Над этой картиной, размером чуть ли не с сундук, Дочь Одина усиленно работала много ночей, прерываясь только на еду. Она экспериментировала с карандашами разной твёрдости и цвета, добавляла то липучую пастель, то яркие фломастеры, заставляющие рисунок сиять всеми цветами радуги. Ничего хорошего все равно не получилось, но кропотливая работа позволила убить время и ненадолго заглушить страх перед неумолимо приближающимся будущем.
Беркана так бы и просидела в лабораториуме несколько недель, если бы добровольное изгнание не стало невыносимым, а мысли с утроенной силой не принялись сжимать кости черепа. Она поняла, что если останется одна ещё хотя бы на мгновение, то просто сойдёт с ума, поэтому решила навестить друзей. В целительном отделении она нос к носу столкнулась с Иваром. Ученый несказанно обрадовался, но посетовал, что она давно не заходила. Постоянно меняющиеся составы фелагов не способствовали установлению среди ученых длительной дружбы, поэтому ожидать частых визитов от софелаговцев или соседей не приходилось, и Ивару было откровенно скучно. Оценив состояние друга, Беркана болезненно поджала губы: естественник выглядел здоровым, если не считать не до конца разработанных мышц запястья. Он оставался в целительном отделении только из-за Раиду, который, несмотря на все свое сопротивление, тоже быстро шел на поправку. А значит, кошмарное вероятностное будущее скоро станет реальностью. Каждый из членов фелага размышлял о том, есть ли хоть малейшая надежда смягчить неминуемое наказание. Напряженная атмосфера росла с каждым мгновением, и, когда безмолвие, наконец, стало невыносимым, Ивар взял на себя смелость его нарушить:
— Оттягивать вечно невозможно, — с тяжелым вздохом произнес он. — Пусть лучше уж все это побыстрее закончится.
Беркана решила собрать всю свою волю в кулак и взять на себя неприятный разговор с Хагаларом, пусть все внутри и переворачивалось от страха. Она должна увидеть мага до наказания и получить ответы на вопросы, терзающие ее по ночам. Слишком уж претенциозно звучали предостережения Фену, слишком сильно менялся мир, к которому она привыкла. Магиолог не могла поверить, что угрозы Черной Вдовы имеет под собой почву, что ее, законопослушную девушку, действительно могут распять на помосте и высечь как последнюю преступницу только за то, что она считает подарок младшего сына Одина своей собственностью! Царевич ведь и правда подарил камни ей! Да и слишком свежи воспоминания о сотнях украшений, которые когда-то принадлежали ей безраздельно.
Весь следующий день Одинсдоттир кружила вокруг дома документов, пытаясь набраться смелости и унять дрожь в ослабевшем теле. Утром из здания доносились приглушенные голоса, переходящие то в подозрительный шепот, то в остервенелый крик: мастера магии, библиотечных дел и рабочих не могли поделить что-то очень ценное и важное. Холодный ветер, внезапно поднявшийся и бросивший прямо в лицо тучу пыли, будто старался напомнить девушке, насколько мрачен, серьёзен и важен предстоящий разговор, насколько большую роль он сыграет в дальнейшей судьбе Локи и естественников. Ближе к середине дня погода разгулялась, вихрь стих, жаркие лучи солнца снова начали прогревать землю, а беспокойные голоса смолкли. Однако Беркана по-прежнему не решалась войти, то и дело бездумно сжимая пальцы в кулаки до боли в костяшках. Она не видела Хагалара с того памятного дня, как он проведывал естественников, и очень боялась, что слова Ивара и Фену окажутся правдой. Если не доверять Вождю, тому, кого Беркана с рождения считала безоговорочным кумиром, — то кому же тогда? Ответа не было, а ощущение падения в пропасть только усиливалось.
Ближе к вечеру магиолог поймала себя на мысли, что проходит мимо злосчастного дома в одиннадцатый раз и вызывает легкое недоумение рабочих, занятых починкой соседней крыши. Оттягивать дальше разговор уже просто не было сил, поэтому Беркана нерешительно вошла в темную комнату с маленькими оконцами. Два ряда серых, угрюмых балок создавали гнетущую атмосферу, а терпкий аромат полыни напоминал о целительном отделении, которое магиолог в тот момент ненавидела всей душой. Этот длинный дом всегда вызывал в душе Берканы немой трепет — в нем хранились все документы последних пятнадцати тысяч зим: все решения тинга, все результаты запутанных подковерных игр мастеров — всё было разложено по сундукам и полочкам. Обитель ужаса для простого ученого. Привычная стихия для мастера. Беркана сделала несколько шагов по неприятно холодному земляному полу и остановилась в нерешительности: Хагалар читал какие-то бумаги. Сомнения молниеносно закрались в душу, заставляя девушку задуматься, правильно ли она поступает. Быть может, еще не поздно уйти? Но тогда сомнения растерзают ее.
— Решилась, наконец, войти? Что стряслось? — послышался мягкий и такой родной голос, от которого всегда становилось тепло на душе. Беркана судорожно вздохнула — теперь отступать некуда. Но оно и к лучшему.
