Пять дней Локи ходил кругами вокруг отца. И все это время мать почти не появлялась в его жизни. Наставники говорили с ним ласково, слуги с нянечками тоже от себя не отталкивали, но обсуждать отца и помогать отказывались. Только учитель чистописания, сжалившись, развеял некоторые сомнения, рассказал, что телесное наказание не длится и минуты, а боль от него не сильнее боли от растяжки и прочих физических тренировок. Тем же вечером Локи вновь попытался заговорить с отцом: пусть побьет, но заговорит. Ответа не было.
И лишь следующим утром во время завтрака, когда Локи потерял всякую надежду на примирение, отец неожиданно повел его куда-то. Локи робко взял отца за палец — тот руки не отдернул. Они оказались в той самой комнате, с которой все и началось. Сейчас она была пуста, если не считать орудий пытки и наказания. Храбриться и заявлять, что готов к боли, было легко вдали от страшного места. Локи ждал приказа, но отец молча стоял посреди страшной комнаты, пропахшей страданиями и страхом. Когда ждать больше не было никаких сил, отец, словно почувствовав смятение Локи, подошел к бадье, откуда выглядывали пучки и отдельные прутья. Он медленно, не нарушая неестественную тишину, вытянул прут. Локи стало по-настоящему дурно. Если бы отец грубо втолкнул его в комнату, сорвал одежду и швырнул на лавку, было бы проще. Локи отпустил палец отца, но раздеться не успел: отец замахнулся розгой. Локи шарахнулся назад, выставляя руку в защитном жесте, прикрывая лицо и грудь. Свист воздуха сменился глухим ударом, но боли Локи не почувствовал. Он, едва дыша, наблюдал, как на руке отца осталась полоса и рубец там, куда пришелся конец розги. Один взмахнул еще несколько раз — разноцветные полосы окрасили его предплечье. Локи стоял ни жив, ни мертв. Отец подошел к нему и нагнулся, давая рассмотреть следы от прута.
— Скажи мне, сын: эти полоски стоят того, чтобы позорить моё имя своей трусостью, неподчинением приказам, слезами и отсутствием манер?
Локи помотал головой. На слова у него не было никаких сил. Липкий страх: не то от всё еще возможного наказания, не то от величия отца, опустившегося с ним на один уровень — лишил дара речи.
— Ты позволил своему наставнику запугать тебя болью до такой степени, что ты отказался говорить со мной. Ты вынудил меня отвлечься от важных дел, и ты считал, что я стану марать о тебя руки, вытаскивать из-за сундука или слушать бессвязные вопли?
Один говорил очень спокойно и медленно. В его голосе не было злости, и это придавало Локи крупицы сил.
— Я не хотел ничего плохого. Прости!
— Если бы не простил, я бы с тобой не заговорил.
Локи поднял голову: от отца все еще веяло холодом и отчуждением.
— И считай, что ты легко отделался. Я не потерплю поведения, недостойного моего сына. За свои проступки надо отвечать достойно.
— Я уже выучил алфавит.
— Алфавит тут ни при чем.
Один легко опустился на колени и положил руки на плечи Локи. Его единственный глаз будто просматривал насквозь чужую душу.
— Запомни, Локи, и передай Тору. Меня не волнует, что и как вы нарушаете. Меня волнует, чтобы вы вели себя достойно нашего рода. В конечном счете, всю ценность ваших поступков определяю только я. И я не позволю вам терять лицо в страхе перед фантомами. Что бы ты ни сделал, умей отвечать за это достойно, умей объяснять, что случилось и почему. Впоследствии, когда вырастешь, тебе это очень пригодится на суде или в плену. Валяться в ногах у палача или забиваться в угол — это позор. Ты должен быть сильным, даже когда противник сильнее тебя.
— И всё из-за проклятых рун, — всхлипнул Локи.
— Не из-за рун, — Один легонько встряхнул его. — Не из-за рун. И это главное, что ты должен уяснить себе прямо сейчас. Руны ни при чем.
Локи нахмурился, силясь понять, что отец имеет в виду.
