— Элизабет, — обращается она, переводя взгляд с Деклана на меня. — Чем ты занимаешься?

Я проглатываю глоток вина, который только что сделала, а затем уточняю:

— Что я делаю?

— Ты работаешь?

— О, эм, нет. Не в данный момент. — Никогда, если только помощь моему брату в взвешивании и упаковке наркотиков, которые они с Мэттом продавали на улицах, не считается работой. Я чувствую себя мошенницей, сидя здесь с ней. Как будто это мой уровень жизни.

— Это всегда приятно. Ты раньше бывала в Лондоне?

— Нет. Поверишь или нет, но это первый раз, когда я выезжаю из Штатов.

— Тогда мне нужно многое тебе показать, — взволнованно говорит она. — Ты уже проводила какую-нибудь разведку?

— Нет, перейти улицу в «Хэрродс» не считается, — шучу я.

— Деклан, — ругается она. — Почему ты держишь эту женщину взаперти? Выведи ее отсюда!

— Черт! Почему ты лезешь в мое дело? — говорит он, изображая негодование, как мы с Пиком часто делали бы друг с другом, как, вероятно, делают большинство братьев и сестер. — Мы были заняты, пытаясь устроиться.

Повернувшись ко мне, она продолжает:

— Ну, ты должна позволить мне показать тебе окрестности как-нибудь на следующей неделе. У меня несколько встреч с клиентами, но в остальном я свободна.

— Встречи с клиентами?

— О, простите мои плохие манеры. Я дизайнер по интерьеру. В данный момент я работаю над тремя домами. Два я заканчиваю, так что моя рабочая нагрузка скоро уменьшится.

— Это звучит как веселая работа.

— Все, что связано с покупками за чужие деньги — это весело, — смеется она.

Когда мы заканчиваем ужин, я встаю и собираю тарелки, унося их на кухню, чтобы она и Деклан могли продолжить разговор. Когда я ставлю чайник на плиту, чтобы вскипятить воду для чая и кофе, я вижу, как телефон Давины на стойке бара, где она сидела раньше, загорается и вибрирует при входящем звонке. Ожидая, пока вода нагреется, я беру ее телефон и передаю ей.

— Я думаю, что кто—то только что пытался дозвониться до тебя, — говорю я, протягивая ей телефон.

— О, спасибо. — Она берет телефон и смотрит, кто звонил, бормоча:

— Придурок.

— Что не так? — спрашивает Деклан, когда я сажусь обратно.

— Это Уильям.

— Я не думал, что вы двое еще разговариваете.

— Нет, но, по—видимому, у меня есть украшение, принадлежавшее его матери, которое он требует. Я сказала ему, что в доме нет ничего, что принадлежало бы ему, и попросила проверить его сейф, но он утверждает, что украшения там нет. Он продолжает преследовать меня по этому поводу.

— Скажи ему, пусть этим займутся адвокаты.

— Я так и сделала, но ублюдок отказывается, — говорит она Деклану, прежде чем повернуться ко мне, чтобы уточнить:

— Бывший муж.

— Ой.

— Мы развелись по религиозным соображениям. Он думал, что он Бог, а я нет.

Из всех ее шуток, которые она отпускала, это первая, когда я не могу сдержать смех.

— Ты была замужем раньше? — спрашивает она, и мой смех стихает.

Я прикусываю губу и поворачиваюсь к Деклану, когда чуть не ляпнула «да», не подумав. Она застала меня врасплох, и когда Деклан видит, он говорит за меня.

— Нет. Она никогда не была замужем.

Давина переводит взгляд с Деклана на меня с любопытным выражением на лице, скорее всего, задаваясь вопросом, почему ее вопрос заставил меня задохнуться и почему Деклан вмешался, чтобы ответить за меня. Она знает, что что—то не так, и я благодарю Бога за чайник на плите, когда он начинает громко свистеть.

— Извините меня, — говорю я, вставая и убегая на кухню.

Я делаю глубокий вдох, меня тошнит от всех этих вопросов. Я столько лет жила, притворяясь Ниной, что чувствую ее частью себя, и когда мне задают вопросы, я забываю, что я просто Элизабет, и я не могу пересекать две жизни.

— Ты в порядке? — спрашивает Деклан тихим голосом, когда присоединяется ко мне на кухне.

— Она знает, что мы лжем. Ты видел выражение ее лица?

