– Нашли неженку, к-хе. Да ничего я падать в обмороки не собираюсь, – твёрдо заявила Мила и, демонстративно погладив лезвие мясницкого ножа, закреплённого у неё на поясе, зловеще улыбнулась. Но декан факультета Чёрной Магии эту браваду напрочь проигнорировал. Он уставился на бегущего к ним лопоухого мага.

– Вот они! Вот списки! – на ходу выкрикивал этот лопоухий маг, а затем, подбежав достаточно близко, резко остановился. При этом он вытянул вперёд руку с зажатыми в ней бумагами, а сам принялся часто дышать, словно пушистый щенок в несусветную жару.

– О, а вот и окончательные списки. Списки, куда вы, мисс, никак не внесены, – сразу обрадовался тёмный эльф и мстительно отдал указание. – Аир Нерд, давайте, уводите эту особу к остальным лишним.

– Но я не лишняя!

– Лишняя.

– Нет, и я требую справедливого к себе отношения. Кто вам сказал, что мой балл ниже проходного? – ещё громче возмутилась Мила.

– Нет, вы определённо лишняя, – сухо сообщил Найтэ Аллиэр, после чего ловко выхватил списки и, суетно листая страницы в поисках названия своего факультета, куда как более горячо произнёс. – Вы лишняя, так как в этот год приём на мой факультет ограничен всего одной группой. А одна группа это две дюжины первокурсников и ни одним больше. Ни од-ним! И как вы можете видеть…

Тут тёмный эльф запнулся и недоверчиво округлил глаза.

– О-о-о, всего шестнадцать? – с сочувствием прокомментировал заглянувший в бумаги декан факультета Огненной Стихии. – И это при таком огромном потоке абитуриентов всего шестнадцать?

Найтэ Аллиэр мрачно уставился на коллегу, и Мила, глядя на это, тут же самодовольно заявила:

– Вот видите, никакая я не лишняя. Там во-о-он ещё сколько места моё имя вписать.

– Хорошо, я впишу ваше имя. Будете моим семнадцатым студентом, – отчего-то совершенно спокойно согласился тёмный эльф. Однако, некая неприятная нотка всё равно проскользнула в его интонациях, а потому Мила свой язык прикусила и послушно отправилась туда, где предполагалось собираться всем новым слушателям её факультета.

– Вы. Вы и вдруг согласились? – между тем выразил своё искреннее удивление Ричард Флай.

– Да. Я и согласился, – спокойно подтвердил тёмный эльф.

– Но почему?

– Я занимаю должность декана уже как девятьсот шесть лет, и за это время получил достаточно богатый опыт, чтобы заявить – периоды основательного недобора слушателей недопустимы. Подобное, знаете ли, грозит закрытием всего факультета, а мне моя работа нравится.

– И всё равно, сегодня вы заставили меня удивиться, – на полном серьёзе признал декан факультета Огненной Стихии, чем вызвал на лице дроу едкую улыбку.

– Хм, вот сейчас вы меня тоже удивляете.

– Эм-м?

– Нет, ну вы как будто забыли про отсев некондиции.

Сказанное вызвало тихие понимающие смешки, а затем деканы поспешили занять положенные им места.

Итак, мы уже много раз упомянули имя Милы Свон, но… откуда вообще взялась эта женщина? Кто она и отчего оказалась в Вирграде?

Для ответа на этот вопрос нужно вернуться во времени где-то на год назад. Ну, и место сменить тоже придётся. Мы по-прежнему останемся в королевстве Верлония, только окажемся на самой его окраине, да ещё в чужом теле.

Увы и ах, но это та глава, которую нужно писать именно от первого лица.

***

Голова… Как же болит голова! Кажется, ещё мгновение, и её разнесёт на кусочки. Боль такая, что даже застонать невозможно.

– Прикопаем?

– Да нахрена? Чай никто нас не видел.

Короткие фразы, произнесённые сиплыми мужскими голосами, иголочками вонзались в мозг, но зато тело инстинктивно замерло. По нему разлился страх, хотя не было ни малейшего понимания чего нужно бояться.

– Мало ли чё никто не видел, дубина! Мы энту бабу коли под землю отправим, так вообще вопросов к нам нет. А то ж не иначе какой-нить глазастый дурень заприметил, что мы вслед за ней с постоялого двора под шумок выехали.

