– Еще пять минут. Сейчас мы поймаем, я тебе обещаю!

– Засекаю время.

В сумке Островской загудел телефон.

– Алло, Настенька? Мы едем, да, да… Уже близко. Вот, уже в Канны въезжаем.

Черный отлакированный «Рено» остановился немедленно. Оттуда выглянул парень – лысый, лет сорока, веселый. И ни слова по-английски.

– We need to go to Cannes!

– Asseyez-vouz! Moi aussi, je vais а Cannes!

Его звали Жиль. И он был из наших, из гламурных, и тоже ехал в Канны. На вечеринку компании Chopard, которая делает золотую пальмовую веточку и устраивает самые роскошные des soirées du Festival.

Мы с Жилем понимали друг друга. Откуда я доставала эти французские слова, из какого потайного сундука? Может, у меня записался на подкорку большой словарь, пока я сидела в полиции? В экстремальной ситуации открываются неожиданные способности. Жиль произносил слово, я его вертела в голове и доставала нужный русский эквивалент.

Выяснилось, что живет он в Сен-Тропез, у него есть русский друг Саша (надеюсь, не Канторович?), его бизнес связан с камнями. Бриллиантовая тема продолжалась.

Жиль несся быстро. Мы выехали на автобан. Я смотрела на спидометр – сто шестьдесят. Так быстро я тут не ездила. Он доставал тонкие сигары из бардачка и тянулся ко мне с зажигалкой.

– Я тоже хочу, – Лия сунулась к нам с заднего сиденья.

– Ты же не куришь.

– Здесь я все делаю! И курю тоже.

У меня кружилась голова – сигара, вираж, еще затяжка, на спидометре сто восемьдесят. Интересно, будет ли продолжение? Все закончилось быстро – вылет с автобана на вираж, ведущий в Cannes, дальше по улице прямо.

Я замолчала. Я вернулась в тот город, знакомый до слез. И вглядывалась в его черты, пытаясь узнать места, где я оставила зарубки на память.

Как все здесь изменилось! Мы встали в пробку. Верный признак фестиваля. В прошлый раз ее тут не было.

Опять зазвонил телефон.

– Настенька, пробка на въезде ужасная, не пробиться! Уже час тут стоим.

Лия бессовестно врала.

– Спроси ее – «Мартинез» или «Мажестик»? – сказала я.

– «Мартинез», да, хорошо, в кафе.

По мере продвижения к набережной я все яснее ощущала, что впереди что-то происходит. Что-то чудесное.

Последний светофор – я уже вижу просвет набережной, запруженной машинами, спины полицейских, огни. Зажигается зеленый – и дорогой лак представительского «Рено» сливается в один поток с глянцем и лаком, в котором тонет город. Мы въезжаем прямо под коричневые шершавые стены Дворца фестивалей. Теперь он – неприступная цитадель кино, взятая в кольцо полицейскими. Вот она, афиша на фасаде. Звезды, летящие над Каннами в 60-й раз…

Полицейские вручную раздвигали поток – людей, машин. Я вглядывалась в лица – где же тут звезда? Ну хоть одна, самая маленькая! Лучше большая. Здесь же все мои любимые – Кустурица, Тарантино, Гас Ван Сент, Вонг Кар Вай. Я согласна даже на Анжелину Джоли и Брэда Питта. Я открыла окно – воздух, пьяный совершенно воздух, летучий, терпкий, хорошо настоянный на соли и свежих пальмовых листьях. Я помню этот запах и вкус Канн. Ночь здесь всегда нежна.

Люди заглядывали в окна машины, прислонялись к ее лоснящимся бокам – смокинги, бабочки, платья, улыбки. Как они тут все улыбаются, искренне и светло… Кто-то помахал мне рукой.

– Они нас фотографируют. Аленыч, смотри!

Я поняла, в чем дело. Люди тоже ищут звезд. Вот в чем секрет Канн – всякий в смокинге и платье чувствует себя здесь героем. Такая игра, где нет побежденных. Кто звезда? Ты или я? Да все здесь звезды, именно в этом состоит очарование города. Не надо было приезжать сюда в другие дни.

– Давай выйдем здесь, умоляю! – Я хотела выскочить из машины и бежать к ограждению Дворца, облепленному толпой и людьми с камерами. Операторы и фотографы стояли на скамеечках, на стульях, висли на стремянках… Немедленно, сейчас же стать частью этой толпы – бескорыстно влюбленной в кино, счастливой даже от случайного прикосновения к чуду. Стать зевакой, банным листом, прилипшим к заднице звезды. Фантиком от жвачки на ее подошве.

