— Чудная игра, — заметил маг, наблюдая, как белая птица упала в самую жуткую грязь. — Никогда не мог понять ее правил.
— Они простые, — отозвался Хагалар. — Я слышал, как сладкоголосый Ивар объяснял ребенку ее правила, точнее, легенду. В одном лесу жили птицы: большие коричневые и маленькая белая с характером как у нашего всеми недовольного. Коричневым ее грубости быстро надоели, и они перебросили ее в соседний лес. Но там птица тоже не прижилась, и ее отправили назад. А те опять назад. И так до бесконечности. Но это усложненные правила. А по простым все наоборот: там белая птица чудесно поет, но только в воздухе, поэтому коричневые стараются поддержать её. — Хагалар ухмыльнулся. — Детеныш сперва не понял, в чем смысл. Они с Иваром, наверное, около часа не двигались с места, перебрасывая белую птицу. Юный Локи даже заявил, что эта игра хороша для разработки сломанного запястья.
— И что потом? — спросил Маннар заинтересованно.
— А потом они позвали Беркану, которая плохо играет, — усмехнулся Хагалар. — И уж тогда детенышу пришлось побегать: он то, великий воин, конечно, может одним точным движением послать птицу в цель, но Беркана то нет.
— Славное, должно быть, было зрелище. И странно, что именно в этом году молодёжь вспомнила о птице.
— Всё ради ублажения сына Одина. Нет, ты посмотри, ну дети малые!
Хагалар обвел рукой площадь, на которой обычно проходили собрания тинга. Сейчас она была заставлена деревянными качелями и прочими увеселительными установками. А поселенцы, почти незнакомые друг с другом, веселились, напевая песни, посвященные началу лета.
— И хоть бы и в самом деле детьми были, — пробурчал Хагалар. — Не окажись они здесь, давно бы уже растили своих детей, да работали не покладая рук!
— На то мы и отверженные, чтобы иметь свои радости. — Маннар отошел от вольера, уступая место другим: на площадку вышел Локи, а поселенцы особенно любили наблюдать за его игрой.
— Не серчай, но ты слишком стар, чтобы ощутить ту тоску по лету, которую почти все ощущают. У нас нет праздника начала лета, как в других землях, что же плохого в том, что молодежь решила организовать себе свой? Они все или почти все — дети войны, и в обычном мире их не ждало бы ничего, кроме тяжелейшей работы.
— Ну да, — хмыкнул Хагалар, — поля мы не пашем, досуг имеем, какое ужасное наказание обрушилось на наши головы. О Один, что он делает! — Хагалар указал на Локи, который, шутя, расправлялся с одним противником за другим.
— Глупый ребенок занимается чем угодно, только не полезными вещами.
— А мне кажется, что именно сейчас он занят полезной вещью, — Маннар подошел ближе. — Взгляни: на его лице играет такая искренняя улыбка, какой я никогда раньше не видел.
— Можно подумать, что ты часто его видел, — пробурчал Хагалар.
— Ты, как его опекун, должен радоваться. Поселение идет царевичу на пользу. С какой простотой он общается с Раиду, Иваром, Берканой. Они стали для него настоящими друзьями. По крайней мере, теперь он не выглядит готовым шагнуть в бездну или уснуть навеки.
Хагалар только головой покачал. Если Локи сейчас столь любезен с фелагом, это говорит только об одном — он что-то задумал, и это «что-то» может оказаться смертельно опасным для тех, кто ему поверит.
Лето выдалось поздним, ярким, светлым. Оно наступило столь внезапно, что большая часть асов даже не успела заметить его прихода: еще вчера дороги были запорошены снегом, и никакая одежда не спасала от промозглого ветра, а сегодня ветер потеплел, с гор побежали веселые ручейки, яркое солнышко начало пригревать, растапливая снег и пропитывая влагой изголодавшуюся за зиму почву. Начало лета — пора обновлений и новых решений. Пора строительства летних домиков, которые послужат временными лабораториумами и библиотеками до наступления холодов. Время посева и выгона скота в горы, время, определяющее, что ждет асов зимой: довольство или мучительный голод, который убьет самых слабых и подкосит здоровье самых сильных. «А ведь с тех пор, как я попала сюда, я никогда не голодала. Да и хозяйством не занималась», — Наутиз улыбнулась слепящему солнцу, игравшему теплыми лучиками на обнаженной щеке. Талисман, выглянувший из-под одежды, тоже радовался теплу: от него во все стороны исходили солнечные зайчики.
