Они сошли с асфальта дороги в лес и направились к виднеющимся вдали остроконечным крышам дачных домиков. Под густой сенью вековых дубов и сосен было сумрачно и прохладно. Солнечные лучи почти не проникали сюда и воздух был насыщен терпким и приторным ароматом прелых листьев. Обогнув поляну, усыпанную светло-коричневыми шляпками грибов, они по едва заметной дорожке пошли вглубь леса. Тишина и кажущееся одиночество настраивали на откровенную беседу.

– Ну, что скажешь хорошего, Станислав Георгиевич? – спросил высокий мужчина, когда они миновали уже половину пути, отделяющую их от домиков.

Он широкими шагами, словно циркулем мерил петляющую среди деревьев дорожку, сбивая на ходу прутиком шляпки мухоморов.

– А что сказать… – с трудом поспевая за ним, ответил толстяк. – Вы видите, что творится. Все на глазах рушится.

– Да брось ты… рушится! – Виктор Сергеевич небрежно отмахнулся. – Все сами же и разрушили своей закостенелой политикой. Если государство строится правильно, оно как карточный домик рассыпаться не может. Надо было перестройку еще в шестидесятых годах начинать, как чехи, а не ждать, когда все по швам начнет трещать.

Станислав Георгиевич грустно вздохнул.

– Кто же мог знать, что так выйдет. Думали если проблемы не решать, может, сами собой как-нибудь рассосутся.

Виктор Сергеевич усмехнулся.

– А они и не рассосались. Только еще хуже стало.

– Хорошо хоть капитал успели вывезти. – добавил Станислав Георгиевич.

– Кстати, о капитале… – Виктор Сергеевич остановился и обернулся к нему. – За ним сейчас многие потянутся. А вот этого допустить нельзя. Он для возрождения страны приготовлен. Когда опять к власти придем, и вся эта шумиха с демократией уляжется. Вот когда народ снова в коммунизм поверит, тогда эти миллионы и пригодятся.

– Дожить бы… – снова вздохнул Станислав Георгиевич.

– Ничего доживем! – хлопнул его по плечу Виктор Сергеевич.  – Не мы, так дети наши или внуки им воспользуются. А посему его в большой тайне надо хранить. Кстати, кроме тебя кто еще о счетах этих знает?

Станислав Георгиевич пожал плечами.

– Кроме меня?.. – он задумался. – Наверное, еще Поспелов из орготдела ЦК и Никифоров из хозуправления. Других почитай никого и не осталось. Кто умер внезапно от инфаркта, кто в автокатастрофу попал, а кто и просто исчез. Ума не приложу, куда люди пропадают?

Виктор Сергеевич чуть усмехнулся.

– Все мы под богом ходим… –  философски, заметил он. – А людишки, что за границей сидят о счетах будут молчать? Как, думаешь? – спросил он.

– Трудно сказать. Ими Лубянка, а не мы занималась. Вот только зачем туда уголовников втянули, мне непонятно?

– Ну как зачем?.. – Виктор Сергеевич с умным видом поднял вверх палец. – Если на тебе «вышка» висит, то особенно не порассуждаешь. Чуть что, сразу приговор в исполнение приведут. Да и связи у них большие, там заграницей. Все и везде схвачено. И в эмиграции у них много знакомых, а те хорошо знают куда лучше всего деньги пристроить.

– Это все верно, все правильно… – Станислав Георгиевич с сомнением покачал головой. – Но это сработало, если бы мы у власти остались. Пусть не в одиночестве, все-таки демократия у нас, но у власти, а не в Лефортово, как сейчас. А вот что теперь из всего этого получится, бог его знает?..

Неожиданно Станислав Георгиевич остановился и, тяжело дыша, прислонился к стволу дерева.

– Погоди, пожалуйста, Виктор Сергеевич не торопись, а то что-то голова у меня закружилась и дышать трудно стало.

Виктор Сергеевич остановился.

– Это у тебя от той стопки, что мы на дорожку выпили. Не пошла, наверное…

Лицо у Станислава Георгиевича вдруг побледнело, и он стал медленно оседать на траву. Дождавшись пока он упадет, Виктор Сергеевич подошел к нему и, пощупав на руке пульс, тихо сказал.

– Я же говорил тебе Станислав Георгиевич, все мы под богом ходим.

