— Я сказал: подойди! — рявкнул Один так, что стены затряслись, а Локи, повинуясь старой привычке, сделал пару робких шагов вперед. От Всеотца бессмысленно прятаться или убегать. Он найдет. Всегда находил. Хотя и никогда не вытаскивал из убежищ. Волнами накатывали воспоминания о самых страшных детских кошмарах. Их было немного, но они отпечатались в памяти гораздо лучше, чем многочисленные счастливые часы. Попытки избежать гнева отца, спрятаться в покоях или в саду всегда кончались одинаково. Один несколько раз звал, потом безошибочно находил укрытие и вновь предлагал выйти уже более жестким тоном. Мольбы, просьбы или обещания лишь сотрясали воздух — приказ оставался неизменным. В большинстве случаев противиться разъяренному отцу не было никаких сил, и дальше всё шло по известному сценарию с обличением, расписыванием вины и наказанием либо истеричными молениями. При этом бог никогда не дотрагивался до провинившегося. Он стоял рядом или сидел, возвышаясь, словно статуя. Дети часто бросались к нему, надеясь смягчить гнев. Отец позволял любые вольности, но никак не реагировал. Не отталкивал, но и не принимал — сидел или стоял, ожидая окончания столь сильно раздражающих его проявлений слабости. Потом все равно шла суровая отповедь, но только после того, как дети оказывались от него на достаточном расстоянии. Порой длительные мольбы ему надоедали, и он уходил, не тронув и ничего не сказав, но потом много дней не обращал внимания. И умолить его о прощении в таком случае никто не мог. Локи не было и четырехсот зим, когда он впервые столкнулся с таким отцом: страшным, каменным, чужим.
Локи слышал голоса в голове, будто не столетия прошли с того давнего дня, а лишь несколько часов. Черты комнаты плыли, а огонь в руке, прежде не приносивший боли, выжег на предплечье несколько полос — следов несуществующего прута…
… — Локи, прекрати! — учитель письма в очередной раз попытался утихомирить разбушевавшегося младшего наследника. С братом они учились раздельно из-за разницы в возрасте, но даже одиночные занятия не мешали Локи отвлекаться и рисовать на пергаменте рожи.
— Угомонись и займись делом! — рявкнул учитель, вырывая пергамент и откидывая его в угол. — Пока не напишешь, гулять не пойдешь. Опять всё криво!
Локи не слушал бесконечные упреки: он с упоением рисовал на столе, причем вовсе не руны. Учитель надоел ему вместе с алфавитом, а занятие только недавно началось.
— Прекрати немедленно, — по слогам произнес учитель, которому не хватило бы сил отобрать и бросить в угол целый стол, — иначе я доложу твоему папе о том, чем ты занимаешься вместо того, чтобы тренировать беркано и вуньо.
Угроза ненадолго подействовала: Локи написал несколько раз ненавистные руны, но чистописание было таким скучным и получалось так плохо. Грифель выводил непонятные закорючки, и стоило учителю отвернуться, как Локи подрисовал рунам глазки, представляя, что это игрушечное войско.
— Что ты делаешь? — учитель выхватил очередной несчастный лист. — Я тебе что сказал делать?
— Не буду писать! — разозлился Локи. — Мне надоело!
И в доказательство серьезности своего заявления сбросил со стола грифели и пергамент.
— Ах, не будешь? — угрожающе переспросил учитель. — Очень хорошо. Я так и передам твоему папе.
— Не посмеешь! — крикнул Локи закрывающейся двери. Он в ярости доломал грифели и испортил оставшийся пергамент. Взрослые только и делали, что угрожали ему!
— Всеотец сказал, что придет вечером, — самодовольно заявил учитель, возвращаясь в комнату. — Где листы? Что ты наделал?
Раздавленные грифели он обнаружил на полу около стола.
— Тебя оставить одного нельзя! Ты хоть понимаешь, что испортил вещи?
— Ну и ладно! — Локи топнул ногой, смерив учителя злобным взглядом. — Ненавижу писать. Не буду учиться.
— Вот выдерет тебя отец, сразу захочешь.
— Не выдерет, — не очень уверенно возразил Локи, который в том возрасте еще не очень понимал значение этого странного слова, но был твердо убежден, что ему ничего не грозит.
— Непослушных детей наказывают, — учитель взял его за руку и чуть ли не силой вытащил из-за стола. — Пойдем покажу.
Они пошли, как показалось Локи, очень далеко: в другую часть дворца, на верхние этажи. Открывшееся зрелище произвело на царевича неизгладимое впечатление: свист прутьев, стоны, крики, синяки, кровь.
