— Тренировки меня, конечно, ужаснули, — кивнул Вождь, переходя на несвойственный ему серьезный тон. — Но гораздо больше меня ужасает, что тебе доставляет удовольствие доводить детей до отчаяния и наблюдать, что из этого получится. Да, я противник телесного наказания по отношению к детям, но лучше уж плеть, чем все эти странные экзерциссы, которые дети понять не в состоянии. Даже Локи в твоем воспоминании осознает, насколько лучше боль, чем-то, что ты устраивал. А по тебе просто видно, каким самодовольствием ты лучишься, как тебе нравится все происходящее. Боюсь представить, что ты делал с Тором — всё же он старший и первый оказался втянут в твои игрища. Да взять хоть твой прочувственный монолог в импровизированной пыточной. Ты, правда, считал, что ребенок, которому нет четырехсот зим, в состоянии его понять и осознать? Ты, правда, считал, что он события пяти дней свяжет со своим недостойным поведением в конкретный день? Хотя если, по твоему приказу, слуги постоянно напоминали ему о том событии, то, может, действительно в состоянии… Один, ты мудрейший из асов. Ты меня из низов вывел, ты сам воспитал себе бессчетное количество талантливых военачальников и царедворцев. Неужели ты и в самом деле не понимаешь, что маленький ребенок — это не взрослый, не юноша, и уж тем более не мудрый старец? Ты прикрываешься словами о благе, о том, как там положено вести себя царевичу, но если бы твои дети смотрели тебе в лицо, они бы заметили, какое наслаждение тебе приносят их боль и страх. Это не садизм, я не знаю, как это назвать, но… Ты в самом деле считал, что таким образом вырастишь здоровых и сильных воинов, мудрых правителей? Ты там что-то говорил Локи про то, что он ведет себя, как звереныш, но ты же сам с ним именно так обращался: как с забавным зверем… Один, я не понимаю только одного: это был злой умысел или всё-таки случайность и глупость с твоей стороны?

Хагалар смолк, будучи не в силах продолжать. Его речь обычно лилась музыкой, перемежаясь шутками и насмешками, но сейчас он говорил чересчур быстро, порой не успевая подобрать слова. И Один восхитился бы тем вниманием, которое Хагалар оказывал наследникам, если бы не одно маленькое но: он никогда не заходил дальше красивых слов. Когда вопрос встал ребром, Хагалар бросил обожаемых детей, позабыв о разговоре, состоявшемся незадолго до побега:

 — Один, как ты не понимаешь: если ты и дальше будешь прятаться от детей за спинами наставников, ты никогда не станешь для них отцом.

— Я никогда не обращался с маленькими детьми и не чувствую к ним никакой привязанности. Когда они подрастут, когда я смогу обучать их, рассказывать о прошлом и будущем, тогда я и появлюсь в их жизни.

— Но ты нужен им сейчас, пускай им и нет двухсот зим. Они же все чувствуют как взрослые. Пойми, кончится дело тем, что отцом для них стану я. Они не примут тебя.

— Что ж, это мудрое решение. Будь отцом, а я останусь царем и богом.

Тогда Хагалар не нашелся с ответом. А еще через сто пятьдесят лет сбежал, несмотря на обожание детей, несмотря на то, что Фригг умоляла его остаться.

 — Ты нужен мне. Ты нужен детям.

— Детям нужна ты! Детям нужна настоящая мать, а не милостивая богиня!

Он огрызался в ответ, не желая признавать своих ошибок. Как и сейчас.

 — Пообещай мне, что станешь для них настоящей матерью. Они нуждаются в тебе. Особенно Локи. Ему понадобится кто-то близкий, когда магия выйдет из-под контроля.

Он сбежал в Бездну. Потом вернулся. И снова сбежал.

 — У меня нет дома! Передай Одину Всеотцу, что я не вернусь во дворец, пока он не отдаст мне Локи.

Бесконечное бегство от самого себя и от окружающего мира. И вот он обвиняет царя Асгарда в том, что случилось с детьми. Обвиняет. Ведь больше он ни на что не способен.

 — Ты никогда раньше не ставил под сомнение необходимость запугивания детей. С чего вдруг сейчас считаешь, что мне это доставляло удовольствие? — медленно спросил Один, утратив всякий интерес к спору. — Я просто воспитывал воинов и будущих царей.

