Страх перед необъяснимым, опасения за жизни – своих и близких, тревога за будущее утвердили гнетущую обстановку, рассыпали по душам смуту, разбередили в головах новые аргументы, которые все чаще прогоняли сомнения в реальности неизведанного. Ряды скептиков пустели. И если в Бога по-прежнему верили не все, то в существовании Дьявола больше сомневаться не приходилось. После чертовщины, которую люди своими глазами видели, было тяжело отрицать очевидное.

Не все найденные – таких было не меньше шестисот – утверждали, что их души заключены в чужих телах. Но все нашедшиеся ничего не помнили о восьми месяцах, в которые они отсутствовали.

Со слов потерпевших все выглядело примерно одинаково. Шел на смену – очнулся голым посреди улицы. Шла с работы – вдруг открыла глаза, лежа голой на площади. Пошел за хлебом – ничего не помню, лежу голым здесь. Выносил мусор – а оказался голым и без сознания в парке. И таких историй были сотни. Если живые находились нагишом, то все убитые выглядели так, будто никуда не пропадали – та же одежда, прическа или маникюр, те же синяки или мельчайшие царапины, полученные накануне исчезновения. Один мужчина за день до своей пропажи лечил зуб, когда его нашли – пломба была свежей, будто поставленной вчера.

В этот день только тринадцать человек нашли убитыми, и именно столько же человек были уверены, что они живы в другом обличии. Не было понятно почему. Почему их убили, почему не убили других. Почему только они «оказались в чужих телах». Почему никто ничего не помнит.

Над делом, получившим неформальное название «Дьявольские маньяки», работали лучшие специалисты страны. Следователи и криминалисты, судмедэксперты, психологи и психиатры, физиогномисты и профайлеры-верификаторы.

Объем информации, подлежащей обработке, был колоссальным. Над каждым случаем трудилась отдельная группа сотрудников, особое внимание уделялось именно парным случаям, где один из участников был найден мертвым. Они старались выяснить как можно больше, опираясь на показания знакомых и близких, потому что показаниям пострадавших оснований доверять не было. Подробности биографии, перечень интересов и увлечений, посещаемые места. Они составляли списки друзей и знакомых, коллег и соседей, близких и дальних родственников, и допрашивали каждого. Они исследовали телефоны, компьютеры и накопительные устройства всех членов семьи. Проводили обыски. Главной целью каждой группы было нахождение ответов на вопросы: могли ли эти двое быть знакомы до исчезновения, как эти двое связаны между собой, как связаны между собой все пропавшие ранее.

Параллельно с расследованиями опытные психологи, психиатры и специалисты по лжи в сотрудничестве с дознавателями пытались вывести на чистую воду «выживших» – тех, в чьих «парах» один человек был убит. Они проводили допросы и очные ставки, тестирования и обследования, меняли стратегии и тактики, предпринимали всевозможные известные и новоизобретенные методы обнаружения истины.

Ситуацию осложняли родственники убитых, которые в подавляющем большинстве вставали на сторону «выживших», поскольку были уверены, что в чужом теле живет душа их близкого человека. Родственники сами убеждали следствие, спорили с психологами, добивались признания этого факта на официальном уровне. «Этого никто не мог знать», «я чувствую, что это мой сын», «она знает все, о чем бы я не спросил», «он и носом так же шмыгает, это точно он». Я уверен, я уверена, мы уверены, все уверены – снова и снова родственники выкрикивали эти реплики, слова, как снаряды, швыряли за ту сторону баррикад.

Главная группа занималась структурированием информации, поступающей от остальных групп. Перед главной группой стояла ответственная задача: отфильтровать ненужное, найти ключевое. То, что позволит натолкнуть на понимание мотивов, на скользящую между делами суть, на основоположные причины. То, что позволит поймать преступников и передать их правосудию. Следствие отталкивалось от предположения, что преступники у них в руках – те самые нашедшиеся, утверждавшие, что они заключены в чужих телах. Но доказательств не было. И мотивов не было. И логики не было.

