И вот сейчас к ней за советом обратился тот, от кого она меньше всего ожидала просьбы о помощи. Хагалар… В последний раз она виделась с ним один на один несколько столетий назад. Тогда он грубо оттолкнул ее, оставил сидеть на земле и глотать горькие слезы, вызванные яростью и глубоким отчаянием. Ему очень повезло, что этой сцены, недостойной богини, никто не видел, иначе он не дожил бы до следующего утра. Но прошли столетия, он получил то, что хотел, и теперь жаждал примирения. Только вот царица совсем не была уверена в себе. Всё-таки долгое знакомство с Хагаларом научило видеть насквозь его душу и непростой характер. Маг был очень опасен. Лучше бы он сгинул в Бездне; она ведь смирилась с его смертью… Как и со смертью Локи. На смену ребенку, послушному и любящему, пришло чудовище, внушающее самый настоящий ужас. Локи, прошедший Бездну, не был способен ни любить, ни здраво рассуждать. От любимого ребенка осталась только оболочка с некоторыми повадками, присущими младшему царевичу. Всё остальное исчезло, сгинуло, будто никогда и не было. Фригг до сих пор не могла забыть, как во время болезни этот новый, незнакомый Локи задал тот же вопрос, что и ребенок из мира ее снов: «Я умру, да?». В тот момент Фригг показалось, что перед ней — прежний Локи, и с большим трудом она смогла убедить себя в обратном.

— Неужели река времени потекла вспять и мы встретились, как в старые добрые времена?

Фригг медленно, царственно обернулась: одетый по старой моде, немного запыхавшийся Хагалар спускался с вершины горы и протягивал руку. Она без сомнений вложила в его ладонь свою. До жерла вулкана шли молча. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилались поросшие мхом лавовые поля да опоясанное цепью невысоких гор море плескалось на горизонте. Было тихо, спокойно и страшно.

— Все как в те далекие времена, — говорил Хагалар. — Во времена нашей молодости.

Подул прохладный ветер магического свойства, и вот рядом с асами идут три полупрозрачные фигуры. Фригг вгляделась в свое отражение: она была молода и красива. В те годы ее по праву называли прекраснейшей из бессмертных; это сейчас старый маг только по привычке превозносит ее красоту. Молодые копии, нисколько не обращая внимания на оригиналы, взбирались по камням намного быстрее и вскоре оставили далеко позади постаревших путников. Они поднялись до самого жерла и исчезли внутри.

— Прошлого нам не вернуть, — твердо сказала Фригг, стараясь не слишком сильно сбить дыхание: все же она очень давно не покоряла высоких гор. — Но оно возродилось в наших детях.

— Ваших, — поправил Хагалар. — Мои дети погибли в Бездне, не оставив потомства, — он тяжело вздохнул.

— Все? — сочувственно уточнила царица, заранее зная ответ.

— Да, все. Иначе я бы не вернулся.

«И к лучшему бы», — с горечью подумала Фригг, но ни слова не произнеся вслух, лишь обреченно вздохнула: не стоило нарушать мгновения безмятежного спокойствия. И вот они достигли вершины. У ног разверзлась яма, поросшая травой. Если не знать, что тысячелетия назад она была жерлом вулкана, то и не догадаешься.

Внизу, почти в середине, лежал массивный камень. Один из самых важных камней Асгарда. Он был свидетелем клятвы, которая навеки связала двух таких непохожих асов: бога и боевого мага. Едва различимые силуэты, вызванные из памяти, стояли у камня и повторяли ритуал. И снова кровь мешалась с землей, пускай и призрачной. Молодая царица, а тогда еще только невеста, застыла чуть в отдалении, скрестив руки на груди. Она казалась такой сосредоточенной, будто ритуал касался ее лично, а не Одина с Хагаларом.

Камень действительно изменился: порос мхом, погрустнел и насупился. Фригг никогда не думала, что сможет сказать такое о камне, но из него будто улетела душа, которой вроде бы и быть не могло.

— И все же ничто не возвращается неизменным: мы вдвоем, с нами нет Одина, — в голосе Фригг проскользнуло легкое сожаление.

— Он тут лишний, — уверенно заявил маг.

