— О Бездна, что это? — воскликнула девушка.
— Бред, — лаконично ответила Фригг, возвращаясь к больному. — Принесите еще воды, — крикнула она явившимся прислужникам. — И быстрее.
Быстрее, быстрее! По бесконечным лестницам холода, сквозь занавешивающую пустые галереи дымку, под арки спёртого и сиплого дыхания. План сработает, всё сработает: идеальная конструкция, прекрасная комбинация, приятно гладкое Копье Судьбы в руке. Что может пойти не так?
Покои отца. Лафей придёт минутой позже и сразу же будет убит, успев осознать лишь одно: брошенный ледяной гигант стал асом, наследником золотого Асгарда, стал мудрым царём! А отец…
Тяжёлая дверь покоев поддается.
— Твоя смерть пришла от руки Лафея! — клинок вонзается в грудь отца.
Удар Копьём — Лафей отлетает в сторону, и, издав последний сип, застывает на полу. Гугнир с хрустальным звоном падает на пол.
— Отец, нет!
Ледяной клинок медленно тает в ещё тёплом сердце, лениво течет кровь, а остекленело-голубой глаз безучастно смотрит вверх. Отцу нет дела до смерти. Нет, такого не может быть! Это не смерть, не конец! Не может быть концом!
— Мама! — зажать рану как можно, выиграть время… — Мама, мне нужна помощь! Ма…
Она лежит у стены. По золотому платью растекается тёмно-красное пятно. Испачканные красным ладони сложены на животе. Красная кровь… Остекленело-голубые глаза и безучастное лицо. Маме словно нет дела до смерти…
— Локи! — Тор врывается в комнату, окружённый чем-то красным. Что это? Плащ или снова кровь? — Что произошло?! Лафей?!
Взгляд брата мечется от одного мертвеца к другому. Он ничего не понимает, а его глаза наполняются слезами. Но горло жжет так, что ничего не объяснить. Сквозь холод, дрожь и слёзы, ближе. Копьё Судьбы. Оно и правда судьбоносно.
— Они живы? — брат подбегает к матери, подбегает к отцу. Везде его ждет ужас. — Это Лафей сделал? Д-да? — Тор садится рядом и помогает взять Гугнир. — Как он оказался тут, брат? Как он вошёл? П-по той же тропе, как они прошли в сокровищницу? Почему меня тут не было?
— Здесь был я. Я не успел, — слова выходили хрипом из-за невыносимой боли от разрастающегося в груди жара, стремящегося прорваться сквозь грудную клетку.
— Отомстим. Брат, мы отомстим им. Я был прав, ты был прав. Я убью их всех! — с воплем ярости и боли Тор вскакивает на ноги и перехватывает молот. — У тебя — Гугнир. Ты — царь. Объяви войну, Локи!
— Тор… Надо позвать…
— Лекари не помогут! Я не оставлю этого! Идём на Мост!
Всё такая же сильная рука брата легко поднимает его вверх. Мьёльнир легко пробивает толстую стену дворца. Лёгкий полёт сквозь кровавый туман — и они у обсерватории.
— Прикажи Хаймдалю открыть Бифрост! Мы сожжём Ётунхейм дотла! — он не может идти, от слабости припадает на колени, но брат всё идет вперёд. — Ну же, Локи! Если ты это сделаешь, отец будет гордиться тобой! Он смотрит на нас!
— Он умер. Он умер, брат. Мама умерла. Бессмысленно. — Мост рушится. Его материя обращается в золотистую пыль.
— Локи, неужели и ты оставишь меня? Оставишь одного? — до кромки Бездны осталось совсем немного. — Ты не можешь нас предать, Локи. У тебя получится, брат, делай, что должен.
— Хорошо. Я сделаю. У меня могло всё получиться, отец… — он оборачивается на дворец, но отец столь безразличен, даже сейчас.