Иногда и самим следователям приходилось сомневаться: уж не на самом ли деле они столкнулись со сверхъестественным. Спустя время выяснилось, что обстоятельства и способы убийств были напрямую связаны с событиями прошлого всех этих людей. У каждого убитого была своя тайна, свой скелет в шкафу, о котором никто не узнал бы, не будь они убиты. И закоренелым борцам за справедливость порой стоило больших усилий, чтобы сохранить самообладание.

Одному сотруднику из главной группы пришло в голову отметить нахождения людей на карте России. Результаты потрясли. Оказалось, что места обнаружения пострадавших сложились на карте в четкий, очевидный, совершенно точный рисунок. Перевернутая пятиконечная звезда, пентаграмма. Эта звезда начиналась в Республике Алтай, где пропала Лиза. Отмеченные точки пропавших людей, выстроившись в ровную линию, тянулись до Пскова, оттуда делали резкий поворот вниз и по прямой, протянувшись через всю страну, доходили до села Усть-Миль, где снова меняли направление, чтобы сложиться в очередной ровный отрезок и, достигнув Саратова, устремиться вверх вплоть до Белой Горы, а оттуда вернуться назад в Республику Алтай.

По правде говоря, очередность этих отрезков являлась лишь предположением главной группы, на момент обнаружения этой шокирующей закономерности никто не успел подтвердить последовательность. Но отрезки на карте сложились абсолютно четко: Республика Алтай – Псков, Псков – Усть-Миль, Усть-Миль – Саратов, Саратов – Белая Гора, Белая Гора – Республика Алтай.

Неожиданный прорыв в расследовании подарил членам главной группы новый, неизведанный, непроработанный путь. Поскольку стало совершенно ясно, что сложившийся на карте рисунок, перевернутая пентаграмма – ни что иное как Сигил Бафомета, главный символ Церкви Сатаны.

Когда один из членов главной группы догадался отметить нахождения людей на карте страны, расследование значительно продвинулось. В ходе анализа стало понятно то, что раньше пряталось в огромном количестве данных, терялось среди не столь важных подробностей: все преступления четко упорядочены.

Обнаружения людей происходили ровно на линиях отрезков, нисколько не выбиваясь в стороны – ни влево, ни вправо. В случаях, когда на месте не было никаких населенных пунктов, координаты «точки нахождения» метко ложились на прочерченные на карте прямые. Так было с женщиной, которую нашли посреди глухой тайги, с девушкой, исчезнувшей из палаточного лагеря на берегу реки, и со многими другими. Не было ошибок и погрешностей. Люди своими возникновениями, сами о том не зная, проявляли на карте страны точки, которые оставалось соединить, чтобы получился рисунок.

Каждая линия на карте придавала преступлениям общую тему. Бесполезно было искать сходство у «участников» разных отрезков, но среди пострадавших одного и того же отрезка находилось много общего, поэтому преступления были условно поделены на пять групп.

У всех пропавших присутствовали татуировки, которых до исчезновения не было. Для каждого отрезка были характерны татуировки на определенных частях тела. У людей, пострадавших на участке «Саратов – Белая Гора», татуировки были исключительно на ногах, в то время как у пострадавших на линии «Псков – Усть-Миль» – исключительно на руках. Содержимое татуировок во всех случаях было одинаковым и представляло собой небольшие квадратики с узорами – QR-коды. При наведении камерой смартфона на эти выбитые на теле картинки автоматически открывались ссылки – для каждого человека своя. И, хотя вычислить создателей информационных ресурсов по ссылкам не получалось, все же татуировки сыграли значительную роль в расследовании. Это были своего рода указатели дорог, по которым нужно было двигаться, чтобы докопаться до истины; подсказки, следование которым помогло прояснить множество связующих нитей, которыми были опутаны все участники дела.