О подобных мелочах Локи тоже хотел расспросить мать. Спрашивать сестер не имело смысла, учитывая их чужое етунское мировоззрение. Только у покойной царицы было мировоззрение аса и знания етуна. Еще больше, чем о сказках, Локи хотелось узнать о собственной семье и биографии ближайших родственников, но то были слишком личные вопросы, с которых не следовало начинать, а вот вопросы о культуре, эпосе и истории нейтральны и должны настроить мать на дружественный лад… Если ее вообще удастся вызвать, если она захочет говорить.

Наконец, когда солнце зашло за горизонт, погост опустел. Локи вернулся к царевне, которая даже позы не сменила. Ее взгляд был устремлен вверх, в бескрайнее синее небо, такое непохожее на небо ее холодной родины.

— Ты уверена, что в Етунхейме твое отсутствие не заметят? — спросил Локи сперва на асгардском, но быстро исправился и перешел на етунхеймский. Правда, мужской, но сестра прекрасно поняла его.

— Уверена, — она поднялась на ноги и немного размялась. — Идем.

Она шла так целеустремленно, будто знала, какой курган принадлежит матери. Нечаянная догадка поразила Локи:

— Ты присутствовала на похоронах?

— Нет. Но я ее чувствую. Всегда чувствовала. Она же моя мама, — царевна перешагнула через каменную ограду кладбища. Локи предпочел воспользоваться обычным входом, а не карабкаться по камням. К асгардским курганам царевна не испытывала никакого уважения: она шла прямо по ним, а через мелкие перешагивала, словно через лужи или камни. Она нисколько не уважала асов, хотя являлась на половину асиньей. Локи же ненавидел етунов, хотя являлся на половину етуном.

Царевна остановилась подле кургана, чьи очертания терялись в сумерках. На него ни один ас не указывал, но это вполне мог быть тот самый курган, который показывал Один.

— Она здесь, — прошептала царевна, опускаясь на одно колено. — Я чувствую. Она ждала меня.

— Ты хочешь сказать, что ее дух не отделился от тела? Или остался в какой-нибудь захороненной вещичке? — переспросил Локи. Наука это мракобесие отрицала, но богов, взрывающих магическую систему сосудов, она тоже отрицала. Царевич одним четко отработанным движением зажег на руке пламя. Перед ним высился самый обычный небольшой холм, поросший травой и мхом. Его и предстояло осквернить. Даже собственную могилу, куда заботливые приемные родители сложили все любимые и коллекционные вещи, Локи не посмел раскопать, хотя собственная да еще и фальшивая могила никакого вреда не причинила бы: ни одной части его души там не томилось, а у животных нет душ. И вот сейчас он своими руками разроет могилу более чем тысячелетней давности. Середина 4595 года — значимая дата для всех миров — дата победы над етунами и образования Девятимирья. Один стал Всеотцом и железной рукой установил мир во всех мирах. В тот же год и состоялась торжественная погребальная церемония царицы етунов. Ее похоронили в том мире, где она родилась, но не правила. Желала ли она оказаться именно здесь? Локи еще только предстояло это выяснить.

Инструменты для раскопок он захватил еще из поселения. Осталось только достать их из подпространственного кармана, но царевич медлил. Все его естество противилось встрече с покойницей. Он никогда не общался с мертвыми и знания черпал только из лживых легенд.

— Я закончила, — царевна поднялась на ноги, но Локи даже не заметил, что она что-то начинала. — Мама ждет нас. Она почувствовала меня. Но я не могу разобрать ответа. Мы должны добраться до нее.

— Предоставь это мне, — Локи с тяжелым сердцем проявил инструменты, которые етунша тут же перехватила.

— Позволь мне, брат, я ведь сильнее, — царевна была настроена решительно, а Локи копать вовсе не хотелось, поэтому он протянул ей кирку и лопату, а сам лишь поддерживал огонь на руке. Асы предпочитали устраивать покойников на горящих кораблях и отпускать в океан, но некоторые хоронили родственников в земле. Либо жадные до дерева, либо чересчур сильно любившие покойных, либо получившие не тело погибшего, а лишь небольшую его часть. Но царицу Етунхейма хоронили в Асгарде по иной причине: чтобы показать, что она принадлежит асам, а не етунам или безбрежному океану.

