– Как же мы туда пройдем? – Я почувствовала, что робею. Не могу же я вот так просто идти по проходу, предназначенному для звезд.

– Очень просто. Иди за мной! – Островская раздвинула толпу плечом и пошла вверх по дорожке, к сияющему огнями парадному подъезду. Я двинулась следом, выпрямила спину, расправила плечи, подняла подбородок. Раздались хлопки. Редкие, не переходящие в овацию, ясное дело, но отчетливые.

Спасибо тебе, добрый город! За то, что ты так щедро рассыпаешь мне комплименты, за то, что я вижу тебя в нарядной обертке киноафиш, за эту толпу киноманов, которая приняла меня в свою семью, за то, что ты позволил мне дышать одним воздухом с теми, кого я так люблю. За кино, прошлое и будущее, которое смотрит на меня с плакатов на фасаде твоих отелей. За море, за пальмы, за яхты, которые покачиваются в темноте, подсвеченные огнями по контуру мачт.

Я шла и старалась прочувствовать каждый свой шаг, об этом я буду рассказывать через сто лет своим внукам – помнит бабка, как в Каннах была. Спасибо тебе, город, я запомню это навсегда.

Островская летела вперед, через вестибюль, по коридору, через ресторан, как будто знала, куда идти.

Я увидела ее сразу. Белое облако оборок, на лифе – банты. Очень красиво.

– Девочки! Наконец-то! – Она махала нам рукой. – Сюда! – Рядом с Ведерниковой сидела невыразительная дамочка лет пятидесяти.

– Алена, Лия, а это Рита, генеральный директор магазинов Empire.

Настя встала из-за стола, мы расцеловались.

Я посмотрела вниз – босоножки McQueen, точно такие же я купила в Лондоне. Хорошо, что я надела сегодня новые Chanel.

– Девочки, почему так долго? Уже сорок минут ждем. Нам же в кино идти!

– Мы идем в кино? – Я даже подпрыгнула от восторга.

– Это мы с Ритой идем. У вас же нет аккредитации, насколько я поняла?

Я покачала головой.

– Не расстраивайся, Ален. Хорошо, что вы вообще приехали. Это чудо – Каннский фестиваль, правда?

– Да, самое большое чудо, которое я видела. – Мне так хотелось с кем-то поделиться счастьем, что годилась даже Настя.

– А вы в каком отеле живете? – вступила в разговор Рита.

– Мы вообще в Ницце живем! – сказала Островская возмущенно.

– Да что вы? Бедняжки! – Рита сделала скорбное лицо.

– Аленыч, приедем, устроим Вере разборку. Это безобразие – не найти нормальный отель в Каннах!

– Лиечка, это, правда, очень сложно. Номера забронированы на годы вперед. Я тоже очень мучилась, пока он… – Настя осеклась и замолчала. Я поймала ее взгляд.

«…пока он не подарил мне виллу», – закончила я мысленно фразу за Ведерникову.

– Что за платье, Настенька? – Лия ощупывала материал.

– Оскар де ла Рента.

– Точно. Я сразу так и поняла. Оскар или Альберта Ферретти.

– Девочки, нам пора бежать. Вот билеты на прием. – Настя протянула нам конверты с логотипом Empire.

– Да, это наша вечеринка, – пояснила Рита.

– А повод? – Лия разглядывала приглашение.

– Просто фестиваль. Празднуем, что русские фильмы попали в Канны первый раз за много лет, – сказала Настя.

– Да, и продвигаем наш бутик в Каннах. Приходите, девушки, обязательно.

У меня вертелся вопрос. А он-то будет? Но я не могла его задать…

Настя встала.

– А вы пока посидите, выпейте чего-нибудь. Эта терраса вообще культовое место. Здесь звезды собираются. Я специально сюда вас затащила. Сейчас наверняка придет кто-нибудь знаменитый. Все, увидимся. – Мы снова расцеловались.

Я смотрела, как Ведерникова шла по улице, на ее изящные щиколотки, на пышные оборки Oscar de la Renta, трепетавшие от ветра и от восторга, что именно ее тело выбрало это платье. И правильно, что Канторович выбрал ее. Настя была звезда. Почти такая же безупречная, как люди, сидевшие сейчас в кафе на террасе Martinez. Если и был на Насте легкий налет московской усталости, то он стерся за те несколько дней, что она провела здесь.

Надо признать – вырос новый сорт девушек, богатых и красивых, которые и должны составлять пару богатым и успешным мужчинам. И нет тут никакой трагедии. Канторович и я – мезальянс, неустойчивая конструкция со смещенным центром тяжести, которая рухнула бы в любом случае.

