Ансур не могла поверить, что ей удалось вырваться на свободу, а поселение осталось далеко позади. В последнее время магиологи стали выводить ее из себя. Их самоуверенность и беспричинная заносчивость порядком надоели Ансур и пробудили лишь одно желание: покинуть поселение и не слышать больше, насколько эти пустышки всемогущи и несравненны. Она решила для себя, что вернется только в одном случае: если ей позволят решить проблему рождаемости соответственно ее научным исследованиям. А если нет, то останется в мире смертных навсегда. И вряд ли ей придётся когда-нибудь пожалеть об этом.
Новый мир ошеломил с первых же мгновений своей необычностью. Портал выбросил их с Алгиром в квартире логиста, которая совсем не походила на длинные дома поселения. Было ранее утро, безумно хотелось спать, так что Эвар, не слушая возражений, втолкнул гостей в спальню и запер дверь. Но даже в одной-единственной комнате было такое количество диковинных вещиц, что ученые, с интересом разглядывая всё, что попадалось на глаза, вмиг позабыли об усталости. Жесткие лавки не шли ни в какое сравнение с мягкими кроватями, застеленными огромными одеялами, белоснежными простынями и пышными подушкам, которые раньше Ансур видела только на картинках. На полу лежал великолепный бархатистый ковёр темно-вишнёвого оттенка, у стены красовался вертикальный шкаф со странной одеждой из неведомых материалов, а на выбеленном потолке висела люстра, озарявшая ярким желтоватым светом все помещение. Та самая люстра, ради которой полпоселения озаботилось проблемой электричества. Ансур невольно вспомнила, какую малую пользу приносили тусклые свечи, с помощью которых едва можно было различить чей-либо силуэт. В Мидгарде же яркий свет включался или погасал по велению всего одной кнопки, вмонтированной в стену. Это было невероятно!
Пресытившись впечатлениями, даже не посмотрев из окна на незнакомый молдавский город, в котором им предстояло жить и учиться, ученые заснули, повалившись на неразобранные кровати…
Утром Ансур не хотелось открывать глаза: она страшилась того, что вновь увидит темный потолок и деревянные стены родного дома. Но, к счастью, потолок сиял белизной, а стены украшала бумага в мелкий цветочек. Побег все же удался! Целительница, радуясь тому, что это не прекрасное сновидение, а явь, медленно огляделась, наслаждаясь каждым мигом в новом для нее мире. Рядом не было ни Эвара, ни Алгира, зато в углу стоял неприметный открытый шкаф с книгами. Вчера Ансур была настолько увлечена примеркой одежды: тонкой, обтягивающей, подчеркивающей красоту ее фигуры, — что не обратила внимания на книги. Не зря Эвар заранее спрашивал обхват ее талии и бедер и уверял, что одежда людей делается не на заказ и что многое можно купить без примерки. Одежда представляла существенный интерес, но все же не такой большой, как книги. Почти все — на французском: Эвар перед побегом из Франции переслал по почте большую часть мелких вещей. Ансур просмотрела корешки в поисках книг по медицине. Не просто так она настаивала на том, чтобы перенестись в город с медицинским университетом. Эвару пришлось поломать голову, прежде чем он нашел незаметное, далекое от прочих логистов, но все же не самое захолустное место — Кишинев, столицу мелкого невзрачного царства. Именно он должен был стать домом для ученых на ближайшие несколько зим. Ансур горела желанием поступить в местный университет и освоить современную медицину. А начать подготовку можно прямо сейчас. Она изучила всю полку, но так и не нашла ничего подходящего. Книги были до смешного маленькими и пахли совсем не так, как фолианты древности. Ансур не успела до побега познакомиться с бумажными трофеями Мидгардских логистов. Она работала в основном с заброшенными истертыми копиями и теперь просто не могла выпустить из рук сокровища, вышедшие из-под печатного станка. Одна книга привлекла ее внимание: в яркой обложке с изображением неведомой техники. Рони-старший Жозеф Анри «Звездоплаватели». Ансур открыла ее и попыталась прочитать: она превосходно владела французским, но смысл отдельных слов ускользал. Вроде бы люди летели к Марсу на каком-то корабле. Летели долго, соблюдая множество неясных параметров. Целительница хотела было закрыть книгу, но что-то помешало в самом начале, а потом она уже не могла оторваться. Автор рассказывал о таких потрясающих открытиях человечества, о которых она даже помыслить не могла! Марс — далекая планета, до которой лететь несколько месяцев, — обитаема! Животные на ней атакуют холодом, пробирающим до костей даже через космический корабль, люди трехноги… Как интересно! Но не только смысл книги завладел всем сознанием Ансур: она впервые встречалась с таким типом повествования. Это были не стихотворные саги, не мифы и даже не научные трактаты. Это было что-то совсем иное, та самая «беллетристика», о которой много говорили логисты.
