Орала я так громко, что из окон выглянули обеспокоенные соседки, прибежал солдат и вытащил меня из черного смоляного болота, правда, без босоножек. Носки сразу же отправились на помойку, а босоножки папа выудил вечером и чистил их бензином, уайт-спиритом… в итоге пришлось с ними расстаться. С того дня мы знали, что с виду твердую черную массу лучше обходить стороной.
Как-то летом солдаты залили в углу детской площадки фундамент и начали стройку. Взрослые объяснили, что это будет детский домик, и мы целыми днями смотрели, как кирпич за кирпичом выкладывают на фундамент, промазывая между ними серой кремообразной жижей. С приходом осени работа была приостановлена, и стена сиротливо осталась стоять под дождем – чуть выше пояса. Домик так и не был достроен, но зато стену можно было использовать для игр в войнушку, прятаться за кирпичной кладкой или ходить по ней с шестом в руках, представляя себя канатоходцем. Мы постоянно изобретали новые увлекательные занятия.
Однажды мы нашли у забора недалеко от площадки широкую доску, на которую могли друг за другом сесть трое ребят, а на свалке – старую коляску, от которой открутили колеса. Мы притащили наши находки на площадку в надежде приделать колеса к доске и сделать машину. Мы примеряли колеса, садились на доску и представляли, как славно будем кататься на этом транспорте. Мы жили этой мечтой, просили взрослых сделать нам руль на палке, пока однажды наши запчасти не исчезли.
Погоревав, мы отправились играть на солдатскую ферму, где можно было погладить теленка, покормить бураками[6] лошадь, попугать свиней в загоне или придумать еще какое-нибудь веселье. Однажды, например, мы залезли в пустующие деревянные клетки, где недавно жили кролики, и, просовывая пальцы сквозь мелкую сетку, попытались закрыть снаружи крючок. Мы фантазировали, что это наши дома, а мы дружелюбные соседи, принимающие гостей.
В клетках пахло соломой и мокрой шерстью, на полу вперемешку с сухой травой валялась россыпь мелких коричневых комочков, на вид напоминавших орехи в шоколаде. После нескольких неудачных попыток мы успешно зацепили крючки за металлические ушки, только не учли одного – чтобы поддеть крючок и вытолкнуть его обратно, нам не хватило длины пальцев, что есть силы вдавленных в сетку. Не предусмотрев этого заранее, мы оказались взаперти – трое детей в трех клетках, словно кролики.
Просидев в заточении до вечера, мы были спасены Юлькиным папой, который случайно проходил мимо. Удивленный нашим рассказом, он звонко рассмеялся, ругать не стал. Кстати, объяснил нам, что шарики на дне клеток – кроличий помет, но это никак не испортило впечатлений от пребывания в жилище кроликов. Мы не были избалованы чистотой и предрассудками. Мы играли там, где нам нравилось, и были максимально естественны и близки к природе.
Рядом с фермой находилось подземелье – хранилище провизии для солдат. Папа говорил, что это стратегический запас еды на весь год. Это была землянка высотой с двухэтажный дом, поросшая травой и издалека напоминавшая обычный холм, а внутри – отделанное бетоном сооружение, где на полу были огромные кучи картофеля, моркови, свеклы и яблок. В сторонке стояли банки с тушенкой, лежали мешки с крупами. В помещении пахло сыростью, землей и яблоками – совсем как в кладовке у бабушки Луки.
От этого с детства знакомого и любимого запаха сердце и затрепетало – таким родным местом показалась ей деревушка с низкими домиками. И на Луку Аня взглянула по-новому, он оказался ей ближе, чем недоступный тренер. Думая о Роберте, она испытывала боль, но при мысли о Луке на лице появлялась улыбка – девушку переполняло спокойствие, передавшееся от него. Ане захотелось вспомнить еще что-то важное из детства, поэтому она повернулась на бок и снова представила себя шестилетней девочкой.