Любовь предпочитает равных. И существует только в равновесии.

На террасе становилось людно – уже не осталось свободных столиков, и мы с нашими полупустыми бокалами явно занимали чужое место. До начала приема еще два с лишним часа. Звезд в кафе не было.

– Пойдем потихоньку? – предложила я.

Мы двинулись в обратную строну, ко Дворцу, мимо витрин бутиков, обходя плотные группки людей, сбившиеся посреди человеческого потока. Они смеялись, обнимались, курили, говорили на всех языках мира. Кинематографисты, настоящие хозяева здешних мест. Герои в смокингах и героини в платьях. Я внимательно ощупывала каждое лицо – вдруг это и есть звезда, которую я спрячу в свою копилку воспоминаний. Но никто не попадался.

– Где рестораны-то? Веди меня, – Лия притормозила у витрины Yves Saint Laurent.

– Уже близко, – я прибавила шаг. Толпы возле Дворца уже не было, скамеечки и стремянки операторов опустели. Правильно, все на премьере.

Мы прошли через сквер. Направо или налево? Пусть будет налево. Ура! Я гений! Вот она, улица, откуда доносились пряные запахи и бойкий стук вилок по тарелкам. С трудом нашли место, на открытых верандах был аншлаг.

– Как же я хочу жрать! – сказала Островская, плюхнувшись в кресло. – О, даже по-русски есть меню.

– Да, это наш город.

Руккола с креветками, сибасс, бутылка вина. Мы решили не экономить.

– Тебе нравится Ведерникова? – спросила Лия, когда мы уже размышляли над десертным меню.

– Да.

И это было правдой. Какое облегчение, что я наконец к этому пришла.

– А я была уверена, что ты ее ненавидишь. У вас с ней что-то произошло в Каннах прошлый раз?

Скорее, у нас с ним. Стоп. Не надо об этом вспоминать.

– А что тогда случилось все-таки? Ты не рассказывала подробно.

И сейчас не хочу.

– Да нечего рассказывать. Забыто.

Сейчас казалось, что все это случилось не со мной. И не с Настей, и не с Сашей. Не стоило копаться в той истории. Кто из нас так раздразнил судьбу тогда, я, Канторович или Ведерникова, что мы навлекли на себя гнев местных богов? Теперь в этом бессмысленно разбираться. Забыть, выбросить из памяти ту историю, как дешевый бульварный роман. Лазурный Берег принял меня в свои родительские объятия, гладил по голове, убаюкивал, усыплял. Как же хорошо здесь…

– Ты пойми, я за Настю переживаю, поэтому так расспрашиваю подробно. С ней вечно что-то происходит. Она вообще несчастная.

– Несчастная?

– Там в семье такие скелеты! Ты знаешь, что у нее мать с турецким мальчиком живет?

Я едва не выронила бокал.

– Как это?!

– А так. Каждый год вывозит себе нового пупсика с пляжа. Они с Ведерниковым не живут вместе уже лет десять. Там и алкоголь, и все на свете. Ведерников и Насте запрещает с ней общаться, но она, я знаю, ездит к ней иногда, деньги матери дает… А та пропивает со своими зажигалками. Ты только не распространяйся об этом, хотя все, конечно, знают…

Господи, мне и в голову не приходило, что у этого нарядного занавеса от Oscar de la Renta есть изнанка, из которой торчат живые нитки… Бедная, бедная Настя. Как же ей больно. Я вдруг поняла, что должна ее защитить. Даже от Лии и ее вопросов.

– Слушай, я не хочу сейчас об этом, – я закурила, запрокинула голову и отправила струйку дыма вверх. Луна. И звезды. Такие большие. И неизвестно, что там на этой звезде происходит на самом деле. Может, война.

В начале одиннадцатого мы вышли к морю. Набережная гудела. Внизу, на пляжах, накрытых шатрами, гремела музыка. Джинсы, платья, короткие юбки, сверкающие топы – Канны успели сменить наряд. Дискотека 60-х. 60-го Каннского фестиваля. Возле лесенок, ведущих вниз, несли вахту охранники, сдерживая напор страждущих – с билетами и без. Толпа загустевала по мере продвижения к пляжу Miramar. Один из пирсов, уходящий далеко в море, был превращен в сцену. Прожектор гулял над водой, высвечивая лица музыкантов, полированные детали барабанов и людей – лежащих на камнях, сидящих на ступеньках, балансирующих на парапете набережной.