Мелодичный сигнал мобильного телефона вернул Калинича к действительности. Звонила Аня.

– Леня, ты сейчас где?

– В скверике у твоего дома. Сижу в тени старой липы.

– Что ты там делаешь?

– Нирваню.

– Что-что? Ты можешь выражаться яснее?

– Пью свежее холодное пиво и погружаюсь в сладкую нирвану.

– Ну, вот! Я же тебя жду, вся уже как на иголках. Думаю-гадаю, почему ты так долго едешь, а ты там сидишь и пьянствуешь. Тебе не стыдно?

– Я не пьянствую, я грежу.

– Заканчивай это дело. Иди ко мне – будем грезить вдвоем. Или я сейчас уйду.

– Да ну что ты, Анюта! Пожалуйста, не сердись. Пять минут – и я буду у тебя. До встречи. Целую нежно.

Леонид Палыч спрятал мобильник, залпом допил все, что оставалось в бокале, и не спеша побрел к дому Ани.

VII

Они лежали на диване, тесно прижавшись друг другу, в скромной Аниной двухкомнатной квартирке. Аня дышала Калиничу в плечо, а он нежно гладил ее тяжелые шелковистые волосы и полушепотом рассказывал о сегодняшнем, на его взгляд, в высшей степени несуразном семинаре.

– Анечка, эти люди сговорились, что ли! Очевидное отрицают! Я же им наглядно продемонстрировал передачу вещей из бокса в бокс, а они меня на смех подняли. Начисто все отвергли! Глазам своим не верят, что ли? Это уму непостижимо! Я стоял перед ними и думал: то ли все они с ума посходили, то ли это я умом тронулся. Просто голова кругом идет! Насмешки, презрительные реплики, едкие комментарии, издевательские упреки… Как это неприятно! Они вели себя, как слепцы от рождения, которым пытаются объяснить, что розы, цветущие перед ними, красного цвета, васильки – голубого, а лилии – белого…

Калинич умолк, не переставая ласкать Анины волосы. Аня лежала молча, обдавая его волнами своего теплого и ласкового дыхания. Леонид Палыч привлек ее к себе и бережно поцеловал.

– Анюта, ты меня слушаешь? – спросил он.

– Конечно, Леня. И очень внимательно. Боюсь тебя перебить малейшим комментарием, чтобы не нарушить естественный ход твоих мыслей, – ответила она, обнимая его за шею. – Рассказывай дальше. Потом я тебе скажу все, что я думаю и о вашем семинаре, и о твоих коллегах.

– Так вот, Анюта, что-то тут не так. Я демонстрирую телепортацию, предлагаю всем желающим подойти и сделать это собственноручно. Что уж, казалось бы, может быть нагляднее и убедительнее этого дубового эксперимента? А все только издеваются и считают меня умалишенным! – с горьким отчаянием сказал Калинич.

– Вот уж врешь! – озорно возразила Аня, с лукавством заглянув ему в глаза. – Никак не все. Со всеми ты не знаком.

От этой шутки у Калинича приятно потеплело внутри. Он снова притиснул Аню к себе и нежно поцеловал в знак искренней благодарности, а потом тихо продолжил:

– Почти все эти люди, Анечка, когда-то у меня учились всему, что они сегодня умеют. В силу разных причин они юридически оформили свое положение на более высокой престижной ступени, чем я. Не до того мне было. Да и знания, умение, опыт и талант я ставил на первое место. Сейчас же многие из них совершенно утратили самокритичность, а некоторые вообще никогда ее не имели. Вот и думают они, что держат Бога за бороду. В науку они влезли исключительно для того, чтобы сорвать с нее дивиденды, сделать за ее счет карьеру и нахватать наград. Взять хотя бы Сережу Чаплию – серость и посредственность. Но дьявольски изворотлив и работоспособен. Может сутками сидеть и долбить в одну точку. Но все исключительно по чужим идеям. Сам он ничего существенного придумать не может, разве что по мелочам. Правда, этих мелочей он своей задницей нарабатывает довольно-таки много. Но крупное ему, увы, не по плечу. Он не знает, что такое вдохновение, увлеченность и одержимость. Ремесленник. А вот, поди ж ты, мнит себя великим ученым, в академики рвется. Завистлив при этом – в ложке воды конкурента утопит. Но меня раздражает не столько он, сколько его невежественные приспешники. Особенно Дима, который в силу своего скудоумия не понимает, что идеи дает не Чаплия. И вообще не такие, как он. Дима спит и видит себя на месте Чаплии. Но трагизм его в том, что он не видит дальше своего носа. Что он будет делать на его месте, если он не в состоянии отличить талантливого ученого от пробивного, энергичного, но заурядного выскочки? Он не любит талантливых, считая их никчемными прожектерами. А без талантливых людей настоящая наука, увы, не пойдет. Этот мерзавец обречен, но сколько он еще вреда успеет причинить науке и людям, которые ее творят! Чтобы зашибать деньги, особый талант не нужен. Но науки без таланта не бывает. Ни за какие деньги его не купишь, никаким трудом не наживешь и ничем его не заменишь. Талант – это ведь дар Божий!

