Это было так неожиданно, так жестоко, что я чуть слышно вздохнула, и мое тело плотнее прижалось к телу Райна.

Ниаксия позволила обмякшему и истекающему кровью трупу Саймона упасть на землю, не удостоив его даже взглядом.

Вместо этого она взяла в руки кривое творение из стали и зубов и уставилась на него.

Ее лицо было пустым. Но небо темнело, воздух становился все холоднее. Меня трясло — то ли от дрожи, то ли от страха, а может, и от того, и от другого, я не была уверена. Я все еще склонялась над Райном и не могла заставить себя остановиться, хотя знала, что это бессмысленно.

Я не могла защитить его от гнева богини.

Ее кончиками пальцев она прошла по подвеске — по сломанным зубам, припаянным к ней.

— Кто это сделал?

Я не ожидала этого. Что она прозвучит так… разбито.

— Любовь моя, — прошептала она. — Посмотри, во что ты превратился.

Боль в ее голосе была такой неприкрытой. Такой знакомой.

Нет, горе никогда не покидало нас. Даже богов. Прошло две тысячи лет, а Ниаксия все так же нежна.

Затем, жутко внезапно, она подняла голову.

Ее взгляд упал на меня.

В моей голове не осталось ни одной мысли. Вся сила внимания Ниаксии была разрушительной.

Кулон в ее руках исчез, и вдруг она оказалась передо мной.

— Как это случилось? — рычала она. — Мои собственные дети, использующие части тела трупа моего мужа в своих жалких целях? Какое невероятное неуважение!

Говори, Орайя, — напомнил мне голос. Объясни. Скажи что-нибудь.

Мне пришлось произносить слова с усилием.

— Я согласна с тобой, — сказала я. — Я возвращаю то, что принадлежит тебе по праву. Кровь твоего мужа, моя Матерь.

Я разжала пальцы, протягивая ей флакон в дрожащей ладони.

Ее лицо смягчилось. Проблеск горя. Проблеск печали.

Она потянулась к нему, но я убрала его — глупое движение, я поняла это сразу после того, как сделала это, когда ее печаль сменилась гневом.

— Я прошу о сделке, — быстро сказала я. — Одна услуга, и кровь твоя.

Ее лицо потемнело.

— Она уже моя.

Это было справедливое замечание. Я играла с тем, что мне не принадлежало, чтобы торговать им, используя рычаги, которые были смехотворны по отношению к богине. Мне было так страшно. Я была благодарна, что стояла на коленях, потому что в противном случае, я была уверена, что мои колени подкосились бы.

Я держалась за ощущение затихающего биения сердца Райна под моей ладонью и за собственное нарастающее отчаяние.

— Я взываю к твоему сердцу, моя Матерь, — задыхалась я. — Как влюбленная, познавшая горе. Прошу тебя. Ты права, кровь твоего мужа — твоя. Я знаю, что не могу и не хочу скрывать это от тебя. Но я прошу тебя об одном одолжении.

Я сглотнула, и мои следующие слова тяжело ложились на язык. Если бы я не была такой рассеянной, возможно, это было бы забавно. Всю свою жизнь я мечтала попросить у Ниаксии именно этот дар, но никогда не думала, что это произойдет при таких обстоятельствах.

Я сказала:

— Матерь моя, я прошу у тебя узы Кориатиса. Пожалуйста.

Мой голос сорвался на мольбу.

Узы Кориатиса. Дар бога, который, как я когда-то думала, даст мне силу, необходимую для того, чтобы стать настоящей дочерью Винсента. Теперь я отдавала величайшее оружие своего отца, чтобы связать себя узами с мужчиной, которого когда-то считала своим главным врагом. Чтобы спасти его жизнь.

Любовь превыше власти.

Взгляд Ниаксии метнулся вниз. Казалось, она впервые с момента прибытия заметила Райна, проявив лишь мимолетный интерес.

— Aх, — сказала она. — Я вижу. Многое изменилось, полагаю, с тех пор, как ты в последний раз умоляла меня сохранить ему жизнь.

Раньше Ниаксия смеялась, когда я просила ее спасти жизнь Райна, забавляясь выходками своих смертных последователей. Но сейчас в ее глазах не было веселья. Я жалела, что не могу прочитать ее лицо.

Я хотела бы найти для нее лучшие слова.

