— У нас нет времени, — пробормотала я, в основном для себя.

Нет, у меня не было времени задаваться вопросами. Не тогда, когда нам нужно было работать.

Джесмин серьезно кивнула, ее лицо превратилось из лица любопытного существа в лицо генерала.

— Вы в безопасности, Ваше Высочество?

Безопасность. Что это за слово. Но я ответила:

— Да. А что насчет вашего статуса?

— Мы в…

— Я не хочу знать. — Я знала, что если мы зашли так далеко, то никто не подслушивает наш разговор, но я не могла быть полностью уверена в этом.

На лице Джесмин появилось понимание.

— Да, Ваше Высочество. Как много Вы знаете о ходе войны?

Я прочистила горло.

Мне было стыдно признаться в том, как мало я знаю. Теперь, когда связь с Винсентом ярко и болезненно горела в моей груди, это казалось еще более постыдным.

На меня была возложена невероятная ответственность, и то, как я к ней относилась, не имело никакого значения, ведь пока что я ее растрачивала.

Мелькнул образ Джесмин, и я притянула чашу ближе к себе, как будто хотела силой притянуть ее обратно.

— Мне нужна твоя оценка, а не оценка ришанцев, — сказала я. Удобный способ отмахнуться от собственного невежества.

— Мы потеряли… многие из наших оставшихся опорных точек. Мы все еще сражаемся, чтобы защитить те, что остались, Ваше Высочество. Сражаемся всем, что у нас есть. Но… — Морщинка ненависти промелькнула на ее переносице. — Кроворожденные многочисленны и злобны. С ришанцами мы справимся. Кроворожденные… с ними трудно.

Это совпадает с тем, что я видела здесь. Райн мог сколько угодно философствовать о своих мечтах. Уродливая правда заключалась в том, что он пригласил собак в свое королевство и позволил им прятаться за его короной, пока они убивали его собственный народ. Он сильно зависел от их сил.

Когда-то Райн сказал мне, что мечты мало что значат. Главное — это действия.

Ну, его действий было недостаточно. И моих тоже не хватало.

Лицо Джесмин снова затуманилось, ее следующие слова были отрывистыми.

— Есть ли у Вас… указания?

В отчаянной попытке сохранить свою связь с ней, я прижала большой палец к краю чаши, чтобы в нее влилось больше крови, но от этого ее изображение только пошло рябью, а головная боль в затылке усилилась.

Звук далеких шагов заставил меня замереть. Я оглянулась через плечо на закрытую дверь в свои покои. Шаги не приближались, затем стихли до эха в противоположном конце коридора.

Я снова повернулась к зеркалу.

— У меня мало времени, — прошептала я.

— У Вас есть указания? — срочно спросила она.

Указания. Как будто у меня были какие-то полномочия указывать Джесмин, что она должна делать.

— Они придут за вами в Мисраду через две недели, — сказала я, быстро и тихо. — Это будет большой поход. Они уже не справляются — даже Кроворожденные. Они оставят оружейный склад Сивринажа без присмотра, чтобы собрать достаточно сил.

Джесмин нахмурила брови в раздумье.

— Не знаю, сможем ли мы защититься от такого количества солдат.

— Я тоже не знаю, сможете ли вы. Но, может быть, вам и не нужно.

Я колебалась, стояла на пороге решения, которое не могла взять назад. Решение сражаться.

Я чувствовала присутствие Винсента, как руку, лежащую на моем плече.

Это твое королевство, — прошептал он мне. Я научил тебя сражаться за достойное существование. Я дал тебе зубы. Теперь используй их.

— Эвакуируйте Мисраду, — сказала я. — Отправляйтесь к арсеналу, пока он не охраняется. Разгромите его, или захватите, или уничтожьте — все, что возможно с тем, что у вас есть. У вас есть ресурсы?

Даже сквозь туманное отражение, сталь во взгляде Джесмин была ясна.

