Вот говорит царь сыновьям:
— Выпустите, дети, каждый по стреле. Куда та стрела полетит, там пусть каждый из вас свое счастье ищет.
Так царские сыновья и сделали. Они, вишь, сызмалу так привыкли: коли что отец приказывает, знает, что говорит!
Пустили по стреле три царевича. Стрела старшего полетела и вонзилась в стену дворца соседнего короля. Стрела среднего залетела в хоромы богатого боярина. А стрела меньшого взвилась высоко-высоко, в самое небо, — чуть братья себе шею не свернули, на ту стрелу глядючи: еле-еле она в небе была видна! И залетела та стрела в дремучий лес, впилась в верхушку старого дерева.
Поехал старший царевич, высватал красавицу-королевну и вернулся с нею к отцу.
Поехал средний и привез себе молодую, пригожую жену.
Отправился меньшой царевич свою стрелу искать. Весь свет исходил, пока до того лесу добрался, куда его стрела залетела. Ходит он по лесной чащобе, ищет дерево, в которое стрела попала. Весь лес исколесил и наконец нашел. И было то дерево такое высокое, такое толстое и такое старое, что оно здесь, в лесу, наверное, с самого сотворения земли стояло. Обхватил царевич дерево руками и ногами и полез вверх. Лезет, лезет, добрался до первого сука, ухватился за него рукой. А потом от сука до сука, с ветки на ветку, то на них взберется, то в воздухе повиснет, обхватив ветку ногами. И так долез царевич до самой вершины, выдернул из ствола свою стрелу и начал спускаться. А сам грустный такой! Думает, — не найти ему, видно, счастья! Ведь не на дереве же, в самом деле, не в дикой лесной чащобе ему свою суженую искать!
Только, видно, мало ему, бедняге, было, что невесты не нашел, столько времени зря по белу свету скитался: как стал он с того дерева спускаться, вцепилась ему в спину когтями большущая серая сова. Он уж и так и сяк, кричит на нее, плечами дергает, головой трясет. Сова и не думает с его спины слетать! Как пиявка в него впилась, — ни стряхнуть ее, ни прогнать. Никак царевич от этой пакости избавиться не может. Так и пришлось ему с совой на спине домой возвращаться. Идет он и видит: летят за ним еще целых шесть сов. Выждал царевич в лесу, пока совсем стемнело, чтобы хоть ребята озорные над ним не потешались, и воротился домой.
Вошел царевич в тот покой, где он во дворце жил, а все шесть сов за ним, расселись куда попало. Седьмая же, та что у него на спине сидела, слетела и прямо на его кровать в изголовье уселась.
Посидел бедный царевич, подумал и решил: «Будь что будет! Пусть вое своим чередом идет, а там увидим, что получится. Хорошо хоть, что сова со спины у меня слетела!»
А сам от усталости на ногах не стоит. И дорога длинная, и страху он порядком набрался. Прилег, и? только голову до подушки донес, таким глубоким сном заснул, как убитый. Только на другое утро и проснулся. Глядит, а радом с ним, на постели, такая красавица сладко спит, — глаз не отведешь! У изголовья кровати шесть сенных девушек стоят, одна другой краше, а в углу, на полу, семь серых совиных шкурок валяются.
Как увидели царь с царицей невесту меньшого сына, диву дались: они такой красоты отродясь не видывали!
Вот настал день свадьбы старшего царевича. Меньшой на свадьбу один отправился, без невесты, он ее с собой еще взять не мог. Но только стали в хороводе плясать, и его красавица-невеста объявилась, рядом с ним в хороводе встала. Царевич себя от радости не помнит: уж очень он ею гордился. Ведь другой такой нигде во всем свете не сыскать! Все гости с нее глаз не сводят. А царевичи и королевичи, что на той свадьбе гуляли, вокруг ее сенных девушек увиваются, в хоровод возле них встать норовят. И так они все до вечера веселились, плясали, а потом до полуночи за свадебным столом пировали. Вот стали гости разъезжаться. Царевич в свой покой удалился, и красавица-волшебница с ним. Легли они и уснули так, как только цари спят. Проснулся поутру царевич, видит шкурки совиные все там же, в углу, валяются. Вспомнилось ему, сколько он от сов натерпелся, и так ему противно стало, что его дрожью проняло.
