Ну, а теперь ближе к повествованию.
Подходила к концу середина лета, когда покой Вирграда оказался нарушен. Но этому мало кто удивился. Раз в два года, а именно в последние три дня июля, академия открывала свои массивные ворота для будущих слушателей, а потому в городе царил редкий ажиотаж. Торгаши всех мастей наперебой предлагали товары, зазывалы приглашали посетить то паб, то приезжий цирк, а местные гостиницы не знали отбоя от хороших клиентов. Вирград гудел как растревоженный улей, и атмосфера веселья кожей чувствовалась, как вдруг на одной из улиц раздался визгливый крик.
– Ах, что же ты творишь, проклятый!
Столь возмущённо заголосила жена пекаря, так как её ненароком сбил с ног какой‑то рыжеволосый мужик с разбойничьей харей. Вряд ли бы такой тип извинился в принципе, а тут он и вовсе на столкновение внимания не обратил из-за спешки. Но сварливая дородная баба подобного стерпеть не смогла. Покуда хам застопорился из-за проезжающей телеги, она поднялась, смело ухватила мужика за руку и, развернув его к себе, плюнула ему прямо в лицо. Рыжий от такого оторопел, а после неистово рассвирепел, но, так как на улице было людно, орудовать заткнутым за ремень мясницким ножом не стал. С силой оттолкнув бабу от себя так, что она снова рухнула на землю (да ещё прямо в лужу), он обернулся и начал выискивать кого‑то взглядом. На истошно, словно свинья, голосящую жинку пекаря этот рыжеволосый разбойник не поглядел даже.
– Врёшь, не уйдёшь! – зашипел он мгновением позже и сорвался с места так, что его, пожалуй, только бы эльфийская стрела и догнала.
Наблюдающий за городской суетой с высоты своего балкона старичок привстал на цыпочки, желая рассмотреть «куды ж бандюга спешит так». И вскоре ему стало понятно, что гонится тот за тощей девкой, неприлично заткнувшей край подола потрёпанной юбки за пояс. Сделано это было для удобства, чтоб не запнуться ненароком из-за длины. Ведь девка бежала куда‑то со всех ног и при этом всё прижимала руку к правому боку. То ли устала изрядно, то ли из‑за чего‑то другого нутро у неё заболело, но что-то старичок сей девице нисколько не посочувствовал.
– Тьфу, – только сплюнул. – Дожил, бабы совсем стыд потеряли. Срам-то какой, аж ляху видать.
Девица тем временем добежала до креста дорог и прошмыгнула на главный проспект. Народу там было ещё больше, и, видно, она хотела затеряться среди толпы. Но желания с возможностями редко совпадают. Рыжий мужик девку всё же нагнал.
– Ах ты, тварь! – вместе с этими словами он врезал девице под дых, и та, взвыв от боли, упала ему под ноги. – Я тебе за брата, гадина…
– Остановитесь! – вмешался какой-то одетый с иголочки чудак лет двадцати пяти. По одному его виду можно было сделать вывод, что он из благородных, а, значит, воспитание требовало от него вмешаться… вот только умный человек так ни за что не поступил бы. Рожа у рыжего разбойника от гнева аж кровью налилась.
– Я? Я тебе остановиться должен?! – вконец разъярился он от приказа.
– Должны! Я баронет Дэ Ля Нотр, и ты, смерд, обязан склониться передо мной.
Бандюга отвесил шутовской поклон и мгновением позже врезал баронету в живот. Люди в толпе возмущённо заахали, кто-то громко завопил: «Стража! Стража! Тут благородного господина убивают!». И, быть может, дело взаправду бы дошло до убийства: покуда бедный баронет пытался вытащить меч из ножен, рыжий разбойник пнул его по руке так, что раздался хруст. Следующий его удар пришёлся в кадык. Баронет даже выпучил глаза и, прижимая ладонь к горлу, упал на одно колено от испытываемой им боли. Но рыжему разбойнику всё было мало. Его губы искривила надменная злобная улыбка, а там он сжал руку в кулак и грозно замахнулся в желании наподдать помешавшему ему дворянину так, чтобы тот до конца своих дней эту встречу запомнил. Вот только к этому моменту стражники подоспели.
– Вяжи лиходея! Хватай! – раздались азартные крики в толпе, когда служители порядка вытащили дубинки.