— Вот что делают с непослушными детьми, — объявил учитель, ведя притихшего Локи обратно к царским покоям. — И алфавит сразу выучивается. И каждая руна становится аккуратной.
Не то чтобы Локи не знал о существовании телесного наказания, но он никогда его не видел и тем более не относил его к себе. Обретя дар речи, он взмолился о том, чтобы учитель немедленно пошел к отцу и сказал, чтобы тот не приходил, что он прямо сейчас выучит все руны разом. Учитель только смеялся над его страхами, но занятие продолжил. Царевич старался изо всех сил, страшась наказания, но надолго его не хватило. Он устал, внимание рассеялось, он начал лепить простейшие ошибки.
— Опять ленишься, — угрожающе начал учитель.
— Не злись, я просто устал, — честно ответил Локи.
— Хорошо, отдохни, — на удивление легко согласился учитель. — Я позову твоего наставника по стрельбе. Через час продолжим.
Учитель ушел, а Локи лег на пол начал строить домик из остатков разломанных грифелей. Он полностью сосредоточился на своем нехитром деле, как вдруг услышал шаги, которые заставили его резко вскочить. Всех своих наставников, нянь и домочадцев он различал по шагам, поэтому мгновенно узнал тяжелую поступь отца, причем, недовольного отца.
Покои состояли из десятков комнат. Локи метнулся в ту, где они с братом обычно играли в прятки, и затаился в укромном месте меж стеной и сундуком, забившись в угол и запрещая себе даже глубоко дышать. Отец вошел, позвал, и в его словах слышался жуткий гнев.
— Локи, выходи.
— Выйди и ответь за свои деяния, как подобает будущему царю Асгарда.
Даже на такие провокации маленький царевич не поддавался. Отец позвал еще пару раз, а потом безошибочно направился к нужной комнате, именно к тому сундуку, за которым Локи скрывался.
— Выходи.
— Отец, не трогай меня!
— Выходи.
Одно единственное слово раздавалось в ответ на все вопли, мольбы и подкупы. Это было невыносимо. Холодный голос, недовольное лицо, но в руках нет страшных прутьев. Пока нет. Непрошеные слезы полились из глаз.
— Не бей меня!
— Никогда бы не подумал, что мой сын — трус, — грозно произнес Один и ушел, громко хлопнув дверью. Послышались недовольные удаляющиеся шаги. Локи еще некоторое время просидел в убежище, но, убедившись, что опасность миновала, вылез. Отец так ничего и не сделал, разве что поднял с пола кусочки грифеля, оставившие после себя некрасивое серо-черное пятно. Внезапно отворилась дверь, заставив Локи отскочить к стене. В комнату вошла служанка.
— Всеотец приказал мне убрать мусор, — пояснила она, опускаясь на колени подле черного пятна.
— Он очень злится на меня? — тихо спросил Локи.
— Дитя, да на тебе лица нет, — служанка всплеснула руками.
Локи угрюмо кивнул.
— Не хочу выходить из комнаты и видеть его.
— Хорошо, я прикажу подать ужин сюда, — ответила девушка, не смея проявлять чрезмерное любопытство.
— Ужин? — удивленно переспросил Локи. — А мне можно?
Обычно малейшее неудовольствие отца или матери заканчивалось лишением еды — царевичи даже наказанием голод не считали, скорее, неотъемлемой частью повседневной жизни.
— Твой отец приказал мне убрать мусор. Никаких других распоряжений не давал.
Локи не успел даже обрадоваться толком: пришел учитель по стрельбе, потом по арифметике, но взбудораженный утренним происшествием царевич плохо считал и только навлекал на себя новые волны гнева очередного наставника. Ужинал Локи в одиночестве той же едой, что и обычно. Отец так и не пришел.
Следующим утром за совместным завтраком отец показательно его игнорировал. Тор болел, так что ели они втроем, и если мать вела себя лишь немного сдержаннее, чем обычно, то отца словно не существовало. Последовавший затем целый день занятий, отсутствие расправы и игнорирование убедили Локи, что бить его не будут, как и общаться. Ужин прошел в гробовом молчании, а, когда Локи попытался пойти вслед за отцом, стража не пустила его. На третий день царевич попытался проникнуть в покои отца до завтрака, но стражи объяснили, что царь не желает его видеть. Локи был в смятении. Особенно учитывая болезнь брата, которой вплотную занялась мама: теперь рядом не было никого родного. Дождавшись следующего совместного завтрака, Локи без спроса забрался к отцу на колени и умолял простить, но ответа не получил: царь не моргая сидел на лавке и ждал. И это ожидание, этот немой укор угнетали похлеще отповедей и обвинений. Всеотец не шелохнулся, пока Локи не слез на пол, после чего продолжил трапезу, как ни в чем не бывало.
