====== Глава 3 ======
Локи покорно следовал за отцом по пустынным коридорам, украшенным тканью желтого и серого цветов. Факелы тускло освещали проход, по которому царевич раньше часто ходил, но сейчас не мог вспомнить, куда именно он ведет. Всеотец шагал чуть впереди, не выпуская каскет из рук. В полнейшем молчании они дошли до западных ворот. Не дойдя до створок буквально пары шагов, Один остановился и толкнул небольшую дверцу, едва различимую в полумраке. Локи дернулся было следом, но был остановлен небрежным взмахом руки.
Дворец спал, с улицы не доносилось пение ночных птиц или стрекот насекомых. Мир будто замер, оставив Локи наедине с своими кошмарами. «Если Один решил тихо и без шума казнить меня, то сейчас самое время» — подумал царевич. Он огляделся по сторонам: можно с легкостью сбежать, оставив иллюзию. Только вот куда? Всевидящий Хеймдаль выследит его в момент, за ним пошлют стражу, и тогда точно можно будет забыть о снисхождении. С другой стороны… Локи на мгновение представил себе, как отец отводит его в один из лесов, окружающих столицу Асгарда, и медленно убивает, наблюдая без всякого интереса за длительной агонией. Каким будет орудие справедливости? Легче всего убивать магией. Царевич принялся вспоминать свое детство и юность и с неудовольствием отметил, что отец очень редко применял магию и никогда не направлял её на своих детей, не считая того дня, когда изгнал Тора. Локи понятия не имел, хватит ли ему умений и навыков для защиты. Но какова альтернатива? Если он сможет сдержать удар… Убить отца? Каким-нибудь невероятным образом сбежать? Богатое воображение рисовало исключительно безрадостные картины, а неизвестность заставляла сердце биться чаще. Дверь отворилась, пропуская Одина в коридор: с его рук свисала какая-то черная ткань. — Спрячь каскет, — Всеотец протянул артефакт. — И надень это. Локи решил ничему не удивляться или хотя бы не подавать вида. Пара пасов руками — и каскета уже нет. Что ж, видимо его не убьют. Во всяком случае, пока. Но уж не собирается ли Один в таком случае устроить настоящий допрос с пристрастием? Царевич про себя усмехнулся: сложно представить себе пытку, которая заставила бы его заговорить. С другой стороны, изощренность ума Всеотца тоже не стоит недооценивать. С него станется превратить приемного сына в человека или же просто снизить болевой порог, а уж тогда… Неимоверным усилием воли поверженный бог заставил себя не думать о возможном будущем и переключить внимание на ткань, которая, при ближайшем рассмотрении, оказалась плащом, причем таким большим, что царевич буквально утопал в нем. Никто не смог бы узнать в бесформенной фигуре одного из сыновей Одина. — Идем, — бросил Всеотец, направляясь к выходу. Локи плелся за ним, на каждом шагу путаясь в черной ткани. Они прошли мимо недремлющей стражи. Пара охранников мазнула взглядом по странной, закутанной в черное фигуре, но никто не посмел обратиться к царю богов с расспросами. Выйдя на улицу, Один направился прямиком к конюшням. Локи старался не отставать от него, проклиная неудобный плащ и слишком глубокий капюшон, мешающий обзору. Царевич с удовольствием осмотрел бы внутренний двор, потому что никак не мог отделаться от ощущения, что хоть что-то должно было измениться за время его отсутствия. Хотя что такое год для бессмертных, какие-то триста восемьдесят шесть дней? За такой короткий промежуток времени в царстве вечного мира не могло произойти ни одно значимое событие… В конюшне пахло душистым сеном. Холеные кони лежали или стояли каждый в своем деннике. Никто из асов не вышел встретить Всеотца, что несказанно обрадовало Локи, но и удивило. Он твердым шагом направился туда, где обычно стояла его бурая лошадка. Однако, подойдя ближе, он увидел серую в яблоках кобылу, которая совсем не походила на того коня, о котором он много зим заботился. Локи огляделся: множество лошадей