Нам не разрешали играть в подземелье, но в конце лета к обычно закрытым воротам хранилища подъезжали самосвалы с только что собранными на полях овощами, выгружали содержимое кузова в огромные кучи у входа, и солдаты, вооружившись лопатами, мешками, тележками и ящиками, перетаскивали картофель, свеклу, морковь в такие же огромные кучи, только в глубь подземелья. И тогда ворота открывали нараспашку, и солдаты, покрываясь потом и надрываясь от тяжести своей ноши, не замечали кучку ребят, гуськом вбежавших внутрь. Мы, затаив дыхание, обходили владения, представляя себя гномами в подземном царстве. Поговаривали, что из хранилища вела дверь в бомбоубежище, и мы мечтали найти ее.
Иногда мы ходили в служебное здание смотреть индийское кино вместе с солдатами. В зале расставляли стулья полукругом, все рассаживались по местам и несколько часов смотрели на пляски и слушали пение женщин в длинных сари. Мы любили эти фильмы, хоть они и были очень странными и черно-белыми. Желающих посмотреть кино было так много, что нам, детям, не хватало места в зале. Поэтому мы занимали лучшие места перед первым рядом стульев и усаживались на полу. А если нужно было покинуть зал до окончания фильма, мы проползали на коленках вдоль ряда стульев, поворачивали направо и на корточках преодолевали еще пару метров до двери.
Наши родители были очень веселыми и дружелюбными, у нас всегда был полный дом гостей. Входная дверь никогда не запиралась, и друзья забегали ко мне, когда хотели. Если подруга приходила, когда мы обедали, мама ставила на стол еще одну тарелку и наливала ей наваристого борща. Мама всегда болтала с соседками у подъезда, а иногда они занимались какими-то совместными заготовками. Например, закрывали в банки хрен, что занимало весь день. Сначала женщины шли в поле собирать его, потом садились на лавочку на улице и начинали чистить – отрезали листья и складывали корни в таз с водой, тщательно смывали всю землю и соскабливали кожицу такими же движениями, как при чистке моркови. Когда мама начинала тереть хрен на терке, его аромат с ярко выраженным горчичным запахом разливался по улице. После того как вся подготовительная работа была закончена, женщины перемещались каждая на свою кухню, где их дожидались банки, крышки, приправы, – и закрывали хрен в банки.
Каждое воскресенье на заставе был банный день – видимо, так было заведено на всех заставах, где имелись бани. Несмотря на то что у нас в квартире теперь была ванная комната и горячая вода, раз в неделю мы собирали полотенца и одежду в пакет и отправлялись в баню, которую топили солдаты. Как обычно, сначала мылись женщины и дети, потом мужчины. Баня состояла из предбанника, где все переодевались, парилки, душевой и бассейна. Вот там мы могли порезвиться! Вода была холодная, но после душной парной – самое то. После бани мы возвращались домой отдохнувшие и уставшие одновременно. Мама варила нам макароны с сосисками (к этому блюду полагался кетчуп) и разрешала поесть перед телевизором: как раз в это время показывали мультфильмы «Утиные истории», «Мишки Гамми» или «Смурфики» – правда, последние шли на польском канале, но мы понимали, что говорят персонажи.
Иногда родители с другими взрослыми ходили на пикники в беседку на краю леса. Мы знали, что если проехать прямо по дорожке, то упрешься в шлагбаум, где стоит караул с автоматом, охраняет границу с Польшей. Мы обожали пикники – взрослые пели, смеялись, болтали, играли на гитаре, а мы резвились в лесу неподалеку, прибегая, чтобы, обтерев о штаны руку от смолы и земли, схватить кусок сочного шашлыка с хлебом и продолжить погоню или поиски сокровища. Мама очень громко и заливисто смеялась, и я любила этот смех. И звуки гитары очень любила.
Дома мама часто играла нам на фортепиано, стоявшем в нашей с братом комнате, пела веселые детские песенки и исполняла классические произведения Бетховена, Моцарта, Баха. Мне нравилось сидеть на полу и слушать, как мама играет. Обладая прекрасным слухом, она могла играть без нот и подбирать мелодии.
По вечерам мама занималась музыкой с дочками тети Тани, соседки со второго этажа, а я сидела на полу с большой тетрадкой в клеточку и рисовала карандашами. Под звуки фортепиано я переносилась в сказочный лес и встречалась с удивительными животными, которых тут же изображала в своей тетради.