— И у тебя это не получилось, — огрызнулся в ответ Вождь. — Я вижу, что после каждой встречи с тобой Локи сам не свой, на него жалко смотреть.

 — В этом нет моей вины, — ответил Один. — Я расскажу тебе правду. Мои дети никогда не отличались послушанием, но после возвращения из Бездны Локи перешел всякие границы дозволенного. Он немного немало претендовал на то, чтобы я признал его равным. Он был в жутком состоянии: между бравыми самовосхвалениями и истеричными воплями не проходило и минуты. Я несколько раз мягко показал ему, что не стоит тягаться с богом, что есть недостижимые вершины, которые можно только обойти, а не покорить. Но он не слушал. Тогда я уничтожил его. Разбил все его мечты и представления о мире. И сейчас я кую ему новое сердце. Мои дети должны быть идеальными наследниками. Тору потребовалось лишь небольшое испытание в Мидгарде, которое он легко прошел. Теперь дело за Локи. И я почти закончил.

— Идеальные наследники, говоришь? — зло сощурился Хагалар. — Так, может, ты готов прямо сейчас посадить Локи на трон и позволить ему делать всё, что он захочет?

— Ты так жаждешь править? — Один недоуменно приподнял бровь — такой атаки он не ожидал. Хагалар не переставал его удивлять. — Я же предлагал тебе вернуться. Тебе не нужно сажать Локи на трон.

— Быть твоей правой рукой — пройденный этап, — твердо заявил старый маг, поднимаясь с пола и кидая в огонь пустую бутылку. Он был зол и готов на подвиги. Один многое отдал бы, чтобы узнать, на какие именно.

 — А достойный тебя этап — это сесть на трон вместо Локи?

— Я мог бы ему помочь. Мне хочется многое дать твоим детям.

— И поэтому ты хочешь посадить Локи на трон? Ты даже сейчас не можешь с ним договориться. И ты думаешь, что трон что-то изменит?

— Не знаю. Но можешь не волноваться — о благе этого несносного детёныша я пекусь больше, чем о своем собственном.

Злость, переполнявшая Хагалара, готова была выплеснуться наружу. Один был не прочь небольшой драки, тем более что портить в комнате нечего. Он давно не разминался с достойным противником, но бой не состоялся из-за появления нового действующего лица.

Фригг вошла в комнату таким решительным шагом, будто пришла объявить о начале нового сражения с етунами. Хагалар тут же расплылся в улыбке, приглашая царицу сесть в кресло. Однако Фригг проигнорировала его предложение и устроилась у огня, не побоявшись запачкать небесно-голубое платье.

— Всеотец, все твои поступки несут неведомый непосвященным смысл, — мягко произнесла она, одним голосом гася зародившуюся ссору. — Но сейчас даже я не в силах проникнуть в твои мысли. Хагалар не узнал ничего полезного при изучении потусторонних частиц. Наш сын носит в себе семя разрушения Асгарда. Однако ночи сменяются днями, а ты ничего не предпринимаешь.

Упрек царицы застал Одина врасплох. Он и в самом деле преступно пренебрег той опасностью, которая таилась в Локи, и сегодня уже чуть не поплатился за свою опрометчивость. Мидгардские гости веселили его, скорая свадьба Гринольва и дела государства занимали весь досуг, а исследование потусторонних частиц было столь сложным, что его было проще отложить, чем провести. Но, быть может, втроем они найдут решение. Как раньше.

— Прекраснейшая права, я достоин упрека, — подал голос Хагалар, спасая Одина от необходимости оправдываться. — Единственное, что я могу сказать — это то, что частицы прибыли из мира с большим числом измерений, чем три. Может, четыре, может, шесть, может, восемь. Поэтому в нашем мире мы видим только застывшую проекцию. А значит, боги Етунхейма родом из мира с большим количеством измерений и могут просто сложить Асгард, словно листок бумаги. Девятимирье погибнет.

— Я помню Лафея, он не был безумцем, — возразила Фригг. — Он не отдал бы такой приказ

— Его жена могла отдать, — тихо ответил Хагалар. — Вряд ли она понимала, что делает, а ослушаться ее не посмели. Да и жрецы могли неверно истолковать его.