— Я не думала, что ты меня заметишь, прости. Я сильно помешала тебе? — Дочь Одина виновато опустила голову, чувствуя страх перед тем, что вот сейчас, наконец, должно случиться. Руки сами собой начали теребить льняное платье, украшенное фибулой. Только ключей не хватало для создания образа хозяйки богатого дома. Как она была бы счастлива в этой роли! Беркана сделала еще несколько неуверенных шагов вперед, села на самый краешек скамейки и мельком глянула на листок в руке мага — кажется, он назывался «смета». В голове роились сотни мыслей. Они так сильно перемешались, что Дочь Одина никак не могла ухватиться ни за одну из них: подобно змеям, пожирающим собственные хвосты на гравюрах магов Мидгарда, они не имели ни начала, ни конца. — Говори уже, — мастер магии, не моргая, смотрел на нее глазами, полными тепла и ласки, и ободряюще улыбался, но легче от этого почему-то не становилось. Стены давили со всех сторон, не давая свободно вдохнуть. Беркане очень захотелось разрыдаться — выпустить всю ту жгучую боль, которую она держала в груди со дня разгрома лабораториума, обнять Вождя и убедиться, что все будет хорошо. — Ивар и Раиду почти здоровы. Но у них повреждены связки на руках. Работать они еще долго не смогут, — выпалила магиолог, хватаясь за первую оформившуюся мысль, словно за спасительную соломинку. — Но сидеть-то они могут. Как и ходить…
Беркана вздрогнула: она боялась различить в голосе собеседника злорадство или удовлетворение, но услышала лишь голую констатацию факта.
— Да, конечно. Дело только в работе… — Желание разрыдаться усиливалось с каждым мгновением. Беркана поджала губы: она не за тем пришла, чтобы передать весточку. Нужно сказать то, что столько ночей пожирает ее изнутри. Ей нужны поддержка и доверие, она без них сломается. Но она даже не представляла, как подступить к разговору, как подобрать нужную реплику, которая бы смогла улучшить положение. — Я не думала, что реактивы могут принести такой вред… — То есть тебе они вред не принесли? — Реактивы? Нет! Я не в них же врезалась, а в книги, — Беркана запнулась, вновь переживая недавнее падение. Картинка с необыкновенной яркостью предстала перед глазами, словно она все еще была там, в том дне. Магиолог вспомнила искаженное бешенством лицо Локи и руку, оттолкнувшую ее с такой легкостью, будто она весила не больше перышка. — Я не думала, что аса можно оттолкнуть с такой силой. А уж двоих… Если бы Ивар и Раиду не пострадали, я бы залюбовалась их полетом. Он был красивым, — Беркана совсем стушевалась, увидев недоуменное лицо Хагалара и поняв, что городит околесицу. Вождь, однако, лишь покачал головой и воздержался от комментариев. — Сомневаюсь, что они думают так же. Они ведь могут остаться калеками. Что касается силы, поверь, девочка моя, это далеко не предел. — Голос Вождя стал чуточку громче. Маг попытался заглянуть в лицо своей протеже, но Беркана лишь крепко зажмурилась: она чувствовала, что разрыдается в ту же секунду, как встретится с льдисто-голубыми глазами, наполненными такой невероятной мягкостью и нежностью, что сразу хочется беспрекословно довериться магу, открыть ему душу, выплеснуть всю скопившуюся за последнее время боль. Однако Хагалар не отставал: его дыхание обожгло щеку. Если бы в помещении присутствовал кто-то посторонний, то слухи о любовной связи простого магиолога и самого мастера магии поползли бы с удвоенной силой. Беркана опустила голову так низко, что подбородок уперся в грудь, а пряди светлых волос приоткрыли обезображенную часть лица. Нет, взглянуть в глаза мага выше ее сил. — Хагалар, перестань! — желаемый крик вышел хриплым, надрывным скулежом. — Ты один из блюстителей закона. Значит, я не могу говорить с тобой откровенно? — Я не только мастер, Беркана, поэтому ты можешь без страха доверить мне то, что гнетет твою неспокойную душу, — Хагалар говорил очень красиво и мягко, слегка поглаживая левое запястье девушки. — Я могу поговорить с тобой о том, что было между нами до поселения? — неуверенно спросила она. — А почему нет?.. — голос, который должен был раздаться над самым ухом, прозвучал слишком тихо и гулко, а главное, абсолютно ровно, словно не подбивал на страшное преступление. — Вспоминать прошлое запрещено, — Беркана нервно сглотнула, все еще не открывая глаз: она снова видела перед собой Фену и ее чарующую улыбку. «До скорой встречи»… О да, она опять нарушает законы, опять подставляется под болезненное наказание. А как Фену будет рада увидеть ее на помосте! — А разве правила созданы не для того, чтобы их нарушать? — Но ты, как мастер, обязан донести о моем проступке тингу, а дальше — суд и казнь! — на одном дыхании выпалила магиолог и резко замолчала, боясь разгневать мага. Даже мягкий, любимый голос не мог успокоить шквал эмоций в мятущейся душе. Змеи-мысли кусали уже не только свои хвосты, но еще и соседские, обращаясь в один сплошной шипящий клубок. Ничего в жизни Беркана не боялась так сильно, как розог. Ее детство не было омрачено болью: она старалась всегда и во всем слушаться родичей, что и защищало ее от наказаний. Законы поселения она тоже никогда не нарушала и даже не ходила смотреть на публичные истязания. Все внутри нее противилось тому, чтобы смотреть на униженных, страдающих асов. Однако, даже сидя в доме или лабораториуме, она не могла не слышать душераздирающих воплей и просьб. Крики бичуемых заставляли ее сердце уходить в пятки от всепоглощающего страха, и она всегда с ужасом представляла, что однажды и ей доведется испытать на себе нечто подобное. Наказание кнутом казалось Беркане гораздо более милосердным — оно убивало, причем достаточно быстро, а вот гибкие прутья, оставляющие на теле порезы… Магиолога бросало в дрожь при одной мысли о них. Слишком живое воображение рисовало картины изуродованного тела царевича, спину, напоминающую кусок мяса. Нет, этого не должно произойти! — Беркана, не забывай, что я твоя опора, единственный, кто тебя не оставит. И если я говорю, что ты можешь говорить со мной обо всем, значит, так и есть. Никто тебе ничего не сделает.
