— Нет, с ним я встречусь, когда он приедет во дворец, — Гринольв не понял намека и оставить в покое мастера магии не спешил. — Я с самого начала сказал Одину, что капризные дети не по моей части. Вас было слишком много в моей жизни, и отплатили вы мне за добро черной неблагодарностью. А вот на твою дочь интересно посмотреть, но не сейчас. Пока мне интересен ты.
— О да, я тебе всегда был интересен, — Хагалар несколько раз цокнул языком, намеренно раздражая собеседника, — а особенно чистый и незамутненный интерес ты проявлял ко мне, когда злился или бывал не в духе.
— Ты собираешься припоминать мне обиды трехтысячелетней давности? — усмехнулся Гринольв. — Что ж, я готов тебя выслушать, но чуть позже. Пока меня интересует надвигающаяся война и всё, что ты о ней знаешь.
— Неужели милейший Один не рассказал тебе обо всем? — Хагалар изобразил искреннее удивление, про себя вздыхая: разговор затягивался, а у него не было желания долго беседовать с ночным кошмаром. Если ночной кошмар видеть слишком часто, то он наскучит, а Хагалар не хотел лишиться единственного достойного противника. — Ну да раз так, то вперед — зайдем в какой-нибудь дом, а почему бы и не вон в тот, сядем дружно на одну лавку… Или, может, мне стоит уступить тебе лавку, а самому устроиться в твоих ногах, выражая все то несомненное почтение, которое я испытываю к твоей нескромной персоне?
— Прекрати паясничать, это вовсе не смешно! — злобно рявкнул Гринольв, но покорно последовал за Хагаларом по грязным улочкам к приземистой халупе, в какой обычно жили крестьяне. Впрочем, полководец уже успел убедиться в том, что все поселение составляли одноэтажные дома из бревен, дерна и камней, а вовсе не из золота, как в столице.
— Да я и не паясничаю особо, — вмиг посерьезнел Хагалар, наслаждаясь предсказуемостью собеседника. Раньше от его рыка хотелось спрятаться под кровать, сейчас разве что замолчать. — Я действительно тебя уважаю и ценю твои заслуги перед Асгардом. И уж не настолько я стар, чтобы простудиться от сидения на полу, — он отворил недавно повешенную на петли дверь и скользнул первым в дом исцеления. Коварный столб он обогнул искусно, играючи, в последнее мгновение, лишив спутника всякой возможности вовремя заметить противника. Расчет должен был оправдаться, но нет — Гринольв застыл в каком-то миллиметре от столба, смерил его тяжелым взглядом, потом ни в чем неповинную дверь, какого-то етуна расположенную точно перед опорным столбом, и не стал сдерживать ругательства, адресованные, в первую очередь, безымянному строителю, а во вторую — всему архитектурному шедевру. Хагалар тихонько смеялся, параллельно объясняя целителям и пациентам, что у него очень важный разговор, который надо провести обязательно здесь, поэтому не могли бы они убраться в соседнее помещение.
Вечерело. Свечи и лучины почти не давали света, так что никто из присутствующих не узнал Гринольва. Да и узнавать было особо некому — Хагалар был одним из старейших асов поселения, а ему едва исполнилась тысяча, когда он пленил великого полководца, да и в столице давно никто из местных не был, чтобы сравнивать его со статуей, воздвигнутой Одином.
— Итак, война, — начал Вождь громко, прерывая поток отборной старомодной брани, звучащей очень красиво и витиевато, — эй, послушай меня, я повторять не буду. Так вот, что я хорошего могу сказать? Пожалуй, ничего. Когда мы тысячу зим назад поработили, хотя лучше сказать по-другому — когда мы тысячу зим назад установили свой протекторат, миры лежали в руинах. Мидгард был полузаморожен, Етунхейм — разрушен, Ванахейм — разорен, Муспельхейм вымирал, в Свартальвхейме темные эльфы и цверги в бесконечных распрях установили друг другу такие условия существования, что ни те, ни другие не дотянули бы до нового тысячелетия. Пожалуй, только Хельхейм процветал — и то Хель жаловалась, что распределять так много душ ей надоело и что она хочет найти себе помощника. Одним словом: кошмар, мрак и ужас, все миры держались на последнем издыхании…
— Если все так, тогда чем они платили Асгарду все это время? — вмешался Гринольв, взирающий на коварный столб с таким подозрением, будто опасался, что тот подскочит к нему и огреет-таки по лбу.
