши гильдии уже нервничают. В целом мы гораздо больше заинтересованы в спокойствии и нормальной торговле — ну, насколько она вообще возможна между нами.

— Что значит «насколько возможна»? — герцог немедленно уловил важный момент.

— Вам, вероятно, известно, что у нас давние трения с церковью, — пояснил я. — При этом вся наша торговля идёт через Ливонию, поэтому сделки редко заключаются напрямую, обязательно присутствуют какие-то посредники. И множество разных ограничений и пошлин с той и с другой стороны. Мы постепенно договариваемся о послаблениях, но процесс идёт небыстро.

— Знаете, барон, а возможно, у меня будет что обсудить с князем Яромиром, — задумчиво сказал Оттон.

— Так приезжайте к нам, ваше высочество, — предложил я. — Моя мать скоро выходит замуж, я пришлю вам приглашение. Там вы сможете встретиться и с Яромиром, и не только с ним. Там много кто будет.

— Хороший повод собраться? — догадался он. — Присылайте. Однако мы как-то незаметно ушли в сторону — если вы помните, мы с вами говорили о Конраде. Вы знаете, в чём состоит суть наших с ним разногласий?

— Если я правильно понимаю, — осторожно предположил я, — вы претендуете на имперскую корону.

— Не совсем так, — с грустью сказал Оттон. — Мне вполне хватает моей Баварии, я никогда не хотел стать императором. Хотя мог — я всё-таки старший сын, и ещё вопрос, у кого больше прав на корону. Но Конрад не оставил мне другого выхода — он сумел отобрать у меня Ландсгут, и дело идёт к тому, что империя на этом не остановится. Конрад многих обидел, не только меня. Понимаете, барон — он мой брат, и я действительно отношусь к нему как к брату. Но я различаю брата и императора. Конрад всегда бредил величием империи — он собирает империю без оглядки на нас, имперское дворянство, и мы с этим не согласны. Церковь пользуется нашим недовольством, чтобы урвать себе как можно больше, и это мне тоже не нравится.

Я понял, что сейчас я как раз и услышу то, зачем меня сюда зазвали.

— Я хочу, чтобы вы поехали к Конраду и передали ему мои предложения.

— Почему я, ваше высочество?

— Вы незаинтересованный посредник с хорошей репутацией, — пожал плечами он. — Вы рядом, к тому же немного мне должны, так почему бы и нет?

Я молча кивнул — действительно, почему нет?

— Передайте ему, что церковь, наконец, склонила большинство в коллегии курфюрстов в мою пользу. Мне даже не надо воевать — как только Конрад умрёт, корона перейдёт ко мне. Но я предпочёл бы другой вариант — Конрад передаёт корону Дитриху, империя возвращает Ландсгут, и другие земли, отобранные у наших сторонников. Тогда я откажусь от любых притязаний, и церковь остаётся ни с чем. Империя что-то потеряет в любом случае, но таким образом она потеряет гораздо меньше.

— Постой-ка, любезный, не спеши так, — придержала Лена слугу. — Пойдём не торопясь. Ты мне что-нибудь расскажешь, а я послушаю.

— Мне приказали вас проводить и сразу же возвращаться, — нерешительно возразил слуга.

— Скажешь мажордому, что я тебя задержала. Что захотела посмотреть картины. Тем более, тебе врать-то и не понадобится, это так и есть, — небрежно отмахнулась Лена, останавливаясь у очередной картины, изображающей какого-то надутого толстяка в пышных одеждах. — Покажи мне свою ладонь, — приказала она.

Тот нерешительно предъявил ладонь, на которой тут же каким-то незаметным образом появилась серебряная монета.

— А ещё у этого пфеннига есть братец, — заговорщически улыбнулась Лена, подбрасывая и ловя такую же монетку. — Расскажи мне всё про госпожу Ладу.

— Я про неё мало что знаю, — слуга ещё сопротивлялся, но выглядело это уже не очень убедительно.

— Вот и расскажи мне всё, что знаешь, — с напором распорядилась Лена, и тот сдался.

