Отдельно перевязаны были письма загадочной Тени — Локи отметил про себя, что легендарный спутник Одина, обретшая плоть и кровь тень и в самом деле существовала. И именно она писала Фригг о любви и обещала жениться, сам Один в письмах был немногословен и озабочен все больше политикой и экономикой. Почерк этого аса, или кем являлось это существо, показался принцу знакомым — он точно видел его раньше, быть может, в раннем детстве, о котором у него не осталось воспоминаний.
Отложив в сторону письма Тени, Локи потянулся до хруста в костях. Стояла глубокая ночь, фелаг спал, факелы догорали. Локи впотьмах схватил стопку писем, перевязанную лиловой ленточкой. Их было много, но описывали они одно значимое событие и почти одинаковыми словами. «Доченька, дорогая, поздравляю тебя с рождением первенца. Да пребудет с ним удача его великого отца», — так писал отец Фригг, которого Локи никогда в жизни не видел. «Огненные демоны сердечно поздравляют правящую чету Асгарда с рождением первенца», — гласило второе письмо, написанное рукой Синмары — только огненные демоны писали руны с таким количеством завитушек. «Шлю вам привет и пожелания счастливой жизни. Мы так долго ждали появления наследника», — строчил какой-то незнакомый ас. И все было бы понятно, если бы не одно «но» — письма были написаны за несколько столетий до рождения Тора…
Первая безумная мысль, посетившая Локи, гласила, что Беркана таки дочь не просто Одина, а еще и Фригг. Но эта мысль главенствовала всего несколько мгновений — потом Локи понял, что в письмах четко говорится о наследнике мужского пола. Царевич уже было бросился к двери, в надежде немедленно узнать подробности, но вспомнил, что на дворе глубокая ночь, а родители, в отличие от поселенцев, привыкли по ночам спать.
В полной растерянности, весь на нервах, Локи расхаживал вокруг стола, будучи не в силах мыслить здраво. Что случилось с ребёнком? Где он? Почему о нем никогда не говорили? Перед внутренним взором плясали страшные картины, почему-то с Хагалалом в главной роли. Должно быть, он умертвил этого ребенка, за это его и сослали, а Беркана ему помогала!
Однако эти фантазии были не более, чем бредом воспалённого воображения — Беркана в ту пору едва ли могла ходить, не то что убивать кого-то. Локи резко остановился и заставил себя сесть на скамью. До рассвета он не сможет сделать ничего лучше, кроме как успокоиться и закончить чтение. Царевич мягко положил ладони на стол. Успокоиться и продолжить чтение. Правая рука сама потянулась за очередным листом.
Еще в течение нескольких десятков зим в письмах упоминался царевич Тор. Все справлялись о его здоровье, радовались его первым успехам. Пробежав глазами множество писем, Локи немного успокоился, но тут же нашел новый повод для волнения — очередная пачка содержала соболезнования по поводу кончины царевича: «Ужасная потеря», «Все скорбим», «Он был так мал».
Локи оторвался от писем и лег на пол — так лучше думалось. Сердце билось где-то в горле. У него был старший брат. Еще один. Почему он ничего не знал? Снедаемый столь неприятными мыслями, он и не заметил, как заснул.
Спал полуас недолго, ибо вновь видел кошмары. Видел, как сотни асов разрывают одежду на его матери и занимаются с ней непотребствами. А он стоит рядом и просто смотрит, не пытаясь вмешаться. И не он один. Проснувшись с тяжелой головой и твердым решением вернуть злосчастные письма, Локи направился в Фенсалир, напоминая скорее духа, чем живого асгардца. Он раскопал слишком много тайн, знать которые ему не положено.
За завтраком царевич не сводил глаз с матери. Ее облик ни малейшей деталью не отличался от вчерашнего или позавчерашнего, но царевич не видел прежней мудрой царицы, достойной спутницы бога. Произошедшие изменения он не мог объяснить, а только почувствовать. Он ел, не чувствуя вкуса разложившегося мяса, пил козье молоко, едва не проливая его: за одну ночь мать стала вызывать отвращение. Стараясь не думать об этом, Локи в самых изысканных выражениях попросил отца об аудиенции. После недавних событий даже находиться рядом с величайшим Локи почитал за дерзость. Он несколько раз ловил себя на том, что, взглянув на отца мельком, не может отвести глаз, завороженно пытаясь уловить каждое движение. А если смотреть достаточно долго и пристально, вокруг головы бога начинает клубиться золотой свет, которому Локи не мог дать объяснения, а спросить не решался. Они оба столь поспешно изменились: и отец, и мать. Один вступил в Вальгалу, Фригг пала в чертоги Хель. И от этого на душе было сладко и горько одновременно.
