— Да что тут у вас за пальба опять, Враг бы вас всех побрал?! — в общем шуме рявкнул из коридора голос Орофера, он распихал кого-то с дороги и прошел внутрь. — Я вас тут всех разгоню к сучьей матери! За полную непригодность!

Белег посмотрел на Орофера, на напрягшегося Ордиля, на сникшего Нурмиля.

— Ничего особенного, Ваше Высочество. Мы проясняли некоторые вчерашние обстоятельства.

— Куталион! Опять! — Орофер подошел ближе, заглянул за стол, при виде ординарца отпрянул. — Совсем спятили? Да я вас под стражу отправлю! За самоуправство!

— Это излишне. Я и господин Турамбар действовали в интересах дела.

— Да-а? — зловеще протянул Орофер. — Сотрудников аппарата из окон выбрасывать, это в интересах? У вас, наверное, и полномочия такие есть — в интересах дела-то действовать?

Вместо ответа Белег вынул из кармана допуск, раскрыл и показал. Орофер недоверчиво подошел ближе.

— Когда это он у вас появился?

— На днях.

— А вчера вы про него запамятовали?

— Комиссован по здоровью.

— Еще скажите, корнета с балкона кидали по той же причине.

— Это я! Я! Перенервничал. Душа за дело болит!

— Ах, ну да, Турамбар, вам-то не впервой! Давайте сюда, — Орофер резко протянул руку, Белег руку отдернул.

— Не имею права передавать личное удостоверение первого порядка третьим лицам.

— Корлас! — Орофер совсем побагровел и свирепо заиграл желваками. — Живо сюда! Проверить по журналу, удостоверение номер… — он продиктовал, — кому, когда выдано. Немедленно! Марш!

Через восемь минут запыхавшийся Корлас доложил, и принц вынужден был проглотить дальнейшее возмущение. Должности к удостоверению не прилагалось, никаких других документов не было, но и очевидно подлинную подпись короля оспаривать не решился ни недоверчивый Орофер, ни коротко взглянувший Ордиль — пока.

— Очень интересно, господин Куталион, — с издевательской вежливостью проговорил Орофер, когда с разбирательством было покончено. В приемной остались только трое непосредственных участников переполоха, он сам и разведка — появившегося откуда-то взволнованного доктора Игливина тоже выпроводили. — Если посреди «интересов дела» найдете свободное время — будьте так любезны, почтите вниманием. Нам пора кое-что прояснить.

И ушел, от души хлопнув дверью. Рокотание «Ну ждите, я вам тут порядок наведу!» донеслось уже из коридора.

— Интересно, — повторил Белег и внимательно посмотрел — на подобравшегося Ордиля, на Халькона, потом на Нурмиля.

— А-а, переоперился, — разочарованным тоном добавил Турин и, убедившись, что больше в приемную никто не идет, поморщился и пихнул «корнета» ботинком в бок.

— Сориендировався, — гнусаво поправил тот.

В подробности Ордиль вдаваться не стал. Дождался, когда из приемной выйдут Халькон и под локоть ведомый им, явно уже на все наплевавший «корнет», затем сухо пояснил: незадачливого нарготрондского агента подловили на чем-то («Не твое дело на чем»), поставили перед нехитрым выбором и определили сюда. Так что сидит он под присмотром и не дергается, дело порученное делает и в худшем случае может теперь психануть и сбежать. Но это вряд ли.

— Стало быть, у тебя все везде схвачено, господин начальник, — насмешливо подытожил Турин.

Ордиль молча повернулся к нему. Окинул медленным равнодушным взглядом: от пошарканных носков армейских ботинок, от обмоток над ними, ношеных галифе, старой кожаной куртки, в расстегнутом вороте которой виднелась клетчатая рубашка, — до торчащего на бок вихра челки. Окинул — повернулся и пошел к выходу. Приостановился только на пороге:

— Делай что хочешь, Белег. Мешать не буду. О помощи не проси.

Ушел, дверь осталась открытой.

— Эй. Ты чего? — подождав, окликнул Турин. Белег вздохнул. Приобнял молодого человека за плечо и подтолкнул вперед.

— Идем.

11 часов 48 минут

— Приехали! Приехали! — прокричал кто-то на лестнице, и известие тут же подхватили, понесли дальше по дворцу.