Он держит Копьё. Он держится за Мост, но пальцы сами собой разжимаются. Так медленно, будто совсем одеревенели. А Бездна разверзлась внизу кровавыми потоками. Грудь разрывает на части, лёгкие превращаются в золотую пыль. И эта пыль быстро превращается в знакомые лестницы и переходы дворца. Он успеет. План выверен и идеален. Вот и дверь в комнату, где спит Один. Всё получится, отец…
Прошло несколько ночей, но Локи так и не становилось легче. Он порой приходил в сознание, но эти периоды были слишком кратковременными. Зато галлюцинации расцвели пышнее ромашкового поля в Фенсалире. Сын метался, говорил с кем-то, пытался вскочить, произносил незнакомые имена. Иногда требовалась помощь нескольких мужчин, чтобы его удержать. В редкие моменты просветления сознания он жаловался на жажду, на то, что плохо видит — слезы застилали глаза. Все это было нормально, все это Фригг доводилось наблюдать уже несколько десятков, если не сотен раз. Несколько ночей кошмарнейших мучений, а потом желанное успокоение, улучшение. Выздоровеет полностью он еще не скоро, но хотя бы перестанет нуждаться в постоянном контроле. Можно будет выспаться, а не держать под неусыпным наблюдением его тело, боясь отойти от постели.
Локи вбегает в палаты отца и…
— Твоя смерть пришла от руки Лафея!
Он атакует Лафея, но слишком поздно. Одина уже не спасти… Отца не спасти…
Второй удар, нанесенный копьем — и ётун умирает, но на душе легче не становится…
Фригг жива. Мать жива. Она видит все происходящее.
— Локи! — в дверях появляется светловолосый силуэт. Брат…
— Я… Я не успел, Тор… — тихо шепчет он в отчаянии, глядя в навсегда застывший глаз настоящего отца… Того, кого любил. Любил, но погубил из-за своих амбиций…
— Предатель! Ты привел ётунов в Асгард! Ты пытался убить меня и убил нашего отца! — Мьельнир летит в него и попадает. Кажется, будто грудная клетка разорвана, пробита насквозь. Ужасная боль пронзает тело, но в мыслях лишь пустота. Наверное, хотя бы перед смертью надо признать все свои ошибки…
Он видит мать. Да, именно мать, а не постороннюю женщину. Он видит ту, ради которой отправился бы в любой из миров, чтобы преподнести ценнейший дар… Она склоняется над все еще дышащим телом. Из ее глаз льются слезы… «Тише, мамочка, не надо плакать, ведь я заслужил…» — проносится в мыслях, но язык не слушается, и эти слова так и не долетают до её уха. Рядом склоняется Тор. Он не верит, что действительно сделал это, что убил своего брата. Он шепчет, что все наладится, что он простил его. Дурак… Но родной дурак, которого он любит и перед которым безмерно виноват…
Он думает о своих словах в хранилище оружия и, пожалуй, только сейчас осознает, что говорил ему Один. Да, Лафей ему не родня, Лафей ему никто. Как же жаль, что он понимает это лишь сейчас, когда уже поздно что-либо исправить, когда отца уже не вернуть… Наверное, это и к лучшему, что прощение он попросит у него лично…
— Мама, — Фригг вздрогнула, услышав слабый голос. Кого он сейчас зовет? Очередное видение, или он и в самом деле обращается к ней?
— Да, сын мой, — она тепло улыбнулась ему, провела рукой по спутанным волосам.
— Я умру, да?
Фригг мысленно поставила очередную галочку. Этот вопрос Локи задавал каждый раз, когда болел. Не всегда при светлом сознании, но следовал он неизменно. И на него всегда следовал один и тот же стандартный ответ.
— Нет, конечно, — она всегда наклонялась к нему, заглядывала в глаза: так она поступала с совсем маленьким ребенком, который смерти дико боялся. В его глазах она читала тот ужас, который могут испытывать от неизведанного только дети. Сейчас никакого ужаса она не увидела, только усталость от болезни. Детство слишком давно миновало.
— Если я выживу, — а это уже что-то новенькое, обычно, получив ответ на свой вечный вопрос, Локи замолкал или проваливался в сон. — Упроси отца показать мне мою мать.
Рука Фригг замерла на мгновение. Вот о чем он просит, стоя на краю могилы. Вот, о ком он помнит. Фригг закусила нижнюю губу до крови, но даже не заметила этого. «Чем я тебе не мать, неблагодарный полукровка?» — Вспышка гнева едва не разрушила с трудом сохраняемую после всех бессонных ночей концентрацию, которая требовалась для поддержания нужной температуры. Царице очень хотелось озвучить свои мысли, но она понимала, что сейчас сын её слов не воспримет. Она лишь кивнула, но, судя по взгляду, кивок Локи тоже не увидел. Опять безумные грёзы мешаются с моментами просветления. Быть может, и просьба была адресована не ей материальной, а кому-то другому? Фантомному образу? И уж не свою ли настоящую мать он видит в кошмарных видениях?