Курган, на половину просевший и примявшийся за тысячу зим, поддавался легко — туф, перемешанный с землей и мелкими камушками, разлетался во все стороны, приминая мхи, злаки и отдельные куртины черники. Вряд ли прежде царевне приходилось держать в руках лопату, но орудовала она ею умело и ловко. В сражения етуны шли обычно безоружными, обращая собственное тело в острые ледышки. Асы отвечали копьями, топорами и мечами, но сойдись они с великанами врукопашную, и никакая удача не обеспечила бы победу над таким сильным противником.

Не прошло и получаса, как лопата етунши уперлась в настоящий камень.

— Погребальная камера. Значит, ее не сжигали, — удивился Локи. Он то был уверен, что мать сперва предали огню, а потом уже закопали останки, но пламя на его руке горело ярко, освещая самый настоящий базальт — из него же были сложены все окрестные крестьянские дома. Етунша удвоила усилия, и вскоре оказалось, что огромная погребальная камера не имеет никакого намека на дверь и придется осторожно выламывать камни. Царевна помощи Локи не просила и всё делала сама. Стену она разбирать не стала, а вместо этого разобрала часть крыши. Молодой маг прекрасно понимал, что сейчас увидит женский скелет, в лучшем случае покрытый обрывками платья. Или ничего не увидит, если мать таки сожгли перед погребением. Огненные шары стали ярче. Он жаждал увидеть настоящую мать, он помнил видение, подосланное отцом, но сейчас, когда цель была так близко, он просто не мог заставить себя подойти ближе и заглянуть в проем, зияющий чернотой. Царевна же вовсе не смущалась. Одним точным ударом руки она расширила отверстие. Громкий звук падающих камней разнесся по округе и затих, уносимый легким ветерком. Ничего не произошло, из оскверненной могилы никто не выполз. В проеме не показалось привидение с щупальцами, полупрозрачное, гадкое или жаждущее крови. Царевна заглянула внутрь: фосфорицирующим глазам хватало неясного света огненных шаров Локи, стоящего у подножья кургана.

— Мы не ошиблись, — произнесла она торжественно. — Я узнала мамины вещи.

Локи сглотнул, но подойти ближе не осмелился: кости, череп, погребальные украшения и платья, золотые кубки и сгнившее мясо коней и кур — ничто из этого интереса не представляло. Сестра же бесстрашно засунула внутрь огромную лапищу и с трудом достала какой-то мелкий предмет. Это оказалась женская фибула с блестящими голубыми камнями свартальвхеймского происхождения.

— Часть церемониальной царской одежды, — пояснила она, чем немало удивила Локи, который считал, что етуны одеждой не пользуются. — Теперь я призову ее дух.

Локи до конца не верил в происходящее. Он ожидал, что сестра падет на колени и начнет молиться на каком-нибудь неизвестном наречии, но вместо этого она взяла фибулу, положила на камень и молча уставилась на нее. Локи последовал ее примеру, но ничего не заметил, даже увеличив количество огненных шаров. Сестра заходила то с одного бока, то с другого, но фибула не подавала признаков жизни. Ночь окончательно вступила в свои права, а тучи заволокли звезды — ничто, кроме огненных шаров, которые вымотанный Локи с трудном поддерживал, не освещало раскуроченный курган. Царевич мысленно прикидывал, как до рассвета вернуть кургану приличный вид, как вдруг над фибулой возникла женщина.

Локи инстинктивно отпрянул назад и схватился за оружие — один из огненных шаров тут же потух. Женщины не было секунду назад, но сейчас она стояла перед ним. Без всяких щупалец или клыков. Самая обычная асинья. Живая…

— Мама! — царевна бросилась в объятия покойницы и обняла ее, хотя для этого ей и пришлось согнуться в три погибели. Это не могла быть иллюзия, иллюзию не обнимешь.

Локи смотрел на незнакомку во все глаза. Она стояла в роскошной шубе и теплых сапогах. Черты лица были грубые, заветренные: жизнь асиньи явно клонилась к закату. Локи знал даты рождения безвременно почивших царевичей, но никогда не пытался посчитать возраст матери хотя бы примерно. Она оказалась не молода, если не сказать стара. Она была некрасива и совсем не походила на ту молоденькую асинью с копной пшеничных волос и россыпью мелких веснушек, которую показывал отец. А еще она была совершенно чужой, нисколько не похожей на свою дочь, с которой тихо разговаривала на древнеетунхеймском — чужом для Локи языке. На него она не обращала ни малейшего внимания, пока царевна на произнесла на современном наречии, сдобрив фразу целым потоком вежливых суффиксов: