Локи рассеяно посмотрел на лист с формулами. Стоило, конечно, сперва хоть что-то выучить, но механизм, позволявший менять прошлое и моделировать будущее, легко заслонил наскучившие процессы горения.
— Я согласен, — Локи насмешливо посмотрел на Тессеракт, оккупированный магиологами. Куб неодобрительно блеснул. Царевичу в последнее время казалось, что у куба на все своя точка зрения. Например, он, как и Локи, совершенно не обрадовался тому, что к нему теперь прикасались четыре магиолога: три девушки и юноша. Молодому магу претил сам факт того, что в лабораториуме, который он с Иваром считали личным, находился кто-то посторонний. Сперва Локи заявил, что категорически не согласен работать с кем-то, кроме Ивара, но тот успокоил его, заверив, что как только магиологи рассмотрят теорию, они уйдут. Однако прошло два месяца, а они все не уходили. По настоянию Локи дом разгородили на несколько частей, повесили занавески и наложили заклинания, мешающие подслушиванию разговоров, но даже так он чувствовал себя неуютно, поэтому выбраться из дома, пускай и ради пустого развлечения, казалось ему превосходной идеей.
(1) Он увлечен наукой. Проводит все время за изучением формул.
(2) Ничего. Он изучает науку естества и граничащие с ней полумагические дисциплины. Это весь его досуг.
====== Глава 25 ======
Локи без труда нашел странного вида домик, расположенный в самом центре поселения, неподалеку от тинга. Царевич не раз проходил мимо него, но считал, что это какая-то хозяйственная постройка, а вовсе не «вершина сочетания науки и магии». Внутри дома, состоящего из одной комнаты, стояла простая деревянная скамейка, перед ней висела прямоугольная доска, а справа мигало склизкое вещество, казавшееся живым и напоминающее тело огромной улитки. Печки в комнатке не было, но это не мешало ей быть по-летнему теплой и светлой. Локи прикрыл глаза, стараясь определить, что за магия перед ним, но у него, как и раньше, ничего не вышло — магические нити поселения составляли пестрое полотно, и определить что-то конкретное не представлялось возможным, несмотря на многочисленные тренировки.
Царевич сел на скамью, провел рукой по гладкой доске — ничего не произошло. Неужели она и есть артефакт? Неужели она может затянуть разум и показать вероятностное прошлое? Ивар называл этот прибор развлечением, но ведь, на самом деле, если в него не играть, а задавать терзающие разум вопросы, то развлечение превратится в испытание. Локи подтянул правую ногу к подбородку и задумался. Что бы ему посмотреть? Какое прошлое хочется изменить? Так и хотелось узнать, что было бы, если бы Один не взял его в семью, но ответ слишком очевиден — он бы умер от обморожения. Можно было посмотреть, что случилось бы, если бы он не стал срывать коронацию или подбивать брата на поход в Ётунхейм. Или если бы они еще в детстве не нарушили приказ отца и не сбежали на болота. В голове кружился калейдоскоп событий. Каждое из них влияло на его судьбу, каждое могло изменить его жизнь, поведи он себя чуть иначе. Найти бы одно, самое важное, да еще и такое, в котором участвовали бы только очень близкие асы… Те, кого он знал, те, чей примерный портрет и характер мог показать волшебному механизму… Легче всего проверить родителей. После нескольких минут тяжелого раздумья, Локи таки остановился на одном эпизоде. Фатальном. Изменившем всю его жизнь и принесшем слишком много боли и горя. Как там говорил Ивар? Надо просто дотронуться до вещества и думать правду? Представить своих родителей и близких не идеализированными, а такими, какие они есть? А получится ли?
Локи аккуратно, двумя пальцами прикоснулся к веществу, тут же почувствовав, как ладонь, а потом и локоть оплетает незнакомая сетка магии. Что ж, прыгать с обрыва, так прыгать. Он закрыл глаза, воспроизводя образ Тора. Сильного и справедливого, надменного и горделивого. Великолепного воина и плохого брата. Мать… Отец… Все то, что Локи считал правдой о них, отдавалось где-то в ладони, передавалось странному склизкому веществу. Доска, казалось, начала темнеть. Или это комната вдруг потемнела? А ведь в ней не было ни одного источника света… Локи не успел додумать последнюю мысль…
— У меня бы все получилось! У меня бы все получилось, отец! Ради тебя, ради всех нас! — Локи сорвался на крик, не замечая этого, утопая в собственном отчаянии. Он смотрел в лицо своего отца, в лицо того, ради кого пошел на немыслимые жертвы, и видел в нем только разочарование.