— О, эта песня не о войне, — отмахнулся Хагалар. — Неважно как, но мы выжали из них серебро, ресурсы, продовольствие. Разве что не все забрали себе, а часть перераспределили между мирами. Ну, кроме Хельхейма, которому ничего не надо. Асгард помог соседям и проследил, чтобы ресурсы достались тем, кому следует. Один устранил противоречия в спорных сделках и отменил часть постановлений, которые не соответствовали новой политике. Одним словом, он позволил мирам жить как прежде и даже лучше. Но прошла тысяча зим — родилось новое поколение, а во многих мирах даже не одно, в том же Мидгарде, так, а сколько же там поколений-то сменилось? Сейчас посчитаю. Ага, пятьдесят. Да, люди все еще живут преступно мало в сравнении с нами. Одним словом, освободительные движения набирают сейчас силу. Вроде бы пока убить наших наместников никому в голову не пришло, несмотря на то, что Радужный Мост разрушен, но тот же Муспельхейм фактически их пленил. Один же в свое время страстно желал мира во всех мирах. Вот и получил: он запретил муспелям воевать друг с другом, а и ты, и я знаем, какой это горячий народ. А сейчас еще и новые поколения народились — у них же нет такой проблемы с рождаемостью, как в Асгарде. Одним словом, там десятки, если не сотни тысяч молодых козляток, жаждущих отправиться на скотобойню. Ну, а где Муспельхейм, там обязательно и Свартальвхейм… Правда, не знаю, как они общаются сейчас, без Радужного Моста, может, просто интуиция, но там тоже неспокойно. В других мирах пока получше. В том плане, что там бесчинствуют мародеры — как минимум, они проявились в нескольких городах Юсальвхейма и Ванахейма, так что тамошним главарям не до козней Асгарду.
— А Етунхейм? — помолчав немного, спросил Гринольв.
— А что Етунхейм? Его мы не восстанавливали, он так и лежит в руинах. После той жуткой бойни, которую мы и лично я там устроили, потребуется еще пара тысяч зим, прежде чем етуны сумеют вернуться к предвоенному уровню.
— Етунхейм в мое время был самым прогрессивным миром с лучшими вооружением, наукой и искусствами, — заметил Гринольв. — И вы просто его растоптали?
— Мы стараемся поддерживать все лучшее, что там было, — ответил Хагалар. — По крайней мере, поддерживали, пока я был во дворце, сейчас не могу поручиться. Искусства и наука Етунхейма никому вреда не приносят, их можно и покормить, главное, не допускать наращивания военной мощи.
— Если все так, как ты говоришь, то я не вижу причины, по которой меня разбудили, — выждав долгую минуту, произнес Гринольв, чудовищно растягивая слова. — Без Радужного моста миры не смогут объединиться для ведения войны. В Ванахейме и Юсальвхейме достаточно ресурсов для создания вооружений, но некому воевать. В остальных все наоборот. Так, что ни один из ваших потенциальных противников не обладает и ресурсами, и армией одновременно. О чем же речь?
— Послушай, дорогой мой… друг, могу же я теперь, на старости лет, отринуть то обращение, которым всю жизнь пользовался? Могу? Спасибо, так вот, друг, я не знаю. Правда. Я увидел тебя десять минут, ну ладно, полчаса назад, страшно удивился и до сих пор хожу удивленный. Когда-то мы с Одином были столь дружны, что я знал, сколько капель вина он выпил за завтраком, теперь же от меня скрывают даже такие чудеса, как явление покойника. Что я могу сказать…
На самом деле Хагалар кривил душой. Еще месяц назад он мог сказать это искренне, но не теперь, когда узнал тайну Локи.
— Ты полностью потерял доверие Одина, — отрезал Гринольв. — И мне странно, что ты этого не видишь. Потребуй у него объяснений.
— Четыре часа, в лучшем случае, в одну сторону ради того, чтобы задать один вопрос? — Хагалар показательно зевнул. — Это вовсе неинтересно, нет, друг мой, у меня уже не те годы и не то здоровье, чтобы бегать к Одину по каждому пустяку. Пусть лучше он ко мне бегает.