— Неправда.

— Правда. Здесь и сейчас он лишний. — Хагалар сел прямо на траву. — Неужели мы все разрушили навсегда? — тихо спросил он, блуждая взглядом от призрака к призраку.

— Ты же знаешь, что Один будет только рад, если ты вернешься во дворец, — пожала плечам Фригг, стараясь не смотреть в проницательные глаза Хагалара, который мог с легкостью понять, насколько ее огорчит такой исход.

— Вернуться в качестве кого? — осведомился Хагалар поледеневшим тоном. — Стать тенью самого себя? — Он махнул рукой, и призраки мгновенно исчезли. — Мне некуда возвращаться. Мои таланты без пользы в новом процветающем государстве: дети успели вырасти без меня, а те, кого я любил, умерли или предали меня.

— Это ты нас предал, — тихо, но твердо ответила Фригг, стараясь словами, словно мелкими камушками, побольнее ударить по давно очерствевшей душе. — Только ты виновен в своих злоключениях.

— Я виновен? — Хагалар грустно усмехнулся. — Я виновен только в том, что не забрал детей с собой в Бездну; это действительно моя оплошность, признаю.

— Думаешь, они были бы с тобой счастливее, чем с нами?

— По крайней мере, они были бы избавлены от постоянных пыток.

— Детьми надо заниматься.

— А вы занимались?

— Не лично, но наставники и няни.

— Прекраснейшая, — Хагалар поднял голову и пристально посмотрел Фригг в глаза. — Скажи мне честно, как мать: ты довольна тем, что выросло из твоих детей?

— Да, — не задумываясь, ответила богиня. Другого ответа царица не могла себе позволить. Хагалар не нашелся, что на это ответить.

Фену даже представить не мог, что какой-либо мир, а уж тем более спокойный, скучный Мидгард может принести так много беспокойства, что именно на его основе будут изменять быт Асгарда. Мидгард заполонил буквально все; от одного его упоминания многих уже начинало тошнить. Ученые только о нем и говорили, порицая или превознося невиданные технологии, которые должны были в скором времени стать обыденностью для асов. По приказу Локи, все миры должны были отчитаться о возможности скорейшего начала поставок важнейших Мидгардских ископаемых. На собрании, посвященном данному вопросу, присутствовало девятнадцать асов: по два представителя от каждого мира и мастер логистики. И все бы ничего, если бы не пришлось перелопатить тонну литературы по ископаемым Мидгарда. Локи всерьез решил изменить Асгард и собирался начать с привнесения в быт асов всех благ мира смертных.

— Я очень прошу вас обратить внимание, — с царским величием говорил мастер логистики, — что на данном этапе нам не нужны ресурсы, отличные от Мидгардских. Все усовершенствования могут подождать.

Мастеру было легко сказать, а вот его подчиненным пришлось часами сверять полезные ископаемые восьми миров и соотносить их с человеческими. Да что там часами…практически днями и ночами. В результате получилось примерно следующее: Хельхельм, кроме нефти, мог дать мел и известняк. В Муспельхейме обнаружили залежи серы и базальта. В Свартальвхейме и Нифльхейме — уголь и металлы. В Ванахейме — гранит, серу и кварц. Самым важным миром признали Етунхейм: там было великое множество нужных ископаемых. Не зря именно этот мир в свое время был вторым после Асгарда, а иногда даже и первым. Несколько столетий подряд он контролировал межмировую торговлю. А уж какая там была древесина и сколько лечебных трав! Все миры завидовали и негодовали по поводу такого несправедливого распределения ресурсов. Юсальвхейм был бесполезен. Когда это стало очевидно, то на лицах обоих логистов расплылись такие довольные улыбки, что дело чуть не кончилось дракой. Несколько суток ушло на отделение зерен от плевел и сведения результатов в простую таблицу.

— Но даже если Локи одобрит ее, — изучая перечень полученных данных, задумчиво произнес один из логистов Муспельхельма, — мы не сможем ничего доставить: все уверены, что Радужный мост не функционирует.

— Мой тебе совет: не лезь не в свое дело, — ответил мастер логистики. — Наше дело маленькое: разобраться, что где есть, а уж бог укажет, что делать дальше.