Благодаря родительской заботе Локи умудрился дожить до тысячи зим, ни разу не столкнувшись с розгами. Травмы у него бывали всякие, пару раз приходилось терпеть даже некое подобие настоящих пыток, а вот телесное наказание — никогда. И любопытство мучило царевича настолько сильно, что он не собирался ограждать сознание от боли. Хагалар не станет бить сильно — ему нужно, чтобы софелаговцы посмотрели на своего бога: распятого, раздетого, униженного. О нет, такого удовольствия Локи не собирался доставлять противнику. Он устроит из порки забавное представление, и Хагалар горько пожалеет о том, что связался с воспитанником самого Одина!

Однако не только мысли о предстоящем наказании занимали юного мага. Порядки поселения, столь сильно отличавшиеся от законов обычного мира, стоило изучить повнимательнее. Асгард не знал наказания розгами. Точнее, знал, но только в семье по отношению к жене, рабам и детям; если же речь шла о такой редкости, как настоящее публичное наказание, то использовался кнут. Чаще всего даже целительные камни не помогали преступнику, и наказание превращалось в мучительную казнь. Кроме нее, существовала сложная система штрафов, которую Локи хранил в памяти наравне с математическими таблицами: воспроизвести он ее мог, а вот объяснить что, почему и как — нет. Штрафы считались гуманным решением проблемы, но только не в голодные годы. Не гуманным было изгнание на несколько зим или на всю жизнь с лишением имущества или без оного — практически еще одна, чуть более растянутая по времени смертная казнь.

Законы Асгарда были составлены Одином сразу после объединения девяти миров и давно требовали пересмотра. Однако у Всеотца и так полно дел, ему не до законотворчества, а вот у Локи свободного времени довольно. Он узнал, что мастер логистики — один из тех, кто принимал участие в написании последней редакции здешних законов. Это был старик, сильно старше Хагалара, попавший в поселение незадолго до очередной дворцовой зачистки Одина. Он прожил здесь почти две с половиной тысячи зим и внешне напоминал бывалого воина. На левой руке недоставало пары пальцев, лицо было изуродовано сломанным в нескольких местах носом, тело покрывали многочисленные шрамы и ожоги, а давняя травма стопы заставляла хромать. Говорил он очень медленно и простыми словами — так, словно объяснял кому-то очень глупому прописные истины — привычка, выработанная за много столетий работы мастера.

— Наши законы совсем не похожи на законы Одина. Потому что наша жизнь не похожа на жизнь обычных асов, — говорил он, пристально глядя на Локи, словно на нерадивого ученика. — У нас нет детей, а за редкими несовершеннолетними присматривают опекуны.

Царевич многозначительно кивнул. Законы Асгарда разделяли жителей на три неравные в правах группы. Мужчин судили на тингах, женщин чаще всего в семье, а детей не судили вообще. За любой проступок несовершеннолетнего несли ответственность родичи, и именно они отвечали перед судом. Родители имели над ребенком абсолютную власть, включающую избиения и даже убийство. И все из-за низкой рождаемости. Дети ценились на вес золота, никому не пришло бы в голову нанести им непоправимые увечья.

— Мы избавлены от детских шалостей, — говорил тем временем логист. — Но есть обратная сторона медали. В поселение можно только прийти, а не родиться. Я понятно объясняю? Любого будущего ученого надо обучать долго-долго, особенно естественника. Если бы законы были жестокими, мы бы ни одного артефакта не довели до совершенства.

— Однако вынести двести ударов далеко не все могут, — заметил Локи. — Ваше равноправие делает наказание одинаковым для мужчин и женщин, подростков и стариков. А ведь вы ведете сидячий образ жизни, ваши тела слабы. И профессий у вас очень мало… Кто же исполняет роль палача?

— Это секрет для всех, — ответил мастер. — Палач скрыт так, чтобы никто не мог его узнать.

— И он не один, — наугад предположил Локи. Мастер только кивнул.

— Но будем последовательны. Насчет твоего первого замечания, голубчик. Понимаешь, нас не так и много.

— И?

— Во время наказания один из целителей стоит рядом с бичуемым. Он обязан остановить палача, если увидит, что происходит непоправимое. И этот врач не чужой преступнику. В поселении семнадцать врачей. Каждый из ученых или рабочих обычно ходит к одному, любимому. И любимый знает все недомогания своих пациентов. Во время вынесения приговора ему обязательно дают слово. Но и это не все. Количество ударов может уменьшить и сам преступник.

Локи подался вперед, всем своим видом выражая интерес: о такой странной форме милосердия он еще никогда не слышал.

— Если боль становится невыносимой, можно попросить о снисхождении. Это право любого. Но им редко пользуются.

Локи смотрел выжидающе.

— Наказание достаточно мягкое. Особенно по сравнению с большим миром. Стыдно не стерпеть его.

— Судя по твоим рассказам, вы более семья, хутор, чем настоящее поселение, — отметил Локи.

— Совершенно верно. Поэтому убийство не преступление.

Царевич кивнул. Про эту странность он слышал многократно, но еще ни разу не сталкивался лично. Поселенцы считали, что за случайные убийства нет смысла наказывать, а, поскольку делить нечего, преднамеренных быть не может.

— Ваши бы законы да в земли Одина, — задумчиво произнес он.

— Поселение перестанет существовать, — покачал головой логист и, поймав удивлённый взгляд царевича, пояснил: — Поселение существует за счет жестоких законов Одина. Здесь мало настоящих преступников, но очень много несправедливо обвиненных. Изгнанных. Сбежавших от приговора тинга или от насилия в семье. Представь себе, голубчик, как нужно мучить женщину дома, чтобы она сбежала к преступникам? А здесь такая не одна. Мягкие законы Одина — это вымирание поселения.

— Но ведь можно поступить по-другому, — Локи задумался на мгновение. — Можно смягчить законы и одновременно с этим напомнить асам о науке. Превратить ее в национальное достояние. Сделать так, чтобы каждый ас мечтал препарировать лягушек.

Мастер логистики ничего не ответил, только головой покачал и принялся разминать пальцы левой руки. Локи терпеливо ждал.

— Все не так просто, солнце. Смягчить законы можно всего лишь одним царским указом. Но нельзя им же изменить общественное мнение. Поселению больше десяти тысяч зим. Нас мало. У нас восемь мастеров. Каждому подчиняется от двадцати до трех-четырех сотен асов. И всем хорошо. Но если наукой займутся толпы, то нам понадобится несколько ступеней старшинства. Понимаешь? Наши мягкие законы действенны, только пока поселение окружают враги. Только пока розги заставляют нас нарушать законы тихо.

Локи недоуменно приподнял брови.

— Мы, мастера, стремимся не к отсутствию нарушений. Мы стремимся к тому, чтобы нарушения не были постоянными и прилюдными. Но слабость розог с лихвой компенсируется изгнанием. Именно оно заставляет маньяков забыть о своей кровожадности. За воротами нас ждут враги и смерть, — мастер замолчал, зашелся столь знакомым Локи астматическим кашлем и с трудом продолжил: — Если враги обратятся в друзей, то что делать? Вводить каторгу, пытки, смертную казнь, тюрьму в тюрьме? Все, как в прочих мирах.

Локи не стал спорить. В его голове крутились сотни мыслей, стремительно оформлявшихся в дельные предложения. Детей мало — мастер прав, но ведь и асов тоже мало! Заменить смертельные наказание на те же обязательные работы — от этого все только выиграют. Каторгу знали во многих мирах, но только не в Асгарде. Да и в случае мелких нарушений телесная боль лучше штрафов, грозящих голодом целой семье.

Вдохновленный новыми идеями, Локи направился к себе. Там он сел за стол, налил молока и принялся писать письмо отцу. Он несколько раз останавливался на середине, рвал листок и начинал заново. Отец хотел, чтобы он думал самостоятельно — вот он и попытается. Послевоенные законы не могут быть подходящими для поколения, выросшего в эпоху мира. Отец не может этого не понимать, надо только направить его взор в нужную сторону.