Белег и Роглин, который пересказывал текущие (а вернее, отсутствующие) результаты обысков по городу, подошли к перилам на площадке парадной лестнице и заглянули через них. Внизу распахнулись высокие двери, почти бегом стали появляться гвардейцы в форме королевского полка, замелькали зеленые береты аросских егерей, оранжевые нашивки толгаленцев. Сверху было не видно, но снаружи, с площади, доносился моторный шум многих автомобилей, голоса, резкие команды. Наконец через порог перешагнул высокий мужчина в темной армейской куртке; с характерной, неистребимой привычкой огляделся быстро и цепко, словно оценивая обстановку на предмет угрозы, не нашел ее и только тогда обернулся — подал кому-то левую руку.

Она впорхнула, не остановилась и обычным своим порывистым, но легким, словно танцующим шагом пересекла площадку и — цок, цок, цок — стала быстро подниматься по ступенькам.

(На ТолГален телефонировали почти сразу. Говорил Эльмо: говорил сам, один и потом, когда Белег уже ходил между допросами гномов, сам же его разыскал. «Выезжают, — сообщил он, — к полудню будут. — Всю ночь поедут? — Белег только уточнил, не став больше ничего спрашивать, а Эльмо только покачал головой, словно прислушиваясь к чему-то, и добавил, вроде как поясняя: — Лютиэн»).

— Белег! — воскликнула она, увидев его наверху лестницы, и всплеснула руками.

Черный приталенный плащ колыхался вместе с юбками, вуалетка на приколотой шляпке сбилась набок — верхний пролет принцесса преодолела уже бегом и, подпрыгнув на предпоследней ступеньке, повисла у Белега на шее. Он не покачнулся: она была все такая же — маленькая и легкая.

— Белег, милый, да как же так… — прошептала Лютиэн ему в самое ухо и крепко, как в детстве, стиснула, прижалась щека к щеке. Щека была горячая и сухая. А пахло от нее уже не детством — дорожной пылью, костюмной шерстью и только слегка, издалека как будто — ландышами.

— Не знаю, малыш. Пока не знаю.

Следом уже поднялись Берен с Диором, остановились чуть ниже.

Тингол был несправедлив, когда говорил, что Диор пошел только в мать. Нет, высокий, стройный, очень соразмерный юноша взял лучшее от обоих: большие синие глаза, мягкие и правильные черты Лютиэн с резкой, броской, очень мужской внешностью Берена смешались равно — и гармонично. Ясно было: пройдет еще несколько лет, сойдет последняя детская округлость, и принц станет мужчиной редкой красоты.

Белег поставил Лютиэн на пол и по очереди пожал руки сыну и отцу. По человеческим меркам Берен почти не изменился: он старел медленно, но все же старел.

Дальше пошло предсказуемо: на шум набежали, зазвучали слова сочувствия и утешения, опять заблестели слезы — чьи-то чужие, не Лютиэн, Лютиэн не плакала; опять кого-то увели… Наконец вся эта пестрая разночинная толпа кончила стоять на лестнице и потекла дальше — в сторону Собственного дворца.

— Результаты? — тихо спросил Берен, когда их в общем потоке повлекло по переходам.

Лютиэн бежала впереди: Белег успел освободиться от ее руки и уступил место подоспевшему Галадону — теперь брат и сестра о чем-то быстро говорили там, за сомкнувшимися спинами гвардейцев и офицеров комендатуры.

— Не особо.

— Делать что?

— Обсудим.

Нагнав, ухватив за плечи, между ними протиснулся Диор, понизив голос, спросил:

— Нас потому вывезти хотели, да? Опасались чего-то? А? — покосился на отца и, еще понизив голос, добавил, жалуясь: — Не говорит мне.

— Помолчи, — коротко попросил Берен, и дальше действительно шли молча.

В личные королевские покои они с Турином вчера попасть и не пытались. С Мелиан следовало поговорить пораньше, но она так и не появилась ни на совещании, ни в дворцовых переходах, а Белег так и не придумал, как и что ей сказать. Роглин сообщил, она по-прежнему не принимает, и сам он смог зайти только на пару минут и безо всякого толка, а в остальном поручил обыскивать комнаты Тингола, но и там ничего не нашлось — Сильмарилл под подушкой не отыскался, футляр от него тоже, а личные записи касались сплошь семейных дел, и их почти сразу забрал себе Орофер.