Локи корил себя за неудачную шутку. То, что маг — именно маг, а не естественник, он знал изначально, как и то, что Хагалар редко занимался какими-либо исследованиями: все силы мастера магии уходили на поддержание сносного существования магов поселения, а вовсе не на создание артефактов или возню с реактивами. Почему он взялся за Каскет — многие недоумевали, Локи же был уверен, что дело в отце: тот приказал присмотреть за неродным сыном, а заодно и артефактом заняться, вынуждая оставить привычную работу и заняться рутиной исследователя.
Убийцы и государственные преступники… Царевич усмехнулся: мать так расстроилась из-за отказа, что даже проводить себя не разрешила. И он, глядя на нее, все больше убеждался в том, что она лично знала и Хагалара, и Алгира. Ему и самому казалось, что он видел последнего во дворце, но очень давно. А, может, это был и не он вовсе. При дворе крутились сотни асов. Более удачливые сменяли менее удачливых, кто-то бесследно исчезал, а кто-то появлялся из ниоткуда. Можно было проверить: приказать Алгиру поехать вместе с ним во дворец и посмотреть на реакцию окружающих. Локи чувствовал, что затея доставит ему массу удовольствия, и, не будь Алгир целителем, он бы непременно сыграл с ним такую злую шутку.
Молодой маг остановился в нерешительности, почувствовав привычный в последнее время холод, который мог привести к очередной болезни. Фену своей недавней выходкой едва не испортила его верхнюю защитную одежду. Он был уверен, что грязь легко отмоется, поэтому не стал ничего предпринимать и доставать новую, но, сколько рабы ни старались, ничего не выходило: грязь содержала какие-то реактивы, возможно, что и опасные. Разводы так и остались, превратив парадную одежду в рабочую. Локи обратил внимание, что, хотя земля в поселении была свободна от туфа, на ней почти ничего не росло, зато в лужах плавали разноцветные разводы, блестевшие на солнце радугой. Страшно было даже представить, по какой гремучей смеси поселенцы ходили и каким воздухом дышали. Поскольку Хагалар в вопросах одежды был крайне упрям и все еще требовал ношения защитного костюма, а ругаться с ним каждый день по поводу его отсутствия надоело да и в свете последних событий было просто опасно, Локи направился в дом снабжения, надеясь встретить там местную служительницу мод.
В последнее время царевич перезнакомился с огромным количеством молодых ученых и установил, что женщин в поселении не так и мало, как казалось на первый взгляд. И вопрос «откуда они появились» интересовал его донельзя. Мужчина, преступник или увлеченный недозволенной в обычной жизни наукой, вполне мог прийти сюда самостоятельно, но женщина, почти не выходящая из дома, занятая воспитанием детей, кройкой шкур и поддержанием очага… Да ей в голову не придет сбегать в поселение бесконечной магии, дурная слава о котором давно разнеслась по всему Асгарду. Локи подозревал, что поселенцы сами делали все для того, чтобы их мир считали опасным — слишком уж хорошо в нем жилось на самом деле.
Знакомство с Кауной — застенчивой немолодой целительницей, которая испытывала гораздо больше привязанности к одежде, чем к медицине, прошло не совсем гладко. Она опешила, увидев сына Одина собственной персоной. Ее взгляд начал лихорадочно метаться, словно она надеялась найти какую-нибудь запасную дверь, в которую можно незаметно просочиться. Однако, не обнаружив никакой двери, кроме той, в которой стоял царевич, она смирилась со своей участью и в самых почтительных выражениях осведомилась, чем именно может служить высокорожденной царской особе. Локи раньше думал, что никто, лучше Ивара, не владеет искусством изящной словесности, но, оказывается, ошибался.
Пока хранительница снимала с него мерки и подбирала одежду, он завел разговор о женщинах и поинтересовался, каким образом сама Кауна попала в столь страшное место, о котором ходят леденящие душу слухи. Вопрос задел какие-то нежные струны души женщины. Она задумалась, потом тихо ответила. Руки при этом мелко дрожали, словно от озноба, а голос срывался.