Вот отпраздновали и свадьбу среднего царевича. Меньшой опять один на свадьбу пошел, и опять красавица-волшебница вдруг возле него очутилась, в хоровод рядом с нити стала. Видит царевич, что все другие царевичи и королевичи на них глядят, завидуют, и еще пуще своей невестой гордится. А гости с девушками волшебницы пляшут-утешаются, да так расходились, что у них и подметки-то от сапог поотлетали. Видно, правда, что на безрыбье и рак рыба.
А ввечеру, как все за стол сели, что меньшому царевичу на ум взбрело?… Не иначе, как его бес попутал! Встал он тихонько из-за стола, пошел к себе в покои, (взял совиные шкурки да и побросал их в печь. А сам, как ни в чем не бывало, воротился, за стол сел. Закричала тут одна из сенных девушек красавицы-волшебницы:
— Госпожа, чует мое сердце недоброе!
А другая: «Госпожа, что так гарью пахнет?» Заволновались гости, а волшебница девушкам в ответ:
— Замолчите! Нашли тоже время кричать — гостей тревожить!
Немного погодя говорит и третья девушка, ее любимая наперсница:
— Госпожа! Беда! Нет нам спасения! Нас кто-то предал!
Видно, волшебница и сама что-то неладное почуяла, или, может быть, до нее запах горелых перышек долетел. Только вскочила она из-за стола, а за ней все шесть ее сенных девушек. И обернулись они семью голубками, а волшебница и молвит царевичу:
— Неблагодарный ты! Счастливо мы с тобой встретились, счастливо тебе оставаться! Теперь не видать тебе меня, покудова ты такого подвига не совершишь, какого до тебя ни один человек еще не совершал.
Вылетели тут голубки в окошко, стайкой высоко в небо взмыли и исчезли.
Напрасно уговаривали молодые и все их гости царевича остаться, напрасно просили его мать и отец не отчаиваться, по невесте не убиваться, он словно окаменел, — стоит и голубкам вслед смотрит, за стол садиться не хочет.
На следующий день, еще до свету, собрался царевич в путь-дорогу — искать по белу свету пропавшую невесту. Без нее, мол, ему все одно жизнь не жизнь. Распрощался он с царем и царицей и пошел в ту сторону, куда стайка голубок улетела.
Шел он по долам, по горам, шел по темным лесам, где еще нога человеческая не ступала, шел по рощам веселым, шел полями зелеными, а голубок все нет как нет. Сколько ни искал царевич, сколько ни пытал, у людей ни выспрашивал, ничего о своей милой узнать не мог. Болит у него сердце от горя, тоскует душа, весь он как в огне горит, а все не сдается, змеем вперед летит, серым волком повсюду рыщет. И все понапрасну! Иной раз такая тоска на него нападет, впору с собой покончить, в пропасть броситься, либо о скалу голову себе размозжить. Только ему сердце говорило, что рано или поздно кончатся все его горести. И тогда встряхивал царевич кудрями и снова пускался в путь с твердой верой, что кто вот так, как он, всем сердцем жаждет что-нибудь найти, непременно найдет, своего добьется.
Как-то раз измученный тоской и трудной дорогой присел он отдохнуть в небольшой ложбинке и заснул крепким сном. Проснулся и слышит, где-то неподалеку сердитые голоса спорят между собой. Вскочил он и что же видит. Сцепились три бесенка, друг с другом ссорятся с пеной у рта. Подошел он к ним, приосанился да и говорит:
— А ведь ссора без драки, что свадьба без музыки.
— Хорошо сказано! — отвечает один бесенок. — Только мы не ссоримся, а так, спорим.
— И из-за чего у вас этот спор пошел? — спрашивает царевич.
— Да вот досталось нам после отца наследство: пара постол, шапка да кнут. И никак мы решить не Можем, что кому взять.
— Да на что вам это старье, что вы из-за него так спорите? На что оно годно?
— А вот на что: если кто эти постолы обует, через море как посуху пройдет. А кто эту шапку наденет, того сам черт не увидит, хоть ты ему пальцем в глаза тычь! А если этот кнут взять да им трижды над головой врага щелкнуть, враг тотчас же в камень обратится.