— Она не знает. Все в порядке, — говорит он. — Перестань волноваться.

— Вот. — Я протягиваю ему французскую выпечку. — Отнеси это на стол, пожалуйста.

Он так и делает, и я следую за ним со своим чаем. Вечер заканчивается, когда мы заканчиваем наши напитки, и когда Давина объявляет, что ей пора идти, я успокаиваю ее несколькими пустыми любезностями, прежде чем поблагодарить ее за то, что она пришла, и она напоминает мне позвонить ей.

— Мы пойдем по магазинам или встретимся за хорошим обедом, — говорит она, и я отвечаю ложью:

— Это звучит действительно мило.

— Ты можешь получить мой номер у Деклана.

Мы прощаемся, и когда она выходит за дверь, Деклан говорит:

— Это было не так уж плохо, не так ли?

— Нет, — вру я. — Она очень милая.

Он подозрительно смотрит на меня.

— Что? — Я задаюсь вопросом.

— Ты все еще не ревнуешь, не так ли?

— Нет, я все еще не ревную, — снова вру я. — Ты ужасно самонадеян.

— Мне нравится, когда ты ревнуешь. — Он тянется ко мне, но я уклоняюсь от его прикосновения. — Тащи свою задницу обратно сюда.

— Как пожелаешь, МакКиннон. Ты хочешь прикоснуться ко мне?

— Всегда.

— Расплата - это сука, — насмехаюсь я. — Тебе не следовало так сильно дразнить меня раньше.

— Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что здесь командуешь ты.

Он снова приближается ко мне, но с каждым шагом вперед я отступаю на шаг, сохраняя дистанцию между нами. Его улыбка почти такая же широкая, как у меня, когда я пытаюсь сдержать смех. Мне нравится эта сторона нас вместе, сторона, которую нам еще предстоит исследовать друг с другом. Это молодой и свободный дух, и редкий взгляд на мальчишеское очарование Деклана. В его глазах радостный блеск, от которого мне хочется подбежать к нему.

Но что в этом веселого?

Пусть он поймает меня!

Элизабет

— Мой самолет вылетает завтра днем, — говорит мне Деклан, входя в гостиную.

— Что ты делаешь?

Я отрываю карандаш от бумаги и смотрю на беспорядочные буквы, понимая, как безумно это, должно быть, выглядит для него.

— Я должна продолжать пытаться.

— Я не обвиняю, дорогая. Мне просто любопытно, что означают все эти буквы.

— Я не знаю, — признаюсь я, пожимая плечами. — Наверное, я хотела посмотреть, есть ли что—то в этих именах. Что, возможно, если бы я взяла буквы и переставила их местами, я была бы... — Я позволяю своим словам затихнуть, когда осознаю, насколько глупо это звучит. — Я просто... я не могу сдаться.

— Я бы никогда не попросил тебя сдаться, но…

— Позволь мне остановить тебя, прежде чем ты скажешь мне, что я напрасно трачу свое время.

— Хорошо. — Отступая от темы, он продолжает:

— Итак, завтра днем...

— Я буду готова. Мне не так много надо упаковать, это не займет много времени.

— Я подумал, может быть, ты могла бы поехать куда—то. Ходить за покупками. У тебя почти нет одежды.

— Ты имеешь в виду потратить твои деньги?

— Наши деньги, — возражает он. — Но, если тебе неловко тратить их, позволь Давине потратить их. Это было бы не в первый раз.

— Что это значит?

— Однажды она украла мою копилку, чтобы купить себе пару шатких роликовых коньков.

Я смеюсь над его фарсовым возмущением.

— Значит, она тебя ограбила?

— В значительной степени — это непростительный поступок. Я копил эти деньги в течение долгого времени.

Моя улыбка исчезает, когда в меня закрадывается зависть.

— Что не так?

Я делаю паузу, не зная, что сказать, когда наконец говорю.

— У тебя действительно было счастливое детство, не так ли?

Его лицо смягчается от эмоций, когда он видит затаенную печаль в моих глазах. Он не отвечает мне сразу, пока я не заставляю его.

— Да. Я был счастливым ребенком.

Во мне зреет негодование, но не из—за Деклана. Это для всех людей, которые предали меня, моего отца и Пика. Я не ненавижу Деклана за то, что у него была хорошая жизнь, но я бы солгала, если бы сказала, что не ревную, потому что я, потому что это несправедливо.