— Но, в таком случае, почему нам не двигаться ночью? Мы были бы не так заметны…

— Потому что у нас нет времени! — рявкает тан. — Веорбург в осаде уже несколько лун; никто не знает, сумеет ли ярл-дверг Йорвард продержаться дольше! Вбей себе в голову, Литтиллитиг: если мы вовремя не доставим в крепость припасы, следующей крепостью, которая падет перед врагом, станет Диггенлау, и все его леты будут вырезаны. Поэтому вперед, чего бы это ни стоило!

— А потом, дракон глубоко заснул, — более спокойно добавляет Глашатай Закона. — На памяти гномов с момента его последнего появления прошло уже четыре поколения. Должно быть, он крепко спит на дне пещеры. Если мы пройдем мимо и не зашумим, он и когтем не пошевелит.

Маленький бригадир выглядит не особенно убежденным, но он уже далеко зашел в своей дерзости и не осмеливается выдвигать новые возражения. Он, кажется, взвешивает слова, а затем, наконец, бормочет:

— Если благородные сеньеры считают, что опасности нет, значит, леты выступят днем. В таком случае у меня, тем не менее, есть просьба…

— Ты меня утомляешь, жалобщик, — ворчит Ялмберик. — Я уже тебе окажу чертовское одолжение, если не отрежу сейчас тебе язык. Но говори дальше.

— По правде сказать, мои товарищи сильно обеспокоены, что мул мастера Скирфира идет со всем обозом. Для нас общество мастера Скирфира большая честь, но… его припасов хватит, чтобы взорвать целую шахту. А теперь предположим, что по какой-то необыкновенной случайности дракон пробудится… Большие червяки прожорливы, особенно после долгого поста, и любят пожирать целые стада. Представьте себе, что сталось бы, если бы он напал на мулов и его дыхание попало на узлы мастера Скирфира… Вся поклажа бы испарилась. Вот почему мы хотели спросить, не могли бы вы в своей великой мудрости предложить мастеру Скирфиру выдерживать расстояние…

— Что ж, с этим договорились: Скирфир будет путешествовать со мной, подальше от ваших уродливых рыл. Если что — я и без его запалов взорваться могу. А ты проваливай! Вон с глаз моих! Иди и скажи своим улиткам, что мы снова выходим, и что в их интересах пошевеливаться!

— Благодарю за вашу благосклонность, сеньер, — вздыхает маленький бригадир, переламываясь пополам.

Серые глаза Радсвина провожают его, пока он спускается обратно к группе носильщиков.

— У него неплохо подвешен язык, у этого бритого, — бормочет он.

— Я же тебе говорил, что он сообразительный, — подтверждает тан.

— Держу пари, он умеет читать и писать, — мрачно замечает Глашатай Закона.

— Должен уметь, он хороший горный мастер.

— Мне это не нравится, — рычит Радсвин. — Там, куда мы идем, нам не нужны носильщики с избытком мозгов. Это опасно.

Тан Ялмберик пожимает плечами, отчего его голова комично зарывается между наплечников.

— Ба, риска почти нет, — уклоняется он. — В любом случае, он будет слишком напуган драконом, чтобы здраво рассуждать.

— Будем надеяться, — ворчит Радсвин. — Будем надеяться.

Отдано приказание сниматься со стоянки. Альвы взваливают на спины тяжелые тюки и подхватывают уздечки мулов, которые паслись на редкой траве среди каменных россыпей. Тан становится во главе, в сопровождении пяти хускерлов^[20], свирепых бойцов его личной охраны. Он приказывает присоединиться к нему и Скирфиру Горелому Рту вместе со своим мулом, нагруженным бочками, горшками и рожками с порохом. Десять дружинников, давших клятву верности воинов-гномов, набранных из ремесленников Диггенлау, встают через равные промежутки внутри колонны альвов и вьючных животных. Арьергард берет на себя Радсвин Глашатай Закона, окруженный пятью хускерлами. Построение проходит в поразительной тишине, распоряжения отдаются жестами. Это приказ тана. Зычные голоса гномов и визгливые крики альвов, отражаясь в предгорьях, разнесутся далеко — не стоит тревожить сон дракона…

Отряд отправляется в путь, растянувшись извилистой лентой вдоль склона. Он поднимается на каменистый склон, где еще можно различить проплешину мощеной дороги. Ее полотно заросло мхом и альпийскими цветами. Как ни крут холм, для горного народца он — просто баловство. Это просто поворотный этап, перегон, который следует одолеть, прежде чем выйти в ледниковую долину; при других обстоятельствах он бы принес предвкушение неспешной прогулки, несмотря на воздух, разреженный на этой высоте. Но лица в отряде тана озабочены. Даже у хускерлов не лежит сердце фанфаронить, ведь впереди их ждет долина Вирмдейла, ее потерянный город — и ее дракон.