— Пожалуйста, — задыхаясь, повторила я. Еще одна слеза скатилась по моей щеке.

Она наклонилась. Кончики ее пальцев ласкали мое лицо, наклоняя мой подбородок к ней. Она была так близко, что могла бы поцеловать меня, так близко, что я могла сосчитать звезды и вселенные в ее глазах.

— Я уже говорила тебе однажды, маленький человечек, — прошептала она. — Мертвый любовник никогда не сможет разбить твое сердце. Ты не послушала меня тогда.

А Райн разбил мне сердце в ту ночь. Я не могла этого отрицать.

— Ты должна была позволить цветку твоей любви остаться навсегда застывшим, каким он был, — сказала она. — Такой прекрасный на пике своего расцвета. И он принес бы куда меньше боли.

Но не бывает любви без страха. Любовь без уязвимости. Любовь без риска.

— Но он не так прекрасен, как тот, что живет, — прошептала я.

На лице Ниаксии мелькнуло что-то, что я не смогла расшифровать. Она потянулась к флакону на моей ладони, и на этот раз я ей позволила. Ее пальцы коснулись его нежно, словно ласка любовника.

Она издала тихий, горький смех.

— Говорит та, что слишком юна, чтобы видеть уродство своего упадка.

Так ли она говорила себе? Так ли она заглушала свое горе из-за смерти мужа? Убеждала ли она себя, что так будет лучше?

В последний раз, когда я встречалась с Ниаксией, она казалась мне силой, превосходящей все мыслимые пределы.

Теперь она казалась… такой трагически несовершенной. Такой трагически несовершенной, как и мы.

— Она бы расцвела, — тихо сказала я. — Если бы она жила. Вы с Аларусом. Ваша любовь не увяла бы.

Глаза Ниаксии метнулись ко мне, как будто я напугала ее своими словами, как будто она ушла куда-то далеко, забыв, что я вообще здесь была.

На мгновение на ее прекрасном лице проступила печаль.

Затем она скрыла эту эмоцию за ледяной стеной, сохранив неподвижность черт лица. Она выхватила флакон из моих рук и поднялась во весь рост.

— Я чувствую твою боль, дитя мое, — сказала она. — Но я не могу дать тебе узы Кориатиса.

Слова уничтожили меня.

Моя кожа онемела. В ушах звенело. Я ничего не слышала, кроме стука своего сердца, разбившегося о ноги моей богини.

— Пожалуйста… — взмолилась я.

— Я романтическая натура, — сказала она. — Мне не доставляет удовольствия отказывать вам двоим. Но ты и он — вы оба были созданы тысячи лет назад как враги. Эти роли запечатлены на твоей коже. Хиадж. Ришан.

Моя грудь горела, мой знак Наследника пульсировал, словно разбуженный ее упоминанием.

— Роли, данные тобой, — сказала я, хотя и понимала, что спорить с ней глупо…

— Роли, данные вашими предками, — поправила она. — Знаешь ли ты, почему я создала линии Хиадж и Ришан? Потому что еще до того, как Обитрэйс стал землей вампиров, ваши народы воевали. Вечная борьба за власть, которая никогда не закончится. Это то, чем вы оба должны быть. Если я дам вам узы Кориатиса, ваши сердца станут едины, ваши линии переплетутся. Это навсегда сотрет наследие кланов Хиадж и Ришан.

— Это устранило бы две тысячи лет беспорядков.

И только когда Ниаксия медленно кивнула, окинув меня долгим, тяжелым взглядом, я поняла:

Мы говорили об одном и том же.

Ниаксия не была заинтересована в прекращении двухтысячелетней войны.

Ниаксии нравилось, когда ее дети ссорились, постоянно соперничая друг с другом за ее расположение и благосклонность.

Ниаксия не дала бы мне узы Кориатиса с Райном, не позволила бы спасти его жизнь, не имея на то никакого права, кроме мелкого упрямства.

Я открыла рот, но не смогла произнести ни слова. Гнев поглотил все слова.

Однако Ниаксия все равно почувствовала это, и на ее лице промелькнуло неодобрение. Она снова наклонилась к нему.

— Я уже второй раз вручаю тебе победу, дитя мое. Возможно, тебе стоит просто принять ее. Разве не все маленькие девочки мечтают стать королевами?

А ты? Я хотела спросить ее. А ты мечтала стать такой?

Вместо этого я прохрипела: