Убаюканный теперь уже равномерной ездой Локи медленно приближался к столице. По дороге его перехватил один из личных волков Одина — Гери-Жадный и передал записку, в которой говорилось, что ехать надо не в Гладсхейм, а прямиком на Радужный мост. У ворот, отделявших мост от столицы, Локи обнаружил не только отца, но и брата.
— Ты встретил стаю пузатых чибисов по дороге сюда? — вместо приветствия спросил Тор. Похоже, все же стоило развести огонь в очаге, а не одеваться в полной темноте. Или послушать, что там говорили прислужники, а не пропускать их замечания мимо ушей.
— И тебе доброе утро, — Локи подавил очередной зевок, не собираясь отвечать на провокацию. — Ты едешь с нами?
— Нет. Пока вы будете в Ванахейме, я отправлюсь на Землю. — Тор спешился и выжидающе посмотрел на полуспящего брата, который далеко не сразу понял, что именно от него требуется. Вскочив на лошадь Тора и пустив ее галопом, царевич снова впал в блаженную полудрему с открытыми глазами. У него не было ни малейшего желания выяснять, куда и зачем едет старший брат. Но где же слуги Одина? В детстве, когда поездки на ярмарку были ценным подарком, наследников сопровождала чуть ли не половина дворца. Свита Одина занимала огромный постоялый двор, куда не пускали никого постороннего. Да, несколько десятков рабов — это перебор, но совсем без них Всеотец тоже обойтись не может. Однако задавать вопросы Локи не стал, памятуя о новой тактике. Он отдал отцу Тессеракт и чуть пришпорил коня, подгоняя его к самому краю Радужного моста.
— Хеймдаль, ты видишь её? — Тор первым достиг любимого прислужника Одина, вечно смотрящего вдаль и ничего, как казалось самому Локи, не видящего.
— Да, — послышался голос, подходящий более призраку, чем живому асу.
Страж, не поворачивая головы, взял из рук Всеотца Тессеракт и легко активировал его. Локи недовольно сощурился: он был уверен, что Хеймдаль не умеет обращаться с артефактом. А если умеет, то зачем поселенцы проводят многочисленные исследования?.. Но царевич не задал волнующий сердце вопрос, помня об обете. Тор повернулся к нему лицом и хотел уже было обнять, но в последний момент передумал, почти физически споткнувшись о мрачный взгляд.
— Отец, Локи, всего вам доброго. — он ограничился кивком и исчез в синем мареве.
– Всего доброго, – ответил Один и повернулся к слугам Локи. – Вы свободны. Ожидайте вашего господина во дворце. Я уже распорядился на ваш счет. Вы вернемся через несколько дней.
Младший царевич безмерно удивился, но возражать не посмел. Они с отцом едут вдвоем. Немыслимо! Один Всеотец не может путешествовать без слуг, это опасно и неудобно.
Синее марево окутало неподвижные тела, разделяя на сотни тысяч мелких частичек. Приятного в этом было мало, но нормальная телепортация без Радужного моста невозможна. Асгард остался далеко позади.
Сколько Локи себя помнил, Ванахейм был пределом его мечтаний. В детстве поездка туда являлась наивысшей наградой и, как и все хорошее, предметом шантажа. «Если будете достойно себя вести — поедете со мной» — в детстве всегда существовало это жуткое «если», которое могло в момент изничтожить любые мечты и надежды. Мало того, что поход на ярмарку надо было заслужить «деяниями, достойными сына Одина», так еще и на самой ярмарке приходилось сдерживаться и вести себя пристойно. В противном случае их просто отправляли обратно в Асгард, причем всегда вдвоем, даже если запреты нарушал кто-то один. Но, стоило отдать должное, такое случалось редко: на ярмарке отец был именно отцом, а не царем и терпел их выходки до последнего. Он на время забывал о своей постоянной занятости. Если же ему требовалось отлучиться по делам, то детей сопровождал кто-то из доверенных лиц. Гулять с доверенными лицами было намного приятнее: они не следили за каждым шагом и не требовали беспрекословного соблюдения всех правил.
Они ездили большой толпой, проводили около пяти ночей в праздности и удовольствии, а потом возвращались во дворец, в серые, унылые будни, заполненные учебой и тренировками.