Покуда шла потасовка (а драться рыжий разбойник умел), тощая девица вроде как очухалась. Её пошатывало, но она поднялась сперва на четвереньки, а потом и на ноги. При этом она украдкой подняла и спрятала меж складок юбки мясницкий нож. Его стражники из руки рыжего разбойника во время драки выбили, но из-за того, что нож ненароком в лошадиные яблоки упал, покамест оставили валяться. Да и наперёд они хотели от души тумаков беспредельщику отвесить и таким образом удаль свою перед баронетом выставить напоказ. Вдруг монетой звонкой щедро одарит? Однако, девица свой шанс обзавестись оружием не упустила. Не став брезговать, она ловко спрятала грязный нож от глаз толпы, а после юркнула в сторонку. Там, в укромном уголке, эта девушка обтёрла нож о ткань юбки и заткнула его за пояс. После чего складками одежды лезвие прикрыла, приводя тем свой вид в более приличный. Она вмиг сделалась похожей на сотни других нищих горожанок, и после, стараясь не корчиться от боли, принялась упрямо переставлять ноги. Правда, придерживалась девушка размеренного шага недолго, вскоре она побледнела и замерла так, будто смерть перед собой увидела. И то было вот из-за чего – с боковой улочки на проспект выскочил одноглазый детина при мече.
– Вот ты где! – глядя на девицу, радостно и громко выкрикнул он, вот только из-за царящей атмосферы гуляний почти ничьего внимания не привлёк. Несколько людей смерили этого опасного мужчину настороженным взглядом, но, оценив его грозный вид, поспешили отвернуться. Недаром девушка от вида одноглазого громилы тоже резко спала с лица. – Теперь никуда от меня не уйдёшь, ведьма!
Кстати, о ведьмах. Нет, несомненно, ведьмой наша героиня не была. Во-первых, на лбах таких деревенских чаровников завсегда знак выжигали, чтобы простые люди видели, с кем связываются. А, во-вторых, уж тогда бы она не убежать пыталась, как‑либо иначе от преследователя своего постаралась бы избавиться. Ведь, судя по всему, жить ей оставалось недолго. Зелёные глаза, в которых читались отчаяние и боль, суетно осмотрелись по сторонам, но… бежать этой девушке было некуда. Искать спасения тоже не у кого. Проспект как раз окончился площадью, и на ней народ столь весело галдел, что нисколько чужой беды не заметил бы. Все вокруг свистели и кричали, радостно пихали друг дружку. В такой толкучке даже не побегаешь, хорошо если протиснешься…
Только куда протискиваться?
– А ну прочь! Прочь говорю, а не то хлыста, суки, отведаете! Здесь вам проезжая часть, а не бульвар для променадов. Я самого виконта Мейнецкого, Антуана Грумберга везу, так что пошли-ка вы все вон, хари немытые. Никого не пожалею! Пусть вас кони затопчут, пусть…
Несмотря на то, что эти гневные крики прозвучали совсем близко, в зелёных глазах девушки загорелся огонёк надежды. Дело в том, что благодаря воплям сердитого кучера компания крепких мужиков вынужденно отпрянула в сторону, и нашей героине ненадолго стали видны высокие ворота академии, а именно стоящие на помосте подле них люди в форме городской стражи.
Да-да, стражи! Оказывается, не так уж далеко находился целый десяток стражников! Они были поставлены следить за порядком на площади, битком набитой желающих стать магами. И, само собой, девушка поспешно двинулась в их сторону. У неё появилась цель. Шанс!
Однако, пока наша героиня протискивается к воротам, автор упомянет следующее. Стражники на площади понадобились по причине, что далеко не все желающие могли на территорию Первой Королевской Академии магических наук попасть. Прямо перед воротами трое суток назад, то есть как раз перед началом отбора, была установлена на помост огромная конструкция, представляющая собой высокую, метра в три с половиной, арку. Арка эта была цельнометаллической, но с шестью встроенными кристаллами разных цветов. Служила эта арка для одной единственной цели – определить склонность человека к тем или иным стихиям… или же, напротив, дать понять, что никакого таланта к магии у кое-кого нет в принципе. Определялось подобное просто. Стоило кому-либо через арку пройти, как некоторые кристаллы либо начинали светиться, либо же никак не реагировали. И если происходило второе, то незадачливого абитуриента просили освободить место.
