— Поселенцам ты интересен, — невнятно пробормотал Локи, ожидая, что отец разозлится. — Они хотят исследовать тебя. Твою кровь.

— Они ничего не обнаружат, — безразлично пожал плечами Один. — Я ас. Моя кровь, сердце, почки, кости, легкие — все они принадлежат старому, умудренному годами асу.

— А это тело твое? — осторожно спросил Локи с робкой надеждой на ответ.

— Конечно, мое, — кивнул Один. — Именно это тело родилось из чрева моей матери.

— Ясно, — Локи снова затих, обдумывая слова отца и размышляя над следующими вопросами. Это было так непривычно. Во время прошлых встреч отец требовательно допрашивал его, и Локи оставалось лишь повиноваться, а теперь Один так просто делится своими собственными секретами и тайнами. Раньше с ним ассоциировалась какая-то недосказанность, вечная тайна, — Один разговаривал образами, утаивая часть информации и не раскрывая все карты — а сейчас он походил на раскрытую книгу. Он был готов откровенно, без всяких недомолвок и загадок, удовлетворить любопытство собеседника. Скорее всего, за это потом придется платить информацией о бездне или каскете, скрывать которую Локи надоело. Если бы отец спросил сейчас, Локи бы честно ответил. Но отец не проявлял никакого интереса ни к одной конкретной теме, предоставляя право выбора.

— Ты ездил на лечение, на источники. Значит ли это, что ты болен? — задал Локи тот вопрос, который сформировался в его голове в первую очередь и с которого, пожалуй, стоило начать беседу.

— Нет, просто поправлял здоровье. Напряжение последних зим не прошло для меня бесследно, — Один слегка нахмурился, пристально глядя сыну в глаза.

— И я тому виной.

— Частично и ты.

Локи снова замолчал, испытывая горькое чувство стыда. Два года назад он даже представить не мог, что своими властолюбивыми мечтами сводит отца в могилу! А даже если бы мог и знал, чем все кончится, остановился бы? Слишком многое изменилось за эти два года, он наконец-то прозрел и нашел себя. Теперь нужно срочно придумать очередной вопрос, поддержать бессмысленную, неловкую беседу. Отец неподвижно сидел на месте, ничего не спрашивая и лишь изредка кидая на Локи внимательный, изучающий взгляд, словно приказывал выговориться. И, знал бы он, как Локи хотелось поделиться своими идеями, высказать все хитроумные предположения, выслушать честное мнение отца, но вместо этого приходилось вести незамысловатый разговор о чем-то другом, малозначимом и бессмысленном по сути. И чем больше Локи говорил, тем больше утверждался в мысли, что недостоин общества великого бога. Он спрашивал, уточнял каждую мелочь, лишь бы отец не молчал и продолжал отвечать на эти бессмысленные вопросы. И Один продолжал, не выказывая ни малейшего неудовольствия или протеста. Локи совсем сбился с толку: он мало следил за ходом чужой мысли. Иногда казалось, что отец говорит на каком-то непонятном наречии. С каждой секундой, проведенной в башне наедине с отцом, ему становилось хуже: голова немного кружилась, было невыносимо жарко и душно, снова захотелось пить, а еще больше — уйти из башни и никогда в нее не возвращаться. Ведь она видела величайший позор и поражение воспитанника самого Одина. Гнетущие воспоминания обожгли вполне материальным огнем. Резкая вспышка огня разнесла тепло по всему телу. Царевич дернулся и далеко не сразу понял, что отец ни с того ни с сего поцеловал его в лоб.

— Я так и думал, что у тебя температура, — послышался недовольный голос.

Температура? У кого? Локи с трудом понял, что речь о нем самом. Лихорадка подступала все ближе, царевич медленно, но верно проваливался в бездну.

— Позовите царицу, — крикнул Один стражникам и, не понижая голоса, осуждающе произнес: — Ты же знаешь, что тебе нельзя находиться в холодной воде. И все равно полез в болото.

Отец еще что-то говорил, должно быть, ругался на неосмотрительность воспитанника, но Локи уже не слышал, да и не особо хотел внимать очередным гневным речам. В полубреду ему чудилась змея-многоножка, распластавшаяся на солнышке в одном из коридоров дворца.

