— Расскажи об артефактах, — шум в ушах не дает расслышать вопрос.

Локи ничего не отвечает, прекрасно понимая, что таким образом обрекает себя на муки.

Глаза болят неимоверно. Такое ощущение, будто их выжигают. Слышится повторный вопрос о Тессеракте. Он отвечает, но не то, что от него хотят услышать. Он рассказывает про все: про Бездну, про войну, про своего хозяина, но не про артефакты — единственное, о чем он не скажет никогда.

Чувствуется, что кожа на груди разрезана. Для чего? Ах, да, так перелом ребра будет в тысячу раз больнее. Похоже, сломаны пять или шесть с правой стороны и два-три с левой. Из шеи идет кровь, но жизненно важные сосуды не задеты. Боль ужасная, кажется, что каждая клетка тела умирает с дикими воплями. Он лежит в чем-то вязком, липком и тошнотворно пахнущем. Собственная кровь. Грудную клетку обдает горячим паром, сосуды вздуваются, легкие чуть слышно шипят, а тело пронзает невыносимая боль…

Все кончается. Отец уходит, на его месте появляются какие-то незнакомые асы. Они сыплют на раны порошок, похожий на уже растертый целительный камень, и все переломы срастаются, боль быстро отступает. И ни слова, ни звука — лишь оглушающая тишина. Лекари уходят, но дверь не запирают. Царевич спешит выйти на улицу, а там… Мертвая, гробовая тишина. Да, по улицам ходят асы. Да, жизнь в этом поселении есть, но полное отсутствие звуков давит на мозг. И невольно задумываешься, что хуже: пытки или игнорирование и абсолютная тишина? Он видит Раиду и Беркану, подбегает к ним. Спрашивает о чем-то, но они его будто не слышат, будто его не существует. Он хочет пить, но никто не отвечает ему, как найти воду. Он обречен скитаться среди асов, с которыми не может даже заговорить…

Прошло три ночи. Ничего не изменилось. Гробовая тишина, асы повсюду, жажда. Локи больше не может так, он сходит с ума.

— Отец! Я все, все расскажу! Слышишь?! Я все расскажу, прошу, избавь меня от тишины!!! — царевич падает на колени, захлебывается в собственных беззвучных рыданиях и вдруг слышит голос над собой: «Конечно, скажешь. И ответишь перед судом Асгарда за свои преступления…»

Фригг сидела у постели сына и гладила его по волосам. Все случилось именно так, как она и предполагала. Все как всегда. И о чем только думал муж, когда сперва увел, а потом и бросил ребенка на кладбище в такую погоду? Под пронизывающим ветром? В мороз и метель?

Царица приехала несколько часов назад, но привести сына в сознание ей пока не удалось. Как же испугался его друг, когда к нему в дом вошла сама богиня, окруженная богато разодетыми асами обоего пола, в крашеных одеждах и со сверкающими доспехами. Как и любой мужчина, он ничего не замечал, даже того, что сон его напарника не был похож на сон здорового аса. С каким искренним недоумением смотрел он на насквозь мокрую многослойную одежду! Царице было не привыкать, а вот юноша столкнулся с подобным впервые. Он бросился было за врачом, но она остановила его одним жестом. Никаких целителей. Всю жизнь она сама лечила своего сына и не подпускала к нему никого, ведь любой врачеватель, даже самый посредственный, тут же определит, что перед ним полуётун.

На бледном лице отчетливо выделялись синие губы и ярко-красные щеки — это было настолько некрасиво, что царица предпочитала не смотреть. Температура стремительно поднималась, и только маг исцеления мог удерживать её в разумных пределах, не давая убить юное тело. Сколько раз в своей жизни она так сидела при младшем сыне? Не сосчитать. В детстве он болел постоянно. Пока не уяснил себе, что купаться может только в горячих источниках, вытираясь сразу же, как только выходит на берег, что пить холодное ему нельзя и многое-многое другое.

Фригг знала, что сын будет в беспамятстве еще несколько ночей, что его будут мучить кошмары, что придется давать ему воду хотя бы через кожу. Все эти ночи она не будет знать ни сна, ни покоя, ведь стоит ей заснуть — как температура убьет его. Ей не привыкать. Поэтому она отослала во дворец сопровождающих, оставив подле себя только рабов Локи, которые обещали во всем ей помогать.