Мы попрощались с Жилем и вышли из машины.

Я нырнула с головой в этот омут и поняла – вот оно! Здесь абсолютный центр мира. Все внимание планеты приковано сейчас к этой набережной, к небольшой площадке, где начинается красная лестница в небо, все надежды и мечты мира сконцентрированы здесь, на этом маленьком пятачке. Все люди смотрят сейчас на нас. И на меня, потому что и я часть картинки, которую транслируют все телеканалы в режиме прямого эфира.

Тонкая струйка приглашенных просачивалась через кордон охранников – счастливцы с билетами, белоснежными зубами и фамильными бриллиантами на холеной коже. Как же они отличаются, искренне счастливые европейцы от натужно успешных наших. Они другие. У этих лоснятся щеки и сияют глаза, у наших – ходят желваки. Здесь, в горячей толпе, сбитой из представителей мировой элиты, кинематографической, культурной и просто буржуазной, я поняла, что успех и счастье – это разные вещи.

По толпе пронесся шорох. Я услышала, как захлопали, засвистели, защелкали затворы фотокамер, волна восторга, родившаяся в одной точке, слева от меня, накрыла всю набережную, взметнулась вверх, к фасаду здания, прокатилась по улице, пронеслась над головой, разбилась на хлопки и всхлипы там, где шинкует ветер в мелкий салат острые листья пальм.

Кто там идет? Кто?! Я подпрыгнула, но ничего не увидела. Жаль, что под рукой нет телевизора – этого уникального бинокля для фанатеющих масс. Издалека никак нельзя было понять – кто поднимается сейчас по красной дорожке, кто входит в историю кино под цикадный стрекот фотовспышек.

Здорово, как фантастически, как удивительно здорово, до мурашек, до молитвенного трепета, что сейчас я стою в том самом месте, где пишется золотая страница мировой истории. В разделе «Искусство кино. Festival de Cannes 60, 16—27 mai 2007».

– Хватит здесь стоять! Пошли, пошли, нас Настя ждет, – Островская тащила меня прочь от Дворца. Я упиралась.

– Подожди, давай хоть чуть-чуть посмотрим, – я видела наверху большой экран, снимавший красную дорожку, по которой поднимались люди. Им никто не хлопал. Все ждали новую звезду. Я стояла посреди тротуара, открыв рот, маленькая девочка в лавке чудес.

– Аленыч, не будь смешной. Чего ты хочешь там увидеть? Это же цирк специально для зевак! – Лия толкала меня вперед, а я приросла к месту. – Мы с тобой девушки эксклюзивные, мы не можем тут так просто стоять. Надо или по дорожке идти, или по клубам тусить. Иного не дано. Слушай, ты же не хочешь, чтобы тебя тут на тротуаре кто-нибудь из русских увидел? Алена, Ведерникова ждет!

Последний аргумент вывел меня из ступора. Мы очень серьезно опаздывали. Мы побежали по набережной, мимо пляжей, накрытых белыми шатрами, мимо сияющих фасадов отелей Majestic, Carlton… Здесь, кажется, кто-то меня собирался поселить. Впереди уже был виден Martinez.

Фотографы бежали впереди и снимали нас. Я выпрямила спину.

– А ты говоришь, звезды! – сказала Лия. – Они нас фотографируют!

Тут же все разъяснилось.

Нам протягивали визитные карточки фотоателье – завтра можно забрать свои снимки. Такой бизнес на людском тщеславии. Тебе говорят, что ты звезда, и ты веришь, а вера чего-то стоит…

Дорогу, свободную от машин, с двух сторон охраняли пальмы. Отели, их башенки, балконы, купола выходили к самой кромке города, подсвеченные мягким предзакатным светом, как будто солнце оставило в распоряжение фестивалю до утра снопы своих лучей, чтобы ярче сияли рекламные киноплакаты. Мы шли мимо клоунов, выкрашенных серебряной краской, мимо спящей карусели, мимо киоска с хот-догами. Здесь, вдоль моря, идти легче – по другой стороне, мимо витрин бутиков и парадных подъездов гостиниц валила толпа. Подъезды к отелям, огороженные железными стойками, были оцеплены людьми – из этого плена выезжали лимузины.

Мы подошли к осажденному зеваками Martinez. В парадные двери впускали нарядных гостей.