Так было в детстве. А в юности царевичи обрели постоянных спутников в лице троицы воинов, и Всеотец заявил, что отныне сыновья могут ездить на ярмарку в сопровождении друзей, а ему некогда их развлекать. Так ярмарка из мечты превратилась в грубую реальность, быстро надоела и даже начала вызывать отвращение. Поездки с отцом были сказкой, а поездки с друзьями — попойкой. Асы не столько по ярмарке ходили, сколько пили и развлекались самым примитивным образом. Подобное времяпрепровождение нравилось Локи гораздо меньше, но Тора все устраивало, а перечить ему значило нарываться на ссору, если не драку.
Ощутив под ногами твердую почву, царевич открыл глаза. В лицо ударил свежий теплый ветер, пропитанный множеством вкусных запахов. Дыхание сразу сбилось, хотя он еще ничего не успел сделать — тяжелый воздух, жаркий, слово вздохи костра, был к тому же влажным. Стояла нестерпимая жара. По меркам Асгарда в Ванахейме всегда было жарко, даже когда местные жители жаловались на холод. Локи тут же стянул с себя зимнюю одежду, стараясь дышать более размеренно и глубоко — так, как был научен в первый приезд сюда. Он предусмотрительно захватил с собой легкую одежду, закрывающую тело полностью: только в ней можно ходить по самым оживленным улицам и заходить в многочисленные храмы, не вызывая негодования местных жителей. Несколько тысячелетий назад ваны создали свой собственный мир с идеальной погодой. Ни одно измерение не могло похвастаться такой четкой сменой времен года. После многомесячного холода Асгарда и недавней болезни тело изголодалось по теплу. Хотелось лечь в густые заросли и провалиться в блаженную полудрему. Локи, избавившийся от теплой одежды, очень остро ощущал вокруг себя кардинально изменившуюся природу: они с отцом стояли посреди огромного леса, одного из немногих не вырубленных ради рисовых и пальмовых плантаций. Цепкие лианы оплетали балау, ноги утопали в папоротнике, вокруг порхали разноцветные бабочки, слышалось пение райской птички, а неподалеку… Неподалеку цвела раффлезия* — самый большой цветок не только девятимирья, но и таинственной Бездны. А ведь считалось, что её нельзя обнаружить без опытных провожатых. Совершенно забыв, что он не один, Локи направился к цветку и остановился около красного лепестка, тут же скривившись и пожалев о своей поспешности: растение источало отвратительный смрад. Вокруг прекрасных лепестков кружились, самозабвенно жужжа, стаи жирных мух, привлеченных запахом гнилого мяса и разложения. Впервые за утро обрадовавшись, что так и не собрался позавтракать, Локи прикрыл лицо рукавом рубахи, стараясь дышать неглубоко и только через ткань — любопытство было сильнее отвращения. Он буквально пожирал глазами загадочный цветок, у которого не было ни стебля, ни листьев, ни корней. Он жил за счет другого растения — тетрасгима и, как говорили в поселении, являлся его «паразитом»: питался от него, ничего не давая взамен. Цветок цвета крови более фатома* в диаметре не мог никого оставить равнодушным. Локи с некоторой опаской дотронулся до мягкого лепестка, вспоминая давно забытое ощущение: последний раз он видел раффлезию во время одной из поездок с отцом, но почему-то совсем забыл, какие миазмы она испускает. Тогда он сам был немногим больше этого чудесного цветка, напоминающего расцветкой мухомор — еще один давний предел мечтаний. Отвар мухоморов давал воинам немыслимую силу в битвах, но пробовать его обоим царевичам запрещали и мать, и отец, и даже троица воинов.
— Пойдем. Личины готовы.
Локи вздрогнул и обернулся. Отец! Как он мог забыть, с кем прибыл в Ванахейм?! Царевич покорно опустил голову и двинулся следом, отмечая, что Один не терял времени даром и успел снять всю тяжелую верхнюю одежду. Случайностью ли было то, что их вынесло именно в лес и именно к огромному цветку, или отец заранее все продумал, Локи не знал, но уже ради одного мгновения, проведенного с великаном мира флоры, стоило согласиться на поездку.
Идти через лианы и папоротники было крайне неудобно: из-под ног разбегались сотни насекомых, ящериц и змей, часто агрессивных и, судя по раскраске, ядовитых. Буйство красок поражало любого иномирца. Локи, нацепив на лицо самую мрачную маску, шел за отцом, глубоко вдыхая сладкий воздух, пропитанный невиданными ароматами, наслаждаясь теплом и мягким ветерком. Измученный болезнью организм чувствовал себя привольно. Вскоре нашлась и тропинка, ведущая в деревню.