— Я не собирался ни бить, ни наказывать тебя, лишь объяснить, зачем нужны руны и чистописание. Но что я увидел? Что ты, как дикий зверь, забился в угол. Сын Одина. Забился в угол и ведет себя как звереныш. Я не зверя рощу, а аса. Звери мне в семье не нужны. Контролируй себя. Я бог этого мира, и я не ошибаюсь. Ты обязан доверять мне, а не бояться. В будущем ты столкнешься с настоящими противниками, так что учись контролировать себя, пока рядом я — тот, кто зла и боли тебе не причинит.
— Не причинишь? То есть бить не будешь? — на всякий случай уточнил Локи.
Один покачал головой:
— Никогда. Я не допущу того, чтобы мои дети боялись боли и подчинялись кнуту. Вы не звери. Помни об этом. Ты ас — высшее существо среди всех девяти миров. Никто не вправе принуждать тебя к чему-то болью…
…- Но ведь я не ас, — тихо произнес взрослый Локи, как бы отвечая на давнее воспоминание. Очень давнее. Почти стершееся из памяти. Тогда отец пытался достучаться до него, донести простые истины, но он ничего не понял. И сейчас не понимал. Распрямив руки, на которых погасло магическое пламя, Локи сделал еще пару шагов вперед. Силы тьмы успокаивались, прошло головокружение, стены комнаты больше не плясали. Локи чувствовал внутреннее спокойствие, будто воспоминание вступило в борьбу с потусторонними силами и одержало победу, оставив после себя лишь горькое опустошение.
— Подойди уже, наконец, — устало, но беззлобно позвал Один, словно прочитал по лицу, что опасаться больше нечего. — Почему я должен повторять простейшие команды по нескольку раз?
Локи подошел вплотную — напряженный, как струна.
— Ляг на пол, можешь не раздеваться.
— Что ты собираешься со мной делать?
— Помочь тебе, разумеется, — Один терял терпение. — Я всю твою жизнь только и делаю, что помогаю тебе, а ты всегда ждешь от меня подвоха или удара. Ляг.
Локи проглотил готовые сорваться с языка обвинения в том, что доведение до самоубийства благом никак не назвать. Он опустился на пол, подставляя руки, готовясь в любой момент вскочить. Отец с видимым трудом встал на колени и провел рукой по камзолу. Локи мало что почувствовал. Один еще несколько раз провел по спине то одной рукой, то двумя — Локи не чувствовал ни дрожи, ни прилива чужеродных сил, хотя следил за движениями отца, словно собака перед решающим прыжком. Почему-то не сразу пришло осознание, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Отец никогда ни к кому не прикасался. Даже к матери. Он позволял дотрагиваться до себя, но первым на контакт никогда не шел.
— Что за магию ты применяешь? Зачем тебе дотрагиваться до меня?
— Это не совсем магия, но, если хочешь, называй так. Я развею твои кошмары. Для этого нужно, чтобы ты разделся. Но раз ты не в состоянии, придется потратить много времени, постепенно снимая одежду, — Один позволил себе насмешку, которая не ускользнула от пронзительного взгляда Локи. Всеотец даже помощь предлагал так, что он нее проще отказаться, чем принять!
— Я разденусь.
— Не стоит. Страхи провоцируют всплеск твоих новых сил.
— В этот раз не спровоцируют, — пробурчал сквозь зубы Локи. Насмешка отца сильно задела его, и теперь давнишняя просьба стала вопросом чести. Он опять попался на уловку Всеотца. Царевич без труда манипулировал поселенцами точно таким же образом, но с Одином тягаться не получалось, даже когда он понимал, на что его провоцируют и чего добиваются.
Локи скинул с себя верхнюю одежду чересчур быстро, чуть не оторвав непослушные застежки, и демонстративно закрыл глаза.
— Лучше открой глаза.
— Не открою.
— Как хочешь.
Холодные руки отца обожгли кожу, подобно розге. Страх и омерзение смешались в тугой комок, сердце забилось быстрее, стало жарко, и Локи снова почувствовал прилив чуждой энергии. Голова начала мутнеть, но в этот раз он приготовился к такому повороту. Первым этапом отключения сознания было полное спокойствие, и Локи заставил себя успокоиться. Замедлилось сердцебиение, кровь больше не шумела в ушах, послышался тихий шепот отца. Что именно он говорил, вычерчивая руками на спине невиданные узоры, было не разобрать. Постепенно обжигающие прикосновения стали прохладными, равнодушными. Они больше не пугали, но и не дарили удовольствия. Они просто были, и на них можно было не обращать внимания.