смотрело на него, в том числе и знакомых. Вот гнедой Хогуна, вот светло-серый Сиф, но его коня среди них не было. — Выбирай любую, — послышался ровный голос Всеотца. Локи не заставил себя просить дважды. Он подошел к лошади Тора, на которой совсем недавно приехал в Асгард, и которая стояла не расседланная. Отметив про себя халатность конюха, царевич с трудом залез на коня, чуть не запутавшись в неудобных одеждах. Отец уже поджидал его. — Едем. Локи тронул повод: лошадь тут же пошла шагом. Она явно узнала того, кто раньше часто ездил на ней. В свое время Тор купил этого коня в другом мире, где к лошадям было особое отношение, казавшееся Локи излишне жестоким: их с детства приучали к мысли, что хозяин — это бог и господин, а чужих следует бояться. Тору такая методика воспитания запала в душу, и он приложил много усилий, чтобы лошадь принадлежала только ему и брату, а чужих к себе не подпускала. Ради этого все обитатели дворца, кроме Локи и Тора, обращались с ней плохо, планомерно доказывая, что только хозяин будет ей надежной защитой. Подобная линия поведения срабатывала всегда, однако с этой лошадью творилось что-то странное: обычно она к себе чужих не подпускала, но бывали дни, когда она отказывалась возить царевичей и вела себя так, будто её хозяева Хогун и Фандралл. Тора редкие вспышки непокорности смешили, Локи настораживали. Если бы это была его лошадь, он никогда не стал бы ездить на ней по делам или в походы. Однако в этот раз все обошлось: животное признало седока и слушалось малейшего движения. Один пустил своего коня галопом в направлении западных ворот города, презрев опасности, которые могли настигнуть одинокого путника в Асгарде. Занимался рассвет, с трудом освещавший силуэты низеньких деревьев. Когда город остался далеко позади, Всеотец сменил галоп на медленную рысь. Локи последовал его примеру. Вокруг не было ни души, поэтому царевич с молчаливого позволения отца скинул капюшон. Осенний морозный воздух приятно холодил легкие. Приближалась зима. Один вел сына вдоль скал, под которыми бушевало неспокойное море, омывающее пляж, покрытый странным, черным песком. Насколько хватало глаз, берега были расчерчены заливами и фьордами, а неплодородные россыпи камня были покрыты красочными коврами мхов и лишайников. С правой стороны высились горы невероятной красоты, с которых низвергалось множество водопадов. Среди них царская семья когда-то любила гулять. В редкие ясные дни над величественными водопадами расцветала яркая радуга. Локи улыбнулся, вспомнив, как Тор пытался поймать её и чуть не свалился в воду. В тот день братья впервые увидели настоящую радугу и поняли, что она превосходит по красоте мост, названный в её честь… Вдалеке виднелась лиственная роща с больными искривленными березами, ивами и рябинами. Локи знал, что, подъезжая к ней, надо быть предельно осторожным, чтобы не попасть в одну из многочисленных топей, поросших кустиками клюквы. В детстве царевичу казалось, что эти ягоды стоят того, чтобы ради них утонуть, ведь они были единственной едой, которую он мог раздобыть сам и есть так, как ему вздумается. Любая другая пища доставалась только с царского стола, за которым подобало сидеть определенным образом и есть определенные блюда в определенном порядке. И попробуй забудь, как следует себя вести — наказание последует немедленно. На болотах же все было иначе. Там не было надсмотрщиков. Зато были ягоды и звери, на которых братья любили охотиться. Локи до сих пор помнил, как подстрелил свою первую жертву — белую куропатку. Это событие показалось ему настолько значимым, что он сохранил череп несчастной птицы в качестве амулета. Однако при осмотре своих покоев он его не досчитался, как и прочих оберегов. Вдруг Локи заметил на перекрестке дорог деревянного идола, которого раньше не было. Он резко дернул повод, заставляя коня остановиться. Один придержал