— Я не знаю, что это, но я хочу это к себе в Фенсалир, — сказала появившаяся из ниоткуда мать. Рядом с ней стояли отец и Хагалар. Они взяли длиннющую змею и вдвоем понесли ее в березовый чертог. Мимо пробежали придворные маги, гнавшиеся за тремя Торами, а за ними, обгоняя, прыгал многоухий заяц. И все это вертелось калейдоскопом, меняло формы, очертания и краски. Локи чувствовал, что проваливается все глубже и глубже…

Но вот температура спала. Бредовые фантазии отступили. Локи не решался открыть глаза еще некоторое время, наслаждаясь своего рода тишиной, наступившей в его воспаленном от жара мозгу. Он чувствовал, что лежит на чем-то мягком и кто-то гладит его по волосам. С трудом разлепив веки, он увидел мать.

— Опять пневмония? — слабо прошептал он одними губами: слова давались нелегко и стоили усилий.

— Нет, надеюсь, — ответила она мягко, стирая пот со лба. — Вроде бы просто простуда, но с высокой

температурой. Сын мой, о чем ты думал?

Локи очень захотелось заткнуть уши или накрыть голову подушкой. Мало ему было нравоучений отца, которых он, к собственной радости, не слышал, так теперь еще и мать туда же. И, что самое ужасное, родители правы: он знал, что ему нельзя лезть в болота, но полез. Полез, потому что посчитал, что смог укрепить здоровье, что многосотлетние запреты теперь ничего не значат для него. Но он ошибся и теперь жалел о своем неразумном поступке. Никакие лимоны, расхваливаемые Иваром, не помогли: стоило чуть-чуть промокнуть, как простуда мгновенно атаковала. Хорошо, что это случилось во дворце рядом с матерью. А если бы в поселении, то осложнения могли привести к настоящему воспалению легких. Неужели хваленые ученые-целители так и не разработали никакого лекарства? Не единственный же он житель Асгарда, страдающий легочными заболеваниями. Локи решил, что обязательно узнает про лекарство, как только вернется. Болеть по нескольку раз в год ему давно надоело.

— Спасибо за заботу, — он с трудом сосредоточился на матери. — Ты давно здесь?

— Около часа, — мягко улыбнулась Фригг. — Ты метался по постели, звал меня, отталкивая при этом мою руку.

Локи промолчал. Мать осуждала его за то, что он никак не мог контролировать.

— А где отец?

— Ушел.

— Но он вернется?

— Конечно, вернется. Он распорядился, чтобы ты болел здесь.

— Хорошо, — Локи несмело кивнул. Отец как всегда все решил за него. Если мать права, и болезнь несерьезна, то через пару ночей все закончится. Жаль только, что пока он не сможет тренироваться с учителем. И угораздило же его заболеть именно сейчас, когда появились первые успехи! Учитель настаивал на ежедневных тренировках, да Локи и сам был им только рад. И тут раз — и все, температура! Знал бы, ни за что не полез бы вместе с Иваром ловить этих треклятых лягушек! Да еще и отец вернулся во дворец. Вдруг он запретит тренировки по лишь ему одному ведомым причинам?

Не прошло и двух дней, как Алгир полностью освоил улицу и отказался от общества невероятно услужливого логиста. Эвар был таким милым, хорошим и правильным, что Алгир до сих пор терялся в догадках — как ему в голову пришла мысль сбежать? Вернее, как пришла, он точно знал — лично надоумил. Но одно дело предложить, намекнуть, а другое дело сделать… Ну да, по большому счету, не имело никакого значения, почему логист согласился, главное, что согласился и теперь решает все бытовые проблемы.

Центр города Алгир выучил наизусть и переключился на городские лесные массивы, именуемые парками. В самом знаменитом из них, Валя-Морилоре, росли такие огромные деревья, каких Алгир никогда раньше не видел. Парк занимал площадь в сто человеческих гектаров, и все они были покрыты деревьями и кустарниками. В центре располагалось озеро, недавно пережившее «экологическую катастрофу», как гласили информационные щиты. Из-за рыбного мора его осушили, а через несколько зим заново наполнили водой. Алгир боялся даже представить себе, как можно осушить огромное озеро. С другой стороны, раньше он боялся себе представить, как строят высотные дома, но недавно целых полтора часа наблюдал за башенным краном, грузившим бетонные плиты. Если такая махина свалится, мало никому не покажется.