Фригг ожидала, что Локи заведет разговор, но он ехал молча, погруженный в глубокие раздумья. Никакие кошмары, ни во сне, ни наяву, больше не терзали его измученный разум. Купленная в Ванахейме лошадь, выбранная Рататоском, оказалась послушной и выносливой, несмотря на сомнения Одина. Царица невольно сравнивала лошадь сына со своей любимицей — серой в яблоках кобылой. Такая масть считалась в Асгарде признаком нечистой силы, и молодой Фригг нравилось слышать за спиной подозрительные шепотки. Впоследствии такие лошади стали чуть ли не символом царицы. Нечисть боится дня и огня — так считала молва, но Фригг по себе знала, что это лишь предрассудки.

Позади осталось больше половины пути, когда Локи, наконец, нарушил тягостное молчание:

— Уже темнеет, мама. Если ты доедешь со мной до поселения, тебе придется там ночевать.

— Я думаю, ты сам доберешься, — ответила царица, едва заметно дотронувшись до варежки, скрывавшей руку сына. — Помни, что мы с отцом всегда ждем тебя дома.

— Я не забуду, мама, — серьезно кивнул Локи, перехватив ее руку. — Теперь точно не забуду.

Он поскакал вперед, а она осталась посреди заснеженной равнины, глядя ему вслед и напевая под нос грустный мотив. Локи больше не был связан ни с какими богами — его будущее снова покрылось для нее завесой мрака.

Первая неделя, проведенная в поселении, оставила в душе Беннера смешанные чувства. Лишь одно он мог заявить со всей смелостью — в мире простолюдинов гостить гораздо приятнее, чем в мире знати. Во дворце к нему относились презрительно-снисходительно, хотя и пытались скрыть презрение за показной вежливостью, а в деревне все было иначе — им, простым человеком, восхищались, именовали высокими эпитетами, перед ним склонялись, ожидая великих свершений. За несколько дней он не успел толком разобраться в происходящем, хватаясь то за одно, то за другое, и ни к чему особенно не имея склонности. Красавица Эльма не отходила от него ни на шаг, став гидом и переводчиком. И только одна мелочь не давала расслабиться — негласное сожительство с Локи.

Когда Брюс узнал, что его разместили в одном доме с опальным царевичем, то возмутился до глубины души. Заявил, настойчиво, пускай и в самых изысканных выражениях, что не готов сожительствовать с такой высокой особой. Однако ему возразили, что пустых домов нет, но, если такова воля гостя, его разместят вместе с учеными. Посмотрев на тесные помещения, заставленные жесткими лавками, и сравнив их с роскошной кроватью Локи в огромном полупустом зале, Брюс выбрал роскошь и простор, тем более, что никто не знал, когда вернется царевич и вернется ли вообще. Кровать, правда, была одна, а на просьбу о дополнительной поселенцы заявили, что других нет, но можно привезти из дворца. Беннер прекрасно знал, куда его пошлют с такой просьбой, поэтому предложил сделать какое-нибудь ложе местными средствами. Разумеется, не такое роскошное, как у царевича. Поселенцы долго не решались дать точного ответа, несколько раз советовались с личными прислужниками Локи, но в конце концов все же обещали что-нибудь придумать.

Две ночи он спал на шкурах Локи, поскольку больше спать было негде. Рабы царевича, бесстрастные и молчаливые, предугадывали его желания и прекрасно обслуживали. Беннер и рад был бы отказаться от их услуг, но отсутствие даже элементарного водопровода делало самообслуживание практически невозможным. Пришлось примириться с сомнительной ролью рабовладельца.

На третью ночь он получил нечто среднее между кроватью и лавкой, выложенное мягкими шкурами невиданных тварей. Он поставил невиданную конструкцию подальше от кровати Локи и решил отгородить ширмами, но поселенцы отказались менять что-либо еще в покоях царевича. Самому Беннеру не улыбалась идея своими руками глобально переставлять мебель без согласия хозяина, как и сидеть в доме бывшего врага, поэтому он почти все время проводил на свежем воздухе, за книгами, которые без труда переводила Эльма, а также в импровизированных музеях-коллекциях и лабораториях.