Царь Асгарда не просто удостоил воспитанника аудиенцией, но еще и предложил прогуляться. Первое время они шли молча вдоль большого канала с прозрачной водой и выглядывавшими в надежде на кормежку карпами. Локи остановился около особенно глубоко места и заглянул вниз — прыгнуть в воду и ожидаемо заболеть еще одним воспалением легких много проще, чем задать очередные недостойные вопросы. Если бы он имел право знать правду, ему с Тором давно бы все рассказали.
— Скажи, отец, — начал Локи осторожно. Он знал, что царь стоит рядом и тоже любуется ручьём, но повернуться к нему не смел. — Скажи, сколько детей было у мамы до Тора?
Локи говорил медленно и, по возможности, спокойно, хотя внутри все скручивалось от напряжения. Отцу этот вопрос может не понравиться.
— Двое, — послышался четкий ответ. — У тебя были старшие брат и сестра. Брат умер в младенчестве, сестра родилась мертвой.
— Как так? — Локи резко развернулся. Отец был спокоен, как и всегда, говорил ровно, словно речь шла о каких-то мелочах, а вовсе не о его собственных детях. А может, они были не его? Локи помотал головой.
— Я… не знал, — пробормотал он невнятно.
— А зачем тебе было знать? — пожал плечами Один. — Это дела давно минувших дней.
Локи так и подмывало узнать подробности, но слова застревали в горле. Кто он такой, чтобы расспрашивать своего бога о давних потерях? Мысленно кляня себя за неуемное любопытство, он опустился на корточки, будто желая попробовать, насколько холодна вода в это время года. Ничего умнее и уместнее не приходило в голову, а продолжать прожигать отца вопрошающим взглядом было просто неприлично.
— Мама очень страдала из-за этого? — Локи прикусил язык, но было уже поздно: неуместные слова никак нельзя было вернуть назад. Страдала ли мать? Разумеется, как может не страдать женщина, потерявшая ребенка!
— Я никогда не мог понять твоего изощренного мазохизма, — Один тяжело опустился прямо на сырую землю. — Мы не говорили тебе, что ты приемный, но ты ни перед чем не остановился, чтобы взрастить крупицу сомнения, которую привез из опрометчивого похода в Ётунхейм. Мы не говорили, кто твоя настоящая мать, но ты сделал все, чтобы узнать о ней. Мы не говорили о старших детях, но ты опять узнал обо всем сам, и я даже не хочу знать, откуда. Ты словно специально ищешь знания, которые приносят тебе только страдания. А страдания твои приводят к бедствиям. Но все равно ты продолжаешь искать их. Зачем, Локи? В мире есть огромное количество вещей, которые тебе знать не нужно. И еще большее тех, что давно пора усвоить.
— Прости, — со вздохом бросил царевич. Отец в каждом слове прав: если бы он не узнал, что приёмный, его жизнь была бы много счастливее. Он ощущал бы себя асом, а не изгоем-полукровкой.
— Если ты так хочешь получить в свою коллекцию новую причину для страданий, — продолжил бог, — я ее тебе предоставлю, раз уж другого информатора ты не нашел. Твой старший брат родился почти сразу же после свадьбы. Было пророчество, что мама родит того, кто возьмет в будущем молот Мьельнир и защитит все девять миров, поэтому, когда он умер от воспаления легких…
— Что? — Локи вскинул голову, не веря сказанному. — От воспаления легких?
— Да, — тяжело вздохнул Один. — Он умер на руках у мамы. Поэтому, когда я, спустя века, принес тебя, помороженного, полуживого, для нее делом чести было спасти тебя.
Локи слушал, затаив дыхание. Благодарность переполняла всю его суть. Мало кому в девяти мирах так везло с приемными родителями — немногие взялись бы выхаживать полуживого приемыша да еще и не их рода. Золотистый ореол вокруг головы отца засиял всеми красками, когда на него упали лучи выглянувшего из-за туч солнца. Локи поднес руку к лицу, чтобы не ослепнуть. И рядом с этим богом он прожил всю жизнь, его руки смел хватать в припадке страха или радости, даже не осознавая своей дерзости!