На вершине перевала угрюмо несут стражу две статуи; ростом с пятерых гномов, они изображают огромных ухмыляющихся драконов: губы скривились, один коготь предупреждающе поднят. Потрепанный веками морозов, снегопадов и непогоды постамент одного из них утопает в осыпях, а другой немного накренился. Альвы, проходя в их тени, бросают на них испуганные взгляды, и даже воинам не по себе. Ни один гном на памяти живущих ни разу не переступал этой черты. Эти памятники воздвигли в мудрости своей первые короли Ка’ад Бурга, чтобы наложить запрет на Вирмдейл и напоминать будущим поколениям о силе зла, что таится на дне долины.

К несчастью, неистовствует новая война. И к тому времени, когда диггенлаусский тан понял, что помощь клятвенной королевской дружины опоздает, он оказался в безысходной ситуации. Среди всех пока еще доступных ему вариантов благоприятных не оставалось. Но тан Ялмберик — вождь прагматичный: выбирая из двух зол, он убедил себя, что зло более древнее — наименьшее. Он решил пренебречь запретом, чтобы помочь Веорбургу.

Минуя каменных драконов, тан Диггенлау терзается беспокойством. Как давно осажден город? Не опоздал ли он с поддержкой благородного Йорварда Железнозубого, ярла-дверга, который правит леном? Эта неопределенность мучает его сильнее, чем опасность, таящаяся в глубине Вирмдейла.

Ведь Ялмберик слишком долго не мог уяснить, что война уже явилась на его порог. Крепость Веорбург находится рядом с Диггенлау, но головокружительной высоты массив Клюферфелл отделяет две долины друг от друга, и пять лун в году снег отрезает проходы, ведущие в Эафельд — кантон, где стоит Веорбург. Поэтому связь возобновляется только после потепления; и, хотя на этой высоте все еще очень холодно, Ялмберик с болью осознает, что с весеннего равноденствия прошло уже больше луны. С конца осени из Веорбурга не прибыло ни одного путешественника. Два каравана, направлявшиеся в Эафельд, исчезли в горах. Та же судьба практически постигла третий; только одному выжившему удалось вернуться в Диггенлау и рассказать, что его спутники попали в засаду. Его рассказ пролил зловещий свет на молчание Веорбурга: перевалы Клюферфелла наводнили гоблины. Поистине кишат ими! Сотни грабителей, мародеров и головорезов, и не одна лишь мелкая шушера: тут были и звероловы со своими клыкастыми питомцами, и людоеды, и тяжеловооруженные панцирники.

Таких размеров орда не могла просто стоять лагерем в высокогорье, кормясь за счет грабежа отдельных купцов. Кланы гоблинов кто-то снабжал; это пахло гораздо серьезнее вылазки или набега, даже крупномасштабного. Это было настоящее наступление, и Ялмберик представлял себе только одного вождя, достаточно могущественного, чтобы объединить такое количество кланов: Кононора, конунга Урук-Маугов.

Но тан понимал и другое. Сил, блокировавших перевалы Клюферфелла, было более чем достаточно, чтобы смести оборону Диггенлау: если они ограничивались тем, что перекрыли доступ к Эафельду, то лишь потому, что враг неполностью контролировал долину у себя в тылу. Веорбург еще сопротивлялся; Йорвард Железные Зубы, этот старый скряга, должен был цепляться за свою казну. Но как долго он сможет выстоять? Если бы осада началась весной, у гарнизона, возможно, хватило бы ресурсов продержаться несколько недель. Но если гоблины напали на крепость зимой, ситуация должна была стать ужасающей. Гномы и гоблины месяцами вели кротовью войну, роя подкопы и контрподкопы; от Веорбурга наверняка осталась только груда развалин, где друг друга убивали ударами кирки, бура, оползнями и наводнениями. Что касается защитников, то их, вероятно, довели до того, что они жевали собственные сапоги. Йорварда следовало спасать незамедлительно.