— И ведь это тюрьма. Работать головой… Есть столько, сколько хочется… Лечиться у целителей с блестящим прошлым… Мало кто из свободных может похвастаться такими сказочными условиями жизни, — мурлыкала себе под нос девушка, направляясь в лабораториум, куда некоторое время назад прошествовал хозяин осколка. Наутиз уже почти два месяца ходила вокруг этого мага, не смея попросить прямо и настаивать на своем, но сегодня, в первый день лета, терпение ее лопнуло. Еще зимой младшая царевна пригласила ее пройти обследование в Ётунхейме. Она полагала, что почти бесцветная радужка глаз может быть признаком серьезного заболевания. Естественница хотела узнать все подробности, но не успела: Ивар вернул царевну домой раньше срока. И всё из-за не вовремя объявившегося царевича, который еще и учинил какой-то страшный скандал своему фелагу. Наутиз видела Локи только издали и мельком и никакого благоговейного трепета перед ним не испытывала, но была зла из-за того, что так и не смогла поговорить с младшей царевной наедине. Пришло время наведаться в мир холода — она и так заставила особу царских кровей слишком долго ждать, к тому же зрение с наступлением лета начало стремительно падать. Да и все логисты хором заявляли, что светлая часть года в Ётунхейме очень коротка, и хорошо бы успеть попасть в нее.
— Ивар, ты не очень занят? — Наутиз распахнула дверь и быстро сняла с себя верхнюю одежду. Урахорн в очередной раз блеснул на солнце — словно пожелал ей удачи.
— Для тебя я всегда свободен! — Ивар уже шел навстречу чуть не с распростертыми объятиями. — Проходи, не стесняйся. Хочешь шипучей воды?
— Ты еще спрашиваешь!
Наутиз беззаботно махнула рукой. Маг раздражал ее своей притворной любезностью, за которой скрывался оскал ядовитой змеи, но сейчас придется наступить на хвост брезгливости и гордости и униженно просить. Хотя почему «униженно»? Наутиз залпом осушила рог, чуть поморщившись: шипучую воду она не любила, но и отказаться не могла.
— Ивар, что ты скажешь насчет…
— И не проси! — тут же взмахнул руками маг, одновременно качая головой. Догадался, зачем она здесь! — Не могу. Даже ради тебя, Светлоокая. — Его насмешливый тон и панибратское отношение раздражали. Будто она с ним перекинулись хотя бы сотней слов за годы вынужденного соседства. — Если сын Одина узнает, мне и пламя Муспеля покажется прохладной водичкой.
Наутиз стойко выслушала суровую отповедь, произнесенную таким тоном, будто речь шла о ночной прогулке, а вовсе не о вопросе жизни и смерти. Теперь дело за ней. Она расправила плечи, по-птичьи наклонила голову и нежно коснулась своей рукою грубой ладони мужчины, изуродованной давнишними шрамами — следами неудавшихся опытов.
— О могущественнейший маг, — произнесла она самым мягким тоном, на который только была способна, преданно заглядывая в льдисто-голубые глаза, — а вдруг я умираю, но до сих пор не знаю об этом? Неужели ты допустишь мою мучительную смерть? — Она не позволяла отвести взгляда от своих бесцветных глаз, едва касаясь пальчиками раскрытой ладони. Бывший муж на этот трюк покупался почти всегда.
— Наутиз, ты сколько тысячелетий с такими глазами живешь? — Маг выглядел смущенным и постепенно сдавал позиции.
— Попробуй… — Девушка наклонилась чуть ближе и перешла на едва слышный шепот. — Угадай… И если угадаешь… Я тебя отблагодарю. — Она медленно приближала свое лицо к лицу Ивара. Тот даже закрыл глаза от вожделения, предвкушая поцелуй, долгий и страстный. Губы Наутиз замерли у самых губ мага, лаская их легким дыханием:
— Азотно-кислое серебро… В личное пользование…
Ивар дернулся так, будто она не секретные разработки ему предложила, а что-то непристойное. Наутиз прикусила губу, чтобы не рассмеяться: мужчины… Как же они предсказуемы, даже если живут в поселении, полном глупых запретов. Красивая и умная женщина всегда добьется своего, особенно в мире равноправия.