Прошла почти неделя, прежде чем царевич объявился, причем ночью. Брюса не разбудили, и он только утром с удивлением обнаружил спящее божество. Локи никак не среагировал на его пробуждение, а Беннер поспешил привести себя в порядок и уйти из дома, отложив объяснение на вечер. Он наделся, что вернется, когда Локи заснет. Говорить с ним не было желания, а дом играл только роль спальни. Мозолить глаза нью-йоркскому неудачнику Беннер не собирался. Он вернулся около полуночи, когда вся знать в замке обычно крепко спала, но Локи дома не оказалось. Беннер обрадовался и только собрался раздеться, как божество объявилось. Брюс досчитал до пяти и сдержанно кивнул. Локи ответил таким же кивком.

— Как там Джейн? — спросил Беннер, когда пауза стала неприлично затягиваться. — Как прошла свадьба?

— Свадьба скучна, а Джейн уже должна быть в Мидгарде, — произнес Локи дружелюбно, но улыбка смотрелась неестественно на его лице. — Я знаю, насколько сильно ты меня ненавидишь, — добавил он несколько мгновений спустя. — Я прикажу возвести стену, разделить дом на две части, чтобы тебе не пришлось делить со мной одну комнату.

— Спасибо, но ради меня не стоит напрягаться, — процедил Беннер сквозь зубы. — Я уже смирился с тем, что в Асгарде тебя встретили как героя, что всем плевать на твои «подвиги» на Земле.

— Я делаю это не ради тебя, а ради себя, — благодушно заметил Локи, садясь на кровать и разоблачаясь. — Монстр может вырваться на свободу в любую минуту. Это, — он указал на верхнюю часть костюма, которую успел снять, — спасло меня в доме Железного Человека, но если рассердить зверя, особенно, когда я сплю, то последствия будут плачевными. Для меня. А потом и для тебя, учитывая силу магов поселения и любовь ко мне народа.

— Я контролирую Халка, можешь не беспокоиться, — вздохнул Брюс. — Твое нападение было давно, я на тебя зла не держу.

— Зато он держит, — заметил проницательный Локи. — Я не хочу рисковать, живя под одной крышей со зверем, который меня ненавидит. Ночью ты его не контролируешь, и, хотя спать мы будем в разное время, отдельные часы могут совпасть. Мне моя жизнь дорога.

— Делай, что хочешь, — отмахнулся Беннер, глубоко оскорбленный подозрениями Локи в том, что он не контролирует Халка ночью. — Но все же, скажи, Тор просто обманул нас? Никакого суда не было, а Один принял тебя с распростертыми объятиями?

— А чего бы ты хотел? — заинтересованно спросил Локи. — Если бы ты был асгардским судом, то какой приговор ты бы мне вынес?

— Я не судья и личного мнения не имею. Учитывая ваши средневековые законы, я бы дал нам, Мстителям, казнить тебя, отобрать имущество, ну и твои родственники должны были бы тоже перед нами ответить, раз у вас клановое общество. По крайней мере, у наших древних народов ответственность была коллективная.

— Ты читал наши законы, но плохо, — усмехнулся Локи, не впечатленный своим гипотетическим будущим. — Помни, я принадлежу дому самого Одина, раз официально усыновлен, — он понизил голос до шепота. — А еще ты плохо считаешь. Хотя, признаю, делить на шестьдесят девять человеку трудно. Но даже если представить себе, что делать этого не нужно, то ты не заметил, что в «Сером Гусе» нет смертной казни. Потому что родовую месть, которую ты бы мне присудил, можно свершить, не обращаясь к тингу, альтингу или Одину. Редкие асгардские казни связаны с международными отношениями, шпионажем, например. Худшее, что можно сделать у нас по закону — это отобрать имущество и объявить аса вне закона. Тогда его все стремятся убить, и у него есть три пути — сбежать из Асгарда, например, на какую-нибудь войну, уйти в континентальную часть и скорее всего погибнуть, или попасть сюда, в мир отверженных, куда меня и поселили.

— То есть, ты хочешь сказать, что тебя лишили имущества и наследства? — хмыкнул Беннер.

— Арифметика, — чарующе повторил Локи. — Я понимаю, что это сложно, и, кажется, не нужно, но попробуй. Кстати, я интересовался, что происходило в вашем мире в 965-м году, кроме войны с Етунхеймом, которую вели не вы, а асы. Византия вернула себе Сицилию, основали Сицилийский эмират — одним словом, всякие мелочи, которые вы уже не помните, а для меня они ничего не значат. Неинтересный год вашей истории.