своего. Правитель Асгарда внимательно наблюдал, как Локи медленно слезает с лошади и подходит к кумиру. Нагибается, буквально носом тычется в руны, чтобы разобрать их при неровном свете заходящей Луны. Прошло с полминуты: царевич оставил попытки прочитать надпись глазами и принялся ощупывать каждую руну, сопоставляя значения. Всеотец заметил, что рука, водящая по идеально вырезанным знакам, чуть дрожит. Разобрав, наконец, что написано на идоле, Локи резко встал, чуть не потеряв равновесие, и в три шага оказался подле Одина. — Если мы не спешим, позволь мне заехать на кладбище. — Голос царевича был неестественно твердым. Всеотец кивнул: ради этого он и повез сына дальней дорогой. До погоста добирались в полном молчании. Локи смотрел куда-то вдаль и напоминал каменное изваяние, которое по нелепой случайности взгромоздили на лошадь. Место вечного упокоения располагалось на небольшом удалении от основной дороги, в тени огромных берез, чьи стволы почему-то не были искривлены, несмотря на жуткий, пронизывающий ветер. Локи безумным, невидящим взглядом осматривал базальтовые курганы и могильные камни, медленно, нетвердой походкой приближаясь к огромной насыпи в три человеческих роста. Ее окружала ограда из стоящих вертикально камней, по форме напоминающая треугольник. Локи резко остановился, чуть не наступив на ягоды и листья рябины, украшающие курган. Его взгляд скользил по огромному, заросшему холму сверху вниз и обратно. Все еще не сводя глаз с кургана, он нагнулся, провел рукой по сырой от недавнего дождя земле, поднял сморщенную ягоду и долго рассматривал её. — Зачем вы закопали мои вещи? — спросил он глухо. — Мы думали, что ты погиб, — ответил Один. Его план сработал: Локи ошеломлен, сломлен, теперь от него можно будет добиться необходимых сведений. — Ты хочешь их забрать? — Нет, — тихо ответил царевич, перебирая землю, разрывая листья рябины. — Живых не вернуть, а вещи… Он резко сжал руку в кулак, сминая листья, давя ягоды. Один молчал. Он хотел ошеломить сына, и ему это удалось. Сколько тому понадобится времени, чтобы осознать увиденное? Чтобы осознать, что для всех он любимый герой, пускай и павший? Принять, что он вернулся в Асгард не преступником, а воскресшим сыном Одина? Локи рывком поднялся с земли. Царь Асгарда отметил про себя, что резкое движение далось ему тяжело: Локи понесло в сторону, а лицо на мгновение исказилось гримасой боли. И дело тут явно не только в душевном потрясении. Всеотец с самого начала заметил, что сын не столь горделив и статен, как обычно, и предполагал, что причиной сутулости вполне могли быть раны, нанесенные защитниками Земли. Царевич молча подошел к своему коню, погладил морду: тот недовольно фыркнул, взмахнул хвостом — ему неприятно было прикосновение грязной руки. Локи медлил несколько мгновений, будто собираясь с мыслями, а потом вскочил в седло, всем своим видом показывая, что готов ехать дальше. Оставшийся путь проходил в гробовом молчании. У Локи перед глазами стоял то идол с выгравированной историей, полностью искажающей события прошлого года, то огромный курган, над которым было пролито море слез. Царевич ощущал себя чужим в родном мире. Для всех он умер. Его оплакали и похоронили, не оставили ничего, что было ему дорого. И вдруг он возвращается… Если раньше возвращение домой пугало неизвестностью и возможными вечными муками, то теперь страх сменился омерзением. Противно было находиться в священной обители богов, быть тенью прошлого, о которой все вспоминают с теплой улыбкой, но возвращения которой никто не ждет. Всадники были настолько увлечены своими мыслями, что и не заметили, как въехали в одну из многочисленных долин гейзеров. Каждые несколько минут откуда-нибудь извергался фонтан брызг, пара и песка, будто нарочно стараясь окатить притихшего Локи. Лошади осторожно переступали через ручейки, от которых неприятно несло запахом серы.
