Почувствовать запах моего возбуждения.

Когда он провел ногтями по моей коже, стон, вырвавшийся из моего рта, был слишком неожиданным, чтобы его контролировать.

Он тоже издал ответный звук, что-то среднее между рычанием и стоном, и вдруг я прижалась к нему спиной, твердые мышцы его тела прижались к моей спине.

— Я мечтал об этом звуке. — Его рот был так близко к моему горлу. Я чувствовала, как его голос вибрирует на моей плоти, прямо на шраме, который он оставил. — Ты знала об этом?

Его пальцы снова закружились в танце по моим крыльям, и на этот раз я даже не пыталась скрыть стон.

Груди болели, чувствительно прижимаясь к ткани рубашки. Я хотела, чтобы одежда исчезла — моя и его. Я хотела его кожу. Я хотела его дыхание. Матерь, я жаждала этого. Я жаждала этого так сильно, что сейчас я даже не могла ненавидеть себя за то, что так сильно хотела его.

И все же, я не хотела, чтобы все зашло дальше. Это прикосновение, его рот возле моего горла и его тело рядом с моим.

— Когда я вошел в то помещение, — шептал он, — я думал, что ты мертва. Я думал, что потерял тебя, Орайя. Я думал, что потерял тебя.

Его голос был слишком неровным, как открытая рана, потрескавшаяся и кровоточащая. Он коснулся меня там, где я не ожидала. Коснулся более чувствительных мест, чем его руки на моих крыльях.

Он был моим врагом. Он убил бы меня, если бы у него был шанс.

Он был моим врагом.

— Для тебя это было бы облегчением, — сказала я. — Многие проблемы были бы решены.

В этот же миг он стал жестким. Внезапно его рука оказалась у моего лица, наклоняя мою голову назад, чтобы встретиться с его глазами. В них полыхала ярость.

— Прекрати говорить подобные вещи.

— Почему? — прошептала я.

Зная, что я дразню его.

Зная, что снова задаю вопрос, на который не хочу знать ответ.

Он слегка наклонил голову вперед. Наши лица были так близко, что я чувствовала его дыхание, неглубокое и учащенное.

— Потому что я так устал, Орайя.

Его губы коснулись кончика моего носа. Почти поцелуй. Но не совсем.

— Я так устал притворяться. Устал притворяться, что не думаю о тебе каждую ночь. Что я никогда ничего не хотел…

Его горло дрогнуло, и он закрыл глаза, как будто ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями. Его пальцы снова нашли то место на моих крыльях, прочертив по нему так мучительно медленно, что я испустила дрожащий вздох, который заставил его наклониться чуть ближе, как будто он хотел поймать этот звук на своих губах.

— Я так устал, принцесса, — простонал он. — Так чертовски устал.

Это звучало как мольба, словно он умолял меня дать ответ, найти решение. И я ненавидела тот факт, что поняла это, потому что я тоже это чувствовала.

Это было так утомительно — все время быть такой безрадостной. Чувствовать себя такой злой. Постоянно сопротивляться. Так же утомительно, как носить крылья на спине.

Какая-то часть меня хотела сдаться. Позволить себе почувствовать что-то большее, чем небытие, печаль или гнев. Позволить ему прикоснуться ко мне, попробовать меня на вкус, заполнить меня. Трахать его до тех пор, пока я не буду чувствовать только удовольствие.

Раньше это срабатывало. На какое-то время.

Но с тех пор многое изменилось.

Потому что, когда я закрывала глаза, я не видела приятных образов обнаженного тела Райна, его поцелуев или ласк.

Я все еще видела его окровавленное тело на земле. Я все еще видела, как он убивает моего отца.

Я все еще видела свой клинок в его груди.

Я отстранилась, достаточно, чтобы между нами было расстояние, и увидела, как выражение лица Райна стало серьезным, как зеркало моего собственного понимания, увидела, как реальность просачивается внутрь.

Дымка удовольствия и комфорта начала растворяться. Я уже оплакивала это.

