— Что бы ни случилось, — глухо произнес Один, — не сжигайте тело. Пусть будет так, во льду. Пусть покроется инеем.

Фригг кивнула. Сейчас она видела перед собой не царя Девятимирья, а безутешного отца, которому невероятно, до боли тяжело расстаться с сыном. С сыном, которого растил много столетий, которого любил и в котором видел будущее Асгарда. Если он хочет, чтобы пустая, бездушная оболочка осталась в замке, замороженная, не подвластная разложению, пусть будет так. Она не против.

Письмо, законченное, запечатанное, сиротливо лежало на столе. Один долго крутил его в руках, а потом разорвал на множество клочков и пустил по ветру. Написал новое. Снова запечатал и снова не отправил. Весь остаток дня супруги провели словно в забытье. Вместе, но как бы порознь. Государственные дела отошли на второй план, а царская чета посвятила несколько часов друг другу и своему горю. Оно объединило их крепче любого торжества или победы, только никому не пожелаешь Такого объединения.

Супруги легли вместе, хотя в последнее время редко делили одну постель. Фригг заснула почти сразу, ощущая радом тепло мужа, которому когда-то отдала невинность и жизнь.

Следующим утром Один не проснулся.

Иногда Хагалару казалось, что всю жизнь он делал неправильные выборы. Один за другим. Прожив несколько тысячелетий — гораздо больше, чем среднестатистический ас, — пережив войну, плен, пытки, — он все же раз за разом делал неправильный выбор. То из-за собственной гордыни, то ради спасения других.

Первым неправильным выбором был побег с хутора Гринольва. Как признался недавно по пьяной лавочке тот самый злополучный Гринольв, Орм был настолько увлечен любимым воспитанником друга, что собирался усыновить его и ввести в семью. Ключевое слово: «собирался», но так и не усыновил. То ли опоздал, и Хагалар сбежал раньше, то ли на самом деле то был лишь пьяный бред, как недавно у Гринольва. Подробностей не узнать, оставалось только верить или не верить бывшему “хозяину”. Который о многом не догадывался. Например, что Орм жив.

С тех пор, как Гринольв напомнил об искренней любви своего друга к воспитаннику, Хагалар потерял покой. Он и в самом деле не знал, где похоронен тот, кого он обожал в пору своего полного ничтожества. Он решил проверить Нифльхейм, потому что вроде бы Орм говорил, что именно там его идеи полукровок приобрели огромную популярность. И Хагалар нашел. Только не могилу, а информацию, которая позволила перенестись в Ванахейм, где Вождь обнаружил вполне себе живого Орма. Старого, но сохранившего удивительно ясный разум, все еще работающего над полукровками для армии инеистых великанов, но не в холодном и промозглом Нифльхейме, а в благословенном мире ванов. Полукровки турсов получались либо с асами, либо с огненными великанами и назывались в таком случае ётунами, но Орм искусственно вывел кучу гибридов, ранее науке неведомых. Своего прежде любимого воспитанника он не узнал, и Хагалар не стал ворошить прошлое. Он помнил Орма мужчиной в самом расцвете сил, а вовсе не стариком. Когда-то он искренне обнимал его, благодаря за очередной подарок, а сейчас предпочитал даже не дотрагиваться. И всё же он не удержался и сыграл злую шутку — рассказал, что Гринольв жив, причем в добром здравии и даже в молодости.

— Это лучшая весть за многие столетия, — тяжело проговорил Орм, и на глазах у него выступили слезы. — Мой друг, которого я предал и бросил, которого не нашел и оставил на произвол судьбы. Судьба милосердна к нему. И я буду спокоен.

Хагалару не казалось, что Орм как-то особенно переживал прежде из-за отсутствия известий о любимом друге, но язвить не стал.

— Мне передать ему что-нибудь? — спросил он доброжелательно.

— Нет, не нужно, — покачал головой Орм. — Пусть считает, что я мертвый. Ведь скоро и так помирать. Асы вечно не живут. Пусть будет счастлив с молодой женой и любимой армией. Эх, где мои три тысячи лет!