Послышался звук, как если бы кто-то смачно сплёвывал на землю… холодную такую землю. Постепенно до меня дошло понимание, насколько моё тело замёрзло. Если верить ощущениям на мне не было никакой одежды. Колючие сосновые иголки и мох – вот на чём я лежала и боялась, очень боялась пошевелиться! Даже дышала с опаской.

– Ты, дурак, себя слышишь? Где тот постоялый двор, а где мы. Чего, зря мы эту шмару до самого солнцепёка пасли? Она две деревни преспокойно проехала, и вряд ли её не запомнили из-за такого яркого плаща-то. Да и добре люди на рожи капюшон эдак не натягивают. Так что пока деревенские на неё таращились, мордаху рассмотреть пытаясь, на нас вообще никто не поглазел. Это ж тракт, таких как мы оборванцев здесь до одури.

– Не-е… Всё равно мне неспокойно на сердце.

– Да какое там у тебя сердце, так и скажи, что очко играет!

– А и скажу, – не поддался на слабо некий мужик. – Для меня мокруха дело непривычное и учиться ногами дрыгать на виселице желания нет.

– Ну лады. Прикопаем. Только чем землю рыть, э? Руками? – голос был полон язвительности.

– Эм-м, – поставило замечание в тупик кого-то. – Эй, а что, если шмотки её мы с собой возьмём, позже от них нормально избавимся, а её саму того?

– Чего «того»?

– Ещё дальше в лес заволокём и валежником прикроем? Зверьё само справится, а без золота да одежонки, что она на себе таскала, кости никто не опознает.

– Да, так и сделаем.

Кто-то грубо ухватил меня за запястья и поволок не пойми куда. При этом мне вдруг сделалось так плохо, что, не иначе, я потеряла сознание. Голова всё же ужасно болела, а тут меня ещё и заболтало из стороны в сторону. И на самом деле хорошо, что всё вышло так. Колючий лесной ковёр, по которому меня тащили, немилосердно царапал моё многострадальное тело, а так… так я хотя бы ощутила только последствия. Сознание вернулось ко мне, лишь когда на лицо упала еловая ветвь. А после этого негодяи громкими хлопками отряхнули руки и, начиная беззаботно перешучиваться, предовольные ушли восвояси. Я слышала, как удаляются их шаги, но по‑прежнему не шевелилась. Теперь у меня на это просто‑напросто не осталось сил. Ужасная боль сперва не дала толком прийти в сознание, а затем мышцы начал сковывать могильный холод.

«Вот она – смерть», – ещё пронеслась в голове горькая мысль, прежде чем состояние безразличия окутало меня тихим саваном. Спокойствие и умиротворение затягивали на глубину, уносили все неприятные ощущения. Они стали чем-то неважным. Даже каким-то чужим. Я отдалялась от этого страшного мира, жестоко убившего меня. Казалось, мне довелось подняться из собственного тела и теперь, глядя на него, я отчётливо видела, что из-под еловых веток и опавших на мох пожухлых листьев выглядывает бледное узкое личико девушки лет двадцати. Но о её красоте сказать у меня ничего бы не вышло. Те части тела, что разбойники по халатности оставили открытыми, покрывали синяки и кровоподтёки. Длинные волосы походили на мочалку. Из‑за грязи даже не определить было какой у них цвет. И, собственно, для меня это было уже неважно. Два сломанных ребра, чудом не пробивших лёгкие, ножевая рана в боку, кровавые разводы между ног, откровенно намекающие на то, что «добрые люди» со мной сотворили – со всем этим мой организм ещё бы справился при удаче, но проломленный череп… Давление крови на мозг стало таким, что в себя я бы уже самостоятельно не пришла. Но мне и не хотелось. Что-то настойчиво звало уйти, покинуть этот грубый мир, забыть его раз и навсегда. Возражать этому чему-то было невозможно, так как оно дарило самое блаженное для меня сейчас – забвение.

А затем боль. Снова невозможная боль!

– А-а-а! – всё-таки вырвался крик из моего осипшего горла, и некий чужой убаюкивающий шёпот прозвучал словно в самой голове.

– Держись. Ты справишься.

– А-а-а! – продолжала истошно кричать я и почувствовала, как моё тело нещадно трясёт, словно в припадке.