— Мама? — Локи открыл глаза. Фригг внимательно посмотрела в них. Он не видит её сейчас. Видит только фантом. Галлюцинацию. — Почему ты красная? Откуда на тебе это?

В голосе слышится страх и омерзение. Болезнь вскрывает истинную душу. Именно благодаря болезням Фригг могла утверждать, что знает своего сына как никто. Его душа была как на ладони во время очередного бреда или галлюцинации. Что он видит сейчас? Быть может, её в красном платье или с красным лицом? Или же он видит на ней красных жуков и поэтому такое омерзение? Неважно.

— Уже ничего нет, — Фригг провела по коленям, смахивая невидимых насекомых. — Успокойся.

— Мама, отец спрашивал меня о Тессеракте, — свистящее дыхание выдавало, как тяжело дается Локи каждое слово. — Я ничего не сказал ему о тебе. И не скажу.

— Я знаю, сын мой, — она окунула руку в чан с водой и провела по горячему лицу. — Не переживай. Тайна Тессеракта умрет с нами. Отец больше не спросит тебя о ней, я обещаю.

Не имело значения, что именно сейчас говорить. Он все равно не к ней обращался, все равно потом ничего не вспомнит. Главное, успокоить его настолько, чтобы он провалился не в беспамятство, а в сон.

— Ваше величество.

Фригг обернулась: подле нее переминался с ноги на ногу один из рабов. Она даже не заметила, как он подкрался.

— На улице стоит девушка. Она интересуется здоровьем вашего сына.

— Ты можешь пригласить её в дом, — кивнула Фригг.

Она повернулась к Локи: тот вновь полулежал с закрытыми глазами, а его грудь раздирал очередной приступ кашля. Улучшений пока не предвидится. Послышались осторожные шаги. Фригг встала, чтобы поприветствовать девушку как подобает. Интересно же взглянуть на подругу младшего сына.

— Моя царица, — девушка, облаченная в странное, давно вышедшее из моды платье с брошью, преклонила колени, — я посмела вторгнуться в покои сына Одина.

Она робела в присутствии богини, отводила взгляд и мяла в руках подол платья.

— Беспокойство за ближнего — это похвально. Ты хороший друг. Поднимись, — Фригг величаво смотрела на девицу: такая молодая и уже преступила закон — иначе бы её здесь не было. Платье совсем не идет ей: сидит, словно на мужчине. Какие же у нее узкие бёдра! Она не сможет родить ребенка. Совсем не то что невеста Тора. У Сиф есть отдельные недостатки, но она уж точно сможет дать жизнь здоровому царевичу.

— Благодарю, — гостья встала как-то очень неловко, чуть не запуталась в платье. Она сделала пару неуверенных шагов вперед, но остановилась, услышав надрывный кашель.

— Он поправится? — спросила она, нервно кусая губы. Что у нее с лицом?

— Поправится. Подойди ко мне, — Фригг вглядывалась в лицо, закрытое копной светлых волос. Не просто так незнакомка носит прическу, невиданную ни в одном мире. Гостья остановилась в паре шагов, не решаясь подойти вплотную к своей богине. Фригг протянула руку, мягко взяла её за подбородок, а второй рукой легко отбросила назад светлые волосы. Кисть чуть дрогнула: царица с большим трудом подавила готовый сорваться крик. Молодое лицо, изуродованное огромным ожогом! Невыносимо было смотреть на красную изуродованную кожу, на место, где должен был находиться глаз. Какое заклятие наложили на эту несчастную? Девушка лишь отвела взгляд единственного целого глаза, не пытаясь отстраниться.

— Ты можешь сказать, кто нанес тебе это увечье? — Фригг стоило большого труда сохранять отстраненно-вежливый тон.

— Я сама виновата, — девушка мягко высвободилась из рук богини и накинула волосы на лицо. — Это был несчастный случай с кислотой много зим назад. Когда мы работали над одним артефактом, пробирка в моих руках ожила.

— У вас оживают пробирки? — Фригг внутренне похолодела. В какое чудовищное место муж решил забросить нелюбимого сына?

— Иногда такое случается, — ответила незнакомка, не смея шелохнуться и не глядя на Фригг. — Но редко.

Очередной приступ кашля заставил обеих женщин обернуться: Локи метался по постели, повторяя какие-то бессвязные слова.