Идиллическую тишину нарушил бой старинных настенных часов «Павел Буре». Баммм!.. Баммм!.. Калинич начал считать удары. Десять вечера. Они проговорили пять часов. Хватит. Надо вовремя остановиться. Пожалуй, уже не вовремя, а с солидным запозданием. Но лучше поздно, чем никогда.

– Что-то я не в меру разболтался. Понесло меня вниз по течению. Ты бы меня остановила, что ли. Столько времени я у тебя отнял без толку! Прости, пожалуйста, – смущенно извинился Леонид Палыч.

– Нет, Леня, это очень хорошо, что ты выговорился. Теперь я, как мне кажется, довольно ясно себе представляю, что творится у тебя в душе.

– Да какой от этого толк? – искренне недоумевал Леонид Палыч.

– Не перебивай меня, Леня. Я тебя выслушала. Выслушай теперь ты меня, – сказала Аня, крепко приникнув к его худощавому, но жилистому телу. – Я полностью разделяю твое мнение о коллегах. Но чем больше коллектив, тем больше он похож на человеческое общество в целом. В нем есть всякие: умные и глупые, порядочные и негодяи, честные и воры, злые и добрые, талантливые и скудоумные и так далее. Но несомненно одно – то, что ты им продемонстрировал, они видели впервые в истории человечества. Раньше никто этого никогда не видел, никто о таком не слышал и не помышлял, разве что какие-нибудь фантасты. Твоим коллегам это кажется странным, невероятным, невозможным, абсурдным. Новое всегда выглядит абсурдным, в него трудно поверить. Человек легко верит в то, что обыденно, банально. А новое, необычное, он подсознательно отвергает. Скажи человеку, что книга упала со стола на пол, и он в этом ни на йоту не усомнится. Но если ты скажешь, что она упала на потолок, он поднимет тебя на смех, потому что так никогда не было. Он никогда такого не видел и представить себе такого не может. Что, в окружении Джордано Бруно и Николая Коперника не было разумных людей? Были, несомненно были. Но они не могли себе представить, что мир устроен не так, как они это усвоили с пеленок. В тысяча шестьсот десятом году Галилей построил телескоп и открыл спутники Юпитера. В их существование никто не поверил, потому что это не укладывалось в усвоенную всеми тогдашними учеными модель мира. Точно так же, как и ты, он предлагал своим современникам самим посмотреть в телескоп, чтобы удостовериться в том, что они существуют. И они отказались! Зачем, говорили, нам смотреть, если мы точно знаем, что их там нет? Вспомни Леонардо да Винчи, предложившего идеи подводной лодки, вертолета и прочих новшеств. Их отвергли, даже не пытаясь в них разобраться. И все потому, что они опередили свое время. Принять эти идеи в те времена было все равно, что предложить построить автомобиль до изобретения колеса. Альберта Эйнштейна с его теорией относительности тоже в свое время высмеивали, считали его сумасшедшим. А твоя система телепортации более необычна, чем все, что я перечислила, вместе взятое! Кроме того, в сознании твоих коллег никак не укладывается, что один из их окружения, самый обыкновенный коллега Калинич, сделал вдруг невероятное открытие. Разве такое может быть? Он что, Эйнштейн? Или, может быть, Ньютон? Нет, конечно. Он рядовой научный сотрудник – Леонид Палыч Калинич. Какой, мол, из него, к чертовой матери, первооткрыватель? Так что не удивляйся реакции своих коллег. Мы будем планомерно приучать их к мысли, что телепортация так же реальна, как и радио, телевидение или, скажем, Интернет. И что Леонид Палыч – талантливый ученый и сделал чрезвычайно важное открытие мирового значения.