И Хагалар снова оказался перед выбором. Орму он представился заговорщиком, собирающим иномирские силы вокруг Локи. Про проект полукровок он знал и уже прикидывал, как использовать его не против Асгарда, а на благо. Он мог сделать большую гадость Гринольву и рассказать о том, что его лучший друг не просто жив, а еще и находится по другую сторону баррикад: готовит иномирскую армию. Хагалар прекрасно знал, как сильно Гринольв переживает из-за потери единственного друга, а также понимал, что этот Орм — старый и больной — окончательно добьет и без того ослабленного Гринольва, который с трудом осознал даже то, что дети, которых он выращивал, давно завели собственных детей и внуков. Никто в целом Асгарде не догадывался, насколько сложно бравому полководцу найти себя в новом веке. Он никого к себе не подпускал, друзей так и не завел… и Хагалар сделал очередной выбор — смолчал, ни о чем не сказал Гринольву, хотя сам несколько раз инкогнито посещал Орма. Так и хотелось задать вопрос об усыновлении, но зазвучал бы он сейчас глупо, а, главное, бессмысленно, да и вряд ли Орм вообще помнит о былом увлечении, даже если оно и имело место быть.

Итак, больше двух тысяч зим назад Хагалар сбежал. Правильнее было бы остаться на хуторе, но он слишком бредил войной. Настолько, что даже бросил не то подругу, не то возлюбленную — они так и не определились с отношениями, а потом Орм еще и сделал ее полукровкой, что окончательно всё запутало. Больше он ее никогда не видел, только слышал краем уха, что она впоследствии тоже пыталась сбежать, но неудачно — за ней и еще несколькими беглецами погнались, и они не нашли ничего лучшего, чем прыгнуть в водопад. Те, кто прыгнул, погибли. Те, кто испугались, счастливо дожили до совершеннолетия, а кто-то жив и до сих пор. О неудачном побеге он узнал давно, когда только пристроился во дворец, но душевной боли не испытал. Он успел забыть о первой любви, как и об Орме. Он вообще удивительно быстро забывал тех, кто хорошо к нему относился, зато прекрасно помнил тех, кто причинил хоть малейшее зло.

В армии ему не давали выбора, и отказаться от самоубийственного похода в Муспельхейм он тоже не мог, как и спасти хоть кого-то из ловушки, куда они угодили всем отрядом. Он был слишком юн, неопытен и ничего не умел. Не мог он и утаить сведения, которые добыл ценой жизни боевых товарищей. И вот дворец, вот Один, вот новый выбор — какую награду потребовать за чужой подвиг? Он мог попросить место во дворце, но нет, етун его дернул озвучить самое сокровенное желание — и он оказался подле Всеотца. Не то ученик, не то шут, не то всё сразу.

И снова он мог сидеть тихо и покорно исполнять предписанную роль, но гордыня подвела — он вмешался в дела взрослых, и взрослые ему жестоко отомстили. Точнее, тогда казалось, что жестоко отомстили, сейчас Хагалар понимал, что все было ровно наоборот – от него избавились самым мягким из возможных способов: ведь тюрьма лучше пыток и казни.

И снова он мог сидеть тихо и ждать, когда тюремщикам наскучит его держать в камере. Всем, даже засадившему его Одину, было ясно, что он ни в чем не виноват, но в те годы Хагалару казалось, что его действительно считают главным преступником Асгарда.

Он мог ни во что не вмешивать невинную девочку, но вмешал из-за жажды приключений. И сколько трупов на его совести? Он всю жизнь отговаривался тем, что трупы, в общем-то, не его, что он ничего такого не хотел и не просил, но он действительно мог не втягивать юную деву в свои дела. Долгожданная свобода и снова выбор. Один делает предложение, от которого невозможно отказаться. Так казалось в те годы, но на деле отказаться можно было. Если бы он подумал хотя бы немного, то остался бы самым обычным асом… Но ему захотелось большего, захотелось проявить себя и хорохориться перед всеми. И вот — несколько столетий триумфа, славы и могущества. Но Фригга… Его прекраснейшая Фригга. Он сам отказался от нее, хотя мог поступить иначе. Один не приказывал, норны — тем более. Ему просто дали выбор, а он…

— Тор должен стать сыном Одина.

— Мне все равно, за кого из вас выходить замуж.