Он не склонился в поклоне и не принял человеческий облик – при етунах он вел себя подчеркнуто пренебрежительно по отношению к царю Асгарда. Старался сохранить последние осколки чести, последние капли самоуважения, только вот откуда их взять, если собственный мир в разрухе вот уже тысячу зим и правитель не делает ничего для его восстановления? Один удивился, когда после сокрушительного поражения Етунхейм не стал восстанавливаться. Асы разрушали его с надеждой на отсрочку возрождения сильного противника, но противник возрождаться не пожелал. Народ дичал, искусства забывались, наука стояла на месте. Из самого развитого народа Девятимирья етуны постепенно превращались в дикарей, и сказки, обзывающие их ночными монстрами, грозили обратиться реальностью.

Лафей грубо выгнал зазевавшихся слуг и остался наедине с высоким гостем.

- Я ждал тебя раньше, – хрипло пробормотал он. – Ты задержался.

- Признаю, – не стал спорить Один. – Но я здесь, чтобы …

- Я помню, – перебил Лафей, подходя ближе. – Идем.

- Идем, – кивнул Один. – Хеймдаль, Мост!

На Радужном мосту царь Асгарда появился будто бы в одиночестве, будто бы рядом с ним всего лишь жужжала муха, которую Хеймдаль вроде как не заметил, хотя слышал весь разговор и знал о многосотлетней традиции, которую Один почти никогда не нарушал. Слейпнир мчался быстрее ветра и вскоре Один с прикорнувшей в его рукаве мошкой оказались на кладбище, пустынном в вечерний час. Лафей обратился в аса, безумно похожего внешне на младшего царевича, практически не задействовав магию. Даже сильный колдун посчитал бы, что рядом с Одином идет черноволосый ас, а не умелая иллюзия. Впрочем, иллюзия ли? Лафей год за годом предпочитал один и тот же облик, похожий на всех своих сыновей-полукровок.

Разыскать нужную могилу не составило труда – они ходили на нее каждый год. Лафей множество раз просил перенести прах любимой жены в Етунхейм и каждый раз Один отвечал категорическим отказом. Улла должна покоиться на земле ее предков, даже если она сама желала оказаться рядом с погибшими сыновьями. Каждый год Лафей стоял у холма и говорил с супругой на древнеётунхеймском, который Один знал когда-то, но давно забыл. Лафей утвердал, что жена отвечает ему, но Один ничего не слышал и не чувствовал магии. Главное, чтобы Лафей не вызвал драуга, а уж что там происходит в его голове – неважно.

Разговор всегда длился лишь несколько минут, в течение которых Один бродил вокруг, чтобы не замерзнуть и не нарушать идиллию. Царь етунов сам подошел к нему, когда закончил. Он был мрачен, как обычно, и готов обратиться в муху для обратной поездки, но Один жестом остановил его.

- Ты должен знать, что в следующем году ты придешь сюда моим сватом. Или не придешь вовсе.

Это был серьезный ультиматум, но Лафей даже бровью не повел.

- Локи? – спросил он сухо.

- Нет, – Один ждал этого вопроса. – Тор.

Лафей ничем не выдал своего удивления. Один прекрасно знал, что царевны Етунхейма – жрицы – и выйти замуж не могут, но политика стоит выше традиций, женщин в Етунхейме много, а получить полукровок, столь же гениальных, какими были покойные дети Лафея, Один очень хотел. Быть может, он и не доживет до их совершененолетия, но по крайней мере умрет, зная, что будущее Асарда в надежных руках. Прежде он надеялся на Локи, но тот вовсе не походил на братьев – сказывалось асгардское воспитание.

- Дети Тора и Старшей Царевны, – пояснил нехотя Один, – будут воспитываться в Етунхейме. Их старший сын займет трон после тебя.

- В Етунхейме? – вскинул брови Лафей. – А для обеспечения “правильного” воспитания ты снова собираешься вводить войска ради в мой мир? По какому праву?

- Вовсе нет, – покачал головой Один. – Я хочу, чтобы дети росли в Етунхейме по вашей системе, потому что твои сыновья превосходят моих. Превосходили.

- И поплатились жизнью, – напомнил Лафей, но Один предпочел его не услышать.

- Полукровки аса и етуна – невозможны, но у тебя были дети. Шестеро. Ты знаешь секрет скрещивания.

- Предпочту унести его с собой в могилу, – отрезал Лафей. – Мои дочери – жрицы.

- А твои племянницы? – перебил Один. – Двоюродные и троюродные сестры? При дворе много благородных женщин, многие из них не связаны религиозными обетами. Подумай, Лафей. Коронация моего сына скоро, а после нее вопрос о женитьбе будет решаться на высшем уровне. Пока ты можешь договориться со мной частно, потом вступят в силу бумаги. Я не желаю воевать с тобой. Окончательное падение твоего мира мне ни к чему. Я готов помочь тебе, если ты пойдешь мне навстречу.

Лафей молчал, а на лице его играла мерзкая улыбка храбрившегося червяка, не замечавшего занесенную над ним острую лопату.

- Всеотец, я обдумаю твое предложение, – сказал он настолько дерзко, что у Одина закрались подозрения, уж не прячет ли он в рукаве какой-нибудь неожиданный козырь. – Ты прав, что мой мир умирает. Но то цивилизация. Зато етунов много. За тысячу лет у каждой женщиы родилось множество детей, а что у тебя? Вы вымираете, вас мало, вашу гибель как расы уже ничто не остановит. Ты удержишь Девятимирье, но пока смертность превышает рождаемость, не бывать твоим сыновьям счастливыми правителями вселенной. Помяни мое слово.

И он обратился в муху, давая понять, что более говорить не желает. И Один не стал продолжать бессмысленные речи. Обычно накануне Йоля Лафей бывал мрачен, вспоминал погибшую жену и сыновей и настрой имел сентиментальный. Доходило до того, что они с Одином пили из одного горла и даже напевали старинные грустные баллады. Но сейчас етун чувствовал себя на коне, хотя и ехал мухой в теплом рукаве своего злейшего врага. Одину стоило чуть сильнее сжать руку, и от мошки не осталось бы даже мокрого места. Но он не сжал. И Лафей знал, что не сожмет. Одину было важно, чтобы Лафей верил в его принципы, чтобы все Девятимирье было уверено, что Всеотец не нарушает данного слова. Беспринципным, идущим по головам был его двойник, которого Один вовремя уничтожил, свалив на него все свои пороки. Ныне он являл собой образец чести и справедливости и вот уже много столетий не преступал установленные собою же правила. Только вот никто не мешал ему преступить правило прямо сейчас. Рука непроизвольно сжалась в кулак, но мошка сидела на запятстье и будто бы ничего не заметила. Или не подала виду. Лафей… Что бы он ни замышлял, всё впустую. Пройти в Асгард иначе, чем через мост, из Етунхейма невозможно, на завтрашнее празднество етуны не приглашены, и Один не собирался звать их на коронацию. Как бы ни случилось чего дурного.

Уже сидя в собственных покоях глубокой ночью, Один все никак не мог выбросить из головы мерзкую улыбочку Лафея. Так улыбались его сыновья, когда считали, что сила на их стороне, и обычно оказывались правы. Вот уже тысячу зим Один не видел этой самой улыбки победителя. И вдруг она появилась на лице давно побежденного раздавленного царя. Не к добру это. Надо усились охрану дворца.

====== Настоящий праздник для Сигюн ======

Комментарий к Настоящий праздник для Сигюн С новым годом! Да, вы не ошиблись, “Суд” все еще обновляется, хотя и активно пишется его продолжение. Как я говорила прежде, у меня есть 6 женских и 7 мужских персонажей, достойных личных главок. В новой повести Сигюн из второстепенного персонажа превращается в центрального, поэтому я решила, что пора и ей получить подарок на Йоль.

Йоль — праздник большой охоты. Весь Асгард пьет, дерется, меряется силами и подстреливает добычу. Если повезет, то кита, если не повезет, то зазевавшегося соседа. Дебоширные пьянки Сигюн давно уже не привлекали, поэтому она старательно изучала прихваченные из Мидгарда брошюрки. По-старинке, без сети, знакомилась с рождественскими предложениями, сидя подле костра и подсвечивая журнал свечой.

«Эльзас — настоящая столица Рождества! Именно эльзасцы создали историю современного празднования Рождества. Здесь проходят по праву самые масштабные и красивые ярмарки в Европе».

Нет, от ярмарок она за последние годы устала. Обойдется без шума и толкотни.