— Я здесь по вине собственной гордости и зависти. У меня была сестра. Мы вместе постигали медицину, и она делала даже большие успехи, чем я. Она так лечила! Ее словно при рождении поцеловала Эйр. Наши родители не неволили нас к замужеству, а мы и не желали этого: нам хватало друг друга и наших знаний. А потом сестра полюбила. Или ей так только показалась. Она собралась замуж, забросила медицину и совсем отдалилась от меня. В день свадьбы я поймала себя на мысли, что подбираю яд, который мог бы отравить и ее, и ее будущего мужа. Это был позор. Я решила, что пусть лучше мои знания пригодятся здесь, где нет сестры, чем у себя дома я кого-нибудь убью.
— А что сестра? — спросил Локи с деланной заинтересованностью. Целительница рылась в куче тряпья, и ее слабый голос был едва различим.
— Умерла через год в родах. Мне сообщили. Весь наш клан винит меня в ее смерти, мол, я лучшая из целительниц и могла бы спасти ее, если бы не сбежала.
— Ясно, — Локи принял из рук Кауны новую одежду, особо даже не присматриваясь, и сделал вид, что уходит. Однако, уже стоя на пороге, невзначай спросил: — А другие женщины? Дочь Одина, например. Или Черная Вдова?
Кауна вцепилась побелевшими пальцами в подол платья и долго молчала, словно давала понять, что отвечать не хочет. Однако Локи уступать не собирался. Кауна может рассказать еще много подробностей, о которых он понятия не имеет. Например, раньше он как-то не улавливал, что отверженные могут переписываться с бывшими родными. Видимо, у его софелаговцев родных не осталось.
— Про Одиндоттир я ничего не знаю, — прошептала Кауна. — Вождь привел ее сюда пару столетий назад всю в слезах. Говорят, он ее соблазнил. А Черная Вдова… — женщина на мгновение замолчала, а потом резко вскинула голову и воскликнула: — Опасайся ее, царевич! Она убийца, она замучила сотню мужчин, которые ее любили.
— И ее не поймали? — Локи позволил себе поморщиться от громкого крика. Кауна волновалась так, будто Фену пыталась убить ее лично. А ведь это могло быть правдой: что если она убивает не только любимых мужчин?
— Поймали, но далеко не сразу. Кто бы стал подозревать неразумного ребенка? А когда поймали, то решили сотворить с ней что-то страшное, вот она и сбежала сюда. Теперь она не убивает, но… соблазняет.
Кауна вновь замолчала и, как показалось Локи, даже дышать перестала. Чужой страх, особенно беспочвенный, веселил царевича. Да и что такого страшного могла рассказать Кауна, чего Локи не слышал от матери? Во время войны женщины часто теряли свое женское начало, дрались наравне с мужчинами, убивали и мучали. Во дворце и сейчас служило несколько охотниц до убийств. Локи нарочито медленно отошел от двери и выглянул в маленькое окошко.
— А женщина, которая играет в птицу. — Он указал на площадку для игр, которую было прекрасно видно из дома снабжения. — Что ты можешь сказать про нее?
Царевич с затаенной радостью наблюдал, как Кауна неторопливо подходит ближе. Ее тело мелко тряслось от мерзости и брезгливости.
— Наутиз и Урур, — едва выговорила она. — Родственники.
— Муж и жена? — изумился Локи. Сколько месяцев ему с пеной у рта доказывали, что в поселении нет браков?
— Нет, вовсе нет. — Кауна отошла подальше и села на скамейку, нервным движением разгладив невидимые складки на платье. — Несколько столетий назад Наутиз сбежала к мужу от родителей.
Локи нахмурился и бросил еще один быстрый взгляд на играющую парочку. Представить себе женщину, которая сбежала к мужу без выкупа, объявляя себя вне закона и обрекая детей на позорное клеймо незаконнорожденных, было довольно сложно. Система бракосочетания в Асгарде поражала жителей прочих миров, особенно Ванахейма и Ётунхейма, где были сильны традиции. Вместо красивых свадебных обрядов и религиозных торжеств, жених просто выкупал невесту у родителей в присутствии не менее шестерых мужчин-свидетелей, а на следующее утро приносил вторую часть выкупа, который должен был составлять по стоимости не менее двенадцати футов шерстяной ткани. Единственные, кто делал асгардский брак хоть немного похожим на церемонию, были славословы, расхваливавшие жениха, превозносящие его богатство, ранг и личную храбрость.