— Будет туго. Но у нас достаточно средств, чтобы попытаться.

Я не позволила себе дрогнуть, не позволила своей команде ослабнуть, когда я сказала:

— Тогда сделайте это. Хватит убегать. Хватит защищаться. У нас нет времени на полумеры.

Пришло время черт возьми сражаться.

Антракт

Нет ничего более опасного, чем сделка. Нет страшнее ужасов, чем те, которые ты выбираешь. Нет худшей участи, чем та, о которой ты просишь.

Человек этого еще не понимает.

На самом деле, человек мало что понимает, хотя и не знает этого. Он был родом из маленького общества в маленьком городе, и большую часть своего времени проводил, пытаясь убежать оттуда. Из всех своих ограниченных возможностей он выбрал ту, которая давала ему наибольшую свободу. Он любит свободу, ощущение морского ветра в волосах. Он любит ее и сегодня, когда его корабль плывет по коварным водам вблизи Обитрэйса. Они называют это место крюком Ниаксии — маленькой изогнутой полоской земли, получившей свое название потому, что она так часто цепляла невольных моряков, словно беспомощную рыбу на леску. Ночь темная. Вода неспокойна. Небо штормит.

У моряков нет ни единого шанса.

Большинство из них погибает сразу, когда корабль — слишком маленький для такого опасного путешествия — разбивается о неумолимые скалы манящей руки Ниаксии. Они тонут в соленом море, их тела разбиваются о скалы или насаживаются на останки их собственного корабля.

Но этот человек, несмотря на свое ничем не примечательное воспитание, знает прежде всего одно:

Он знает, как сражаться.

Ему тридцать два года. Он не готов умереть. Его тело было безжалостно ранено в результате сильного удара корабля. И все же он плывет к берегу, его мышцы напрягаются под напором прибоя. Он вытаскивает себя на берег.

Когда, едва придя в себя, он поднимает голову, чтобы взглянуть на открывшееся перед ним зрелище — силуэт города, подобного которому он никогда не видел, все изгибы слоновой кости и лунный холодный свет, — ему кажется, что он никогда не видел ничего столь прекрасного.

В ту ночь он был очень близок к смерти.

Боги любят приписывать себе заслуги судьбы. Это судьба спасает его? Или это переменчивая рука удачи, бросающая кости в нужную сторону? Если это дело рук богов, то сегодня они смеются над собой.

Он ползет так далеко, как только может, дюйм за дюймом, песок под его руками превращается в камень, а затем в почву. Он чувствует, как смерть преследует его, чувствует, как она бурлит в каждом его кровавом вздохе. Когда-то этот человек считал себя храбрым. Но ни один смертный не может быть храбрым перед лицом безвременной смерти.

Смерть забрала бы его, если бы судьба или удача не спасли его — или не прокляли.

Король случайно натыкается на него в самый подходящий момент.

У этого короля была привычка собирать души, а душа молодого человека как раз из тех, что ему нравятся. Он переворачивает полубессознательного человека, оценивая его избитое, но хорошо сформированное лицо. Затем он опускается рядом с ним на колени и задает ему вопрос, который тот будет повторять всю оставшуюся бесконечную жизнь:

— Хочешь ли ты жить?

Что за глупый вопрос, думает человек.

Конечно, он хочет жить. Он молод. Дома его ждет семья. У него впереди десятилетия.

Ни один смертный не храбрится перед лицом безвременной смерти.

Ответ мужчины — как мольба:

— Да. Пожалуйста. Да. Помогите мне.

Позже он будет ненавидеть себя за это — за то, что так жалко умолял о собственном проклятии.

Король улыбается и опускает свой рот к горлу умирающего.

Глава

8

Райн

Я возненавидел Септимуса с первой нашей встречи.

Я точно знал, кто он такой, и даже если бы я не знал его репутацию, его внешность, которая во всех отношениях кричала о недостойном доверия Кроворожденном члене королевской семьи — быстро бы выдала его.