Перед внутренним взором вспыхивали самые чарующие образы, уносившие Ансур в далёкие неведомые миры. Она, увлеченно перелистывая страницы и пробегая глазами по строчкам текста, забыла обо всем. То Эвар, то Алгир пытались дозваться до нее, но без толку. Она, завороженная историей, шла, куда звали, ела, что предлагали, совершенно не отрываясь от книги. Чувствовала она себя не очень хорошо: ее предупреждали, что воздух Мидгарда ужасен, но даже плохое самочувствие не было достойной причиной для того, чтобы отложить книгу в сторону хотя бы на несколько мгновений.
Эвар милостиво показал полку с научной фантастикой и оставил Ансур в покое. Алгир еще пытался вовлечь ее в разговор, даже выхватил книгу из-под носа, но дело кончилось таким скандалом, что ему пришлось в спешке ретироваться. О медицине Ансур больше не вспоминала.
Только подъехав вплотную к вулкану, Фригг сняла заклятие невидимости, которое наложила, опасаясь вовсе не Хеймдаля, который не имел права за ней следить, а случайных прохожих и путников. Следовало проявлять как можно большую осторожность, ведь никто, даже Один, не знал, что царица в совершенстве владела этим древним и, как считали многие, утерянным навыком. Одни маги умели держать заклятие невидимости, не двигаясь с места, другие могли передвигаться, но тратили на щит столько сил, что через несколько минут были вынуждены сбросить маскировку. Идти часами, держа заклятие, не мог никто. Кроме Фригг. В отличие от врожденных способностей к целительной магии, силы магии пространства проявились только после третьих родов. Рождение Тора сильно изменило жизнь немолодой царицы, отчаявшейся выполнить свое предназначение и подарить миру хранителя Мьельнира. Все считали, что она чуть не погибла при родах, но это было не так. Правду знал только Один и скрывал ее ото всех, в первую очередь от Тора. Фригг прекрасно видела, что муж действительно отдает предпочтение родному сыну, своему любимцу, наследнику, своей точной копии в молодости. Локи же не имел к царской семье никакого отношения и не походил на остальных ни внешностью, ни характером, ни способностями. Он был другим, и его чужеродность замечали с первого взгляда. Правда, такие мелочи не мешали Фригг относиться к сыновьям одинаково, только вот никто не знал, как именно. Тор в детстве был уверен, что мать предпочитает Локи, и страшно ревновал, но на самом деле он просто не понимал, насколько предвзято к полукровке относится Один. У Локи, в отличие от Тора, было объективно много недостатков. Слабый, тихий, болезненный, с телом, непохожим на тело обычного аса. Заниматься с ним мечом или копьем было почти невозможно, что доставило немало хлопот. Так что Фригг врала про безразличие к обучению детей. На самом деле она пристально следила за ними. Именно она, изо дня в день наблюдая за удрученным приемным сыном, которого преследовали нескончаемые неудачи в попытках научиться искусству боя, подбадривала Локи и убеждала его в том, что противиться природе бесполезно, что если ему довелось родиться слабым, то придется приложить много усилий для того, чтобы достигнуть успехов брата. Пусть и не сразу, но ей удалось донести эту идею до мальчика. Локи прислушивался к ней. Она была для него не просто матерью: она была богиней, причем, в отличие от Одина, которому нравилось играть роль сурового бога-карателя, который даже не скрывал, что получал удовольствие, доводя детей до отчаяния, не применяя физического насилия, Фригг нравилась роль мудрой советчицы. Она никогда не испытывала радости, лаская детей, и старалась делать это как можно реже, а вот помогать словом, убеждать в чем-либо, подбадривать, наблюдать, как ребенок, отрок, подросток следует ее наставлениям, — это было приятно. Возможно, все дело было в том, что Один редко слушал ее, чаще поступая по-своему, а приближенные выполняли ее волю только потому, что она царица. И лишь сыновья действительно нуждались в её поддержке и были искренне благодарны за оказанную помощь. Не потому, что Фригг имела влияние благодаря своему статусу, а просто потому, что считали её своей опорой. Отец мог наказать, мать — защитить. Эти роли были продуманы незадолго до того, как дети научились говорить. Один должен быть стать воплощением справедливости, Фригг — воплощением милосердия. И если ей казалось, что дети ведут себя неподобающе, она никогда не ругалась с ними лично, всегда предоставляла это право мужу. Она не приносила детям боли, редко давала утешение, а вот совет — всегда.