— Я был эгоистом, — сказал он. — В тот день, когда мы были вместе, я был готов позволить тебе использовать меня, чтобы сбежать. Я сделал это, зная, что если ты узнаешь правду о том, почему я был там, ты возненавидишь меня за это. И это… это было неправильно. Я думал, что умру там на арене, и все будет кончено, и ты никогда не узнаешь обо всем. Но…

Было удивительно, как быстро это произошло. Как пламя, окунутое в холодную воду.

Внезапная волна гнева была холодной и всепоглощающей.

— И что, черт возьми, это должно было означать? — сказала я. — Это должно было быть милосердием? Что ты умираешь за меня?

Его лицо изменилось, между бровями появилась складка.

— Я…

— Мне снится, как мой клинок входит в твою грудь каждую гребаную ночь, Райн.

Слишком много эмоций. Не показывай ему это.

Но было слишком поздно. Слова лились из меня, горячие и обжигающие.

— Ты заставил меня убить тебя, — выкрикнула я. — Ты заставил меня сделать то, что ты не смог сделать. Второй раз в жизни я…

Я пыталась сдержать поток этих слов так сильно, что зубами я прикусила язык до крови. Я отвернулась. Но было слишком поздно, чтобы не увидеть, как на лице Райна промелькнуло осознание, когда он коснулся своей груди, прямо там, где ее пронзил мой клинок.

Стыд захлестнул меня.

Я почти…

Матерь, что за дочь, черт возьми, из меня получилась? Что за королева?

— Орайя, — начал Райн, и я вздрогнула, приготовившись к его словам.

Но тут раздался стук в дверь.

Он не шелохнулся. Я чувствовала, как его глаза смотрят мне в спину.

Раздался еще один стук, уже громче.

— Райн? — раздался голос Мише из коридора. — Ты там?

Тишина.

Затем он наконец поднялся. Я не поднимала глаз, хотя слышала, как открылась дверь, и прозвучало яркое приветствие Мише.

— О! Ты очнулась!

Я не могла смотреть на нее. Я не хотела, чтобы она тоже это увидела.

— В чем дело? — Голос Райна был тихим.

Наступило молчание, пока Мише, несомненно, собирала все фрагменты воедино.

— Это от Вейла, — сказала она, в тон ему. — Там появилась… проблема в Сивринаже.

Райн выдохнул, что было бессловесным проклятием.

— Ты был прав — вздохнула она. — Они — чертовы ублюдки.

Глава

28

Райн

— Вот же чертовы ублюдки, — прошипел я.

— Угу, — согласилась Мише.

Я снова прочитал письмо, пальцы смяли пергамент со словами Вейла.

Предварительный мир после моего выступления на собрании знати мог затянуться лишь на некоторое время. В окрестностях Сивринажа начались волнения, причем некоторые из мелких ришанских дворян не только отказывались посылать свои войска, но и активно подрывали усилия Вейла.

У меня была своя порция недостатков, но наивность не входила в их число. Я знал, что рано или поздно — скорее всего, рано — это должно было случиться.

Вейл не говорил прямо, что считает Саймона Вазаруса ответственным. Но я знал, в чем заключаются мои подозрения. Решил, что мы сначала разберемся с отвергнутым потенциальным Наследником со стороны Орайи, а потом придется разбираться с моими.

— Итак.

Одно слово, и я уже боялся, что Мише скажет дальше.

— Что это было? — спросила она, очень непринужденно.

— Что? — сказал я, хотя и знал, про что она.

— То, что я увидела, когда вошла.

У меня болела голова. Я не хотел думать о том, что это было, в основном потому, что сам не знал. Я не хотел думать о стонах Орайи, о ее коже, о том кратком моменте уязвимости. Или о боли в ее глазах.

— Ничего, — проворчал я.

— Не похоже, что ничего.

— Это была ошибка.

Все это.

Ты заставил меня сделать то, что ты не смог сделать, — говорила она со слезами на глазах, выражение лица было таким искренним и открытым. Она даже не представляла, я был уверен, что она была как открытая книга, когда вся эта боль выплыла на поверхность.

Я чувствовал себя так глупо. Так невообразимо глупо.

До этого момента я не понимал, что я сделал. Я думал, что принес эту великую благородную жертву. Думал, что спас ее — или пытался спасти, даже если все пошло не… не так, как я надеялся.