— Нет, Локи, — с губ слетели безразличные, жестокие слова.
Отверженный бог еще несколько секунд вглядывался в лицо отца, силясь найти там хоть какую-то поддержку, хоть какой-то намек на то, что все было не зря. Но тщетно. Пальцы начали медленно разжиматься…
— Нет, Локи, нет! — Тор дернул копье на себя, поняв намерения брата. Его сильная рука браслетом оплела запястье младшего — отпустить копье тот так и не смог. Пальцы свело судорогой от неимоверного напряжения, запястье ныло от крепкой хватки Тора. Локи знал, что не вывернется, да и не видел в этом особого смысла: он хотел умереть быстро и без колебаний, а не бороться за собственную смерть. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Один потянул на себя Тора, вытаскивая его на обломки Радужного моста. Тор сильнее сжал запястье брата, боясь, что его рука соскользнет, сожалея, что не может отпустить копье и схватить безумца за обе руки, чтобы он уж наверняка не натворил глупостей. Локи не сопротивлялся. Его охватило холодное безразличие, пришедшее на смену едкой горечи поражения: пускай делают, что хотят. Когда его рука коснулась острого края радужного моста, он даже предпринял некое усилие, помогая Тору, отбросившему таки в сторону копье, вытащить его полностью.
Они вдвоем так и остались лежать на мосту, тяжело переводя дыхание. Локи на мгновение глянул вниз: Бездна поглотила осколки Биврёста и теперь зияла черным провалом, требуя новых жертв, но ее неизмеримая глубина была столь маняща, что вызывала страх и трепет даже в сердце бога. Локи перевел взгляд на мост, отмечая, что основной цвет на нем красный. Сколь бы дурацкой ни была эта мысль, она позволяла не думать о том, что он потерял и что натворил. Тор с трудом поднялся на ноги, не помогая подняться распростертому у его ног брату.
— Почему ты разжал руку? — спросил он; в голосе бога Грома слышались привычные гневные нотки, он всегда злился, если не мог понять чего-то. Локи никак не отреагировал на этот вопрос. Что он мог ответить? Точнее, что он хотел ответить? В голосе брата слышалась забота. И это после всего произошедшего.
— Он хотел сиять самой яркой звездой девяти миров, но упал, не достигнув небосвода, — послышался суровый голос Всеотца, исходящий, казалось, с самого неба.
Локи едва смел вздохнуть: лучше бы отец злился на него. В голосе слышалось горькое разочарование и презрение. Все усилия были напрасны! Локи услышал, как Всеотец берет в руку лежащее у ног Тора копье. Царевич заставил себя поднять голову и встретиться глазами со своим… приемным отцом. Что тот сделает? Мысль о смерти, еще не утратившая привкус сладости, вызывала только жалость к себе и отвращение. На лице Одина не было суровой решимости, с которой он обычно убивал врага. Ничего, кроме разочарования, прочитать на нем не удалось. Он несколько мгновений сверлил тяжелым взглядом поверженного бога, а потом отвернулся, не сказав ни слова.
— Идем, Тор, — он потянул старшего сына за собой.
— А Локи? — спросил тот, не двигаясь с места.
— Он может последовать за нами, когда будет готов, — бросил через плечо Всеотец, решительно увлекая сына за собой.
Локи смотрел им вслед. Тор несколько раз оборачивался: на его лице читалось столько вопросов, которые он не решался задать. Конечно, он-то, небось, не понимает ничего. Глубоко вздохнув, младший царевич отвернулся от уходящих мужчин, обращая свой взор к раскинувшейся под ним Бездне. Стоило только протянуть руку, и она зависла над провалом в пустоту, столь желанным несколько мгновений назад. Казалось, что воздух там, немного ниже обломленного края моста, холоднее, но, в то же время, его прикосновения к коже были приятны. Опершись о гладкую поверхность, Локи заглянул в пустоту, так же легко, как мог заглядывать в глубь пруда — стоило совершить всего одно движение, и то, от чего его избавил брат, сбудется. Дыхание учащается — совсем немного усилий, и не будет ничего: только тишина, покой и вечное ничто. Взгляд в темноту притягивал, казалось, Бездна желала заполучить царевича, и он заворожено смотрел вниз, подчиняясь этому желанию. Пальцы, ставшие влажными от напряжения, заскользили по гладкой поверхности к краю…