Затем повернулся и, не оборачиваясь, пошел дальше по дорожке к дачам.

Телефон на столе руководителя нью-йоркского отделения банка «Восток-Кредит» вдруг ожил и издал длинную переливистую трель. Мишель Нуаре отложил в сторону свежий номер «Уолл-стрит джорнал» и взял трубку.

– Вас слушают!

По мере того, как его собеседник что-то быстро ему рассказывал, лицо Нуаре становилось все более встревоженным.

– Вы это точно установили? С тех пор она на связь не выходила? А сигнал: «Я в опасности!» получили, когда ее машина в аварию попала? А запеленговать его смогли? Где-где?.. – переспросил Нуаре, подходя к висящей на стене кабинета крупномасштабной карте США. – В районе Альбукерке. А точнее? Не смогли определить… – он озабоченно, потер трубкой телефона щеку. – Понятно… и затем говорите, сигнал пропал. Хорошо, я все понял. Сообщите все это офицеру, отвечающему за безопасность. Пусть срочно готовится к поездке в Альбукерке. Я, сейчас иду к консулу и после него зайду к вам. За это время приготовьте все необходимые документы.

Нуаре положил трубку на стол и, надевая на ходу пиджак, торопливым шагом вышел из кабинета.

Ночь для Надежды пролетела быстро. По правде говоря, она даже не заметила, когда она началась и когда закончилась. Свет в комнате не тушили, и отсчет времени она вела по своим все более тяжелеющим векам. Собственно говоря, раздумывать и, решать ей было нечего, так как с первых минут своего заточения она дала себе слово ничего не говорить, ибо цена той информации, которой она обладала, была слишком высока и несоизмерима даже с ее жизнью. Страшилась ли она пыток?..  Как всякий нормальный человек, конечно, да. Но дело, которому она служила, требовало от нее такой жертвы, и Надежда готова была ее безропотно принести. Приняв это решение, она почувствовала себя почему-то намного увереннее, чем раньше и поэтому на все вопросы старика, когда он появился у нее в комнате, отвечала упорным молчанием. Это его, в конце концов, разозлило и тогда двое раздетых до пояса мужчин повели ее по узкой лестнице куда-то вниз.

Надежду втолкнули в темную комнату без окон, в углу которой стоял привинченный к полу металлический стул, а на грязном полу валялись обрывки электрических проводов. Здесь мужчины вначале основательно прошлись кулаками по ее физиономии. А когда на ней не осталось живого места и, Надежда третий раз упала на холодный пол без сознания, потащили ее к стулу. Закрепив на запястьях идущие из стены провода, они подключили к ним реостат, и отошли на несколько шагов в сторону. Надежда уже поняла, что ее сейчас ждет и, до боли стиснула зубы.

То, что она испытала, превзошло все ее ожидания! Удары тока как раскаленные иглы впивались в ее тело, а вопрос: «В каких банках находятся твои счета?», вился над ней как голодное воронье над трупом. Спустя час она уже перестала понимать, где находится, из ее рта шла белая как взбитые сливки пена, а зубы постоянно выбивали друг о друга барабанную дробь. Почувствовав, что она вот-вот сойдет с ума, Надежда не выдержала и заплакала, но на все вопросы рассказать про счета по-прежнему отвечала категорическим отказом. Видимо то, что она находится на грани сумасшествия, поняли и ее мучители, и поэтому, прекратив пытки, вышли из комнаты.

Настойчивый звонок телефона, словно сигнал тревоги, поднял Майкла Дугласа с постели номера в отеле «Эль-Бассадор». Сонно взглянув на часы, в Ницце было только три часа ночи, он взял трубку. В ней послышался далекий голос Хоффмана.

– Срочно вылетай в Нью-Йорк! – даже не поздоровавшись, без своих обычных шуточек относительно того, кто спит с ним рядом, приказал он.

– А что случилось? – не понял Майкл.

– У русских какой-то переполох! – взволнованно пояснил Хоффман. – Все консульство в Нью-Йорке на ноги подняли. К консулу приехал Нуаре, руководитель филиала банка Гонгадзе, и они о чем-то долго совещались. Затем Нуаре вместе с Черкашиным поехали в аэропорт Кеннеди и ближайшим рейсом вылетели в Лас Вегас.