— Красивая, но очень уж дикая, — доложил слуга, осторожно стрельнув на неё глазами.

— Дикая? — сделала круглые глаза Лена, про себя, впрочем, совершенно не удивившись. — Это как?

— Ну, есть у нас такой Ганс, — начал объяснять слуга, — вечно к служанкам вяжется, но так-то безобидный. Вот он её как-то раз приобнял слегка…

«Да, да, кто же не знает, как безобидные солдаты приобнимают, — саркастически подумала Лена. — Зажмут в тёмном уголке и приобнимают слегка».

—… так она его избила и с лестницы спустила, — драматически завершил он свой рассказ. — Руку он там сломал, ещё что-то себе повредил.

— Ай-яй-яй, — фальшиво посочувствовала Лена. — А кстати, если солдат так зажмёт дворянку — что ему полагается?

— Смотря какую дворянку, — рассудительно ответил слуга. — Плетей точно получит, а так и казнить могут.

— Так госпожа Лада ведь дворянка, значит, он легко отделался.

— Ведьма, и дворянка? — с недоверием вытаращился на неё тот. По всей видимости, идея ведьмы-дворянки была для него совершенно чужда.

— Дворянка, дворянка, — заверила его Лена. — Так только поэтому дикая, что солдата с лестницы спустила?

— Нет, почему только поэтому, — замялся слуга, пытаясь сформулировать свои претензии. — На плацу она постоянно, по каким-то брусьям скачет, с солдатами дерётся. Правда, с ней солдаты уже не дерутся, только если сержант заставляет. Она и с сержантом дралась, но с ним уже не справилась. Нашего сержанта Гроссе так просто не взять.

— Она с этим сержантом враждует, что ли?

— Нет, наоборот, дружат, — отрицательно покачал головой слуга. — Они там сошлись на ничьей, а больше уже не стали драться.

«Подружилась с сержантом, значит. Всё-таки умная, а не просто дикая», — одобрительно подумала Лена. В то, что Лада не смогла справиться с каким-то сержантом, она совершенно не верила.

— А правда, что все ведьмы красивые? — с любопытством спросил слуга, решив воспользоваться удобным моментом.

— Конечно, все красивые, — рассеянно ответила Лена, думая о своём. — Как же иначе нам, ведьмам, совращать добрых христиан?

Слуга потерял дар речи.

— Госпожа шутит? — наконец, неуверенно осведомился он.

— Да шучу я, шучу, — засмеялась она, глядя на его выпученные глаза. — Не нужны нам добрые христиане, а недобрые тем более не нужны. А с кем она ещё подружилась?

— С отцом Клаусом она ещё вроде подружилась, — неохотно ответил слуга, всё ещё отходя от шока. — Ну, так Хетти рассказывала, горничная её.

«Со священником? — с недоумением подумала Лена. — И кто там кого совращает?»

— В христианки подалась, что ли? — озадаченно переспросила она.

— Нет, точно не подалась, — авторитетно опроверг слуга. — К замковой церкви даже близко не подходила. А ещё отец Корнелиус, капеллан наш, хотел поговорить с ней о Господе, он со всеми беседует. Так она просто засмеялась, отвернулась и ушла.

— Понятно, — с сомнением проговорила Лена, вкладывая ему в руку второй пфенниг. — Ладно, пойдём-ка отыщем эту горничную Хетти, а потом я тебя отпущу.

Горничную пришлось поискать. Наконец, она всё-таки нашлась в одной из гостиных, где в компании ещё пары горничных сражалась с тяжёлыми портьерами.

— Хетти! — позвал слуга, заглянув в дверь гостиной. — Тебя здесь госпожа спрашивает.

И тихонько шепнул Хетти на ухо, когда она проходила мимо: «Это ведьма, осторожней с ней, детка». Обычный человек вряд ли смог бы что-то услышать, но Лена, конечно же, этот шёпот прекрасно разобрала. Возмущаться она, однако, не стала, а усмехнувшись про себя, сделала вид, что ничего не слышала — в конце концов, искренняя забота о молодой девушке заслуживает определённого уважения.