– Вот-вот! - подхватил майор, - теперь смотрим плюсы: низкий уровень общественного самосознания - значит, политическая аморфность; стабильные поступления в бюджет от торговли низкокачественным спиртным; малая продолжительность жизни - не нужно выплачивать пенсии; пьянство на рабочих местах - не нужно выплачивать премии… и так далее! А в сельской местности данные факторы возводятся в ранг неписанных законов. Когда коллектив состоит на три четверти из бухариков, с ним можно делать все, что угодно. Не считаясь, с общественным мнением, ибо залетчики молчат, а «голос единицы тоньше писка». И живут у нас сатрапы-директора и председатели, и молча глотают под вино обиду работники.
– Радостная картина! - скривился Артем, - но в Березовке еще терпимо. Пьянствуют не три четверти…
– А всего лишь половина! Согласен! Ты не был по другую сторону железной дороги - на северной стороне района. Там колхозы-совхозы дохленькие, главные инженеры и агрономы сами на тракторах сеют и пашут, а простой народ бухает. Те кто остался, естественно. Умные все посмывались вместе с целеустремленными, и вот как прикажете подымать такой колхоз! Никто туда и ехать не хочет! Помнишь, как в «Золотом теленке» говорил инженер Талмудовский? «Квартира-свинюшник, театра нет, оклад… Извозчик! Пошел на вокзал!»
– Ага! Свинюшник ему точно дадут, театр - на работе бесплатный, оклад - в счет будущих побед. Плюс отсутствие выходных и ненормированный рабочий день. Это - тюрьма. Мне так по-секрету сказал главный инженер в одном колхозе.
– Нет. Это не тюрьма, - авторитетно заявил Авраменко, - это - каторга! В тюрьме условия гораздо лучше. Причем, для некоторых - это добровольная каторга, что хуже всего. Понимает человек, что больше он нигде не нужен. Да и в деревне домишко имеется, участок, живность кое-какая. Это все, брат, привязывает.
– Да! - протянул задумчиво Орлов, - окончил парень школу, пошел работать в колхоз. Учиться в школе за одиннадцать лет надоело, охота самостоятельной жизни отведать. Затем армия, а после опять колхоз… день за днем, без выходных, да самой пенсии… отпуска исключительно зимой. Бр-р! Я правильно сделал, что дал тягу!
– Правильно! - подтвердил Олег Николаевич, - но у тебя и склад ума иной, и характер. Чтобы быть крестьянином и получать от этого наслаждение… это… это не знаю, кем это нужно быть!
Внезапно собеседники осознали, насколько странно и смешно выглядят беседы о счастье деревни на городской кухне, и сконфузились.
– Да уж! - допил свой бокал Артем, - вот всегда так у нас. Интеллигенция бунтует, но на кухне и чтобы никто не слышал.
– Какая из нас интеллигенция! - хмыкнул Авраменко, - оба на государевой службе.
– И оба в народ сходили. Каково там, в народе, господин майор?
– Хреново в народе, - ответил начальник милиции, - а ему трудно. Пора бы, наконец, государству повернуться лицом к селу и его обитателям.
– Иначе народ озвереет и может вздрючить государство, - сделал вывод Артем.
– Это они всегда запросто! - подтвердил майор, - все на свете сломать мы сумеем. Со стройкой вот тяжелее - плохо еще получается строить. Ладно, хозяин, пора и честь знать. Не грусти тут, и я не буду.
Авраменко попрощался и убыл в направлении Останкино, а Артем вышел на застекленную лоджию и глянул вниз - где шумел вечерний город. За светящимися окнами его граждане совершали ежедневный обряд: мыли руки, приходя с работы; садились за стол и ужинали; а после укладывались на диваны и мягкие уголки, усаживались кресла и шезлонги, подвергая себя добровольному «зомбированию» путем просмотра телевизионной жвачки. И он вновь стал кусочком города, его неотъемлемой частью. Жизнь в Березовке промелькнула и закончилась, словно ночной кошмар, а все приключения утвердили его лишь в одной мысли: каждому человеку соответствует свое время и свое место. Иначе никак.
Артем вернулся в комнату и снял с книжной полки толстенный фолиант. Раскрыл на первой попавшейся странице и прочел строки откровения из Агни-Йоги:
«Птичий свист прервал минуту отдыха. Почему напряглись
птицы в ранний час? Они дерзнули, услышав хвалу дерзновению.
Никто не сказал им, что их обыденный, свист не увеличит их
дерзновение. Оглушая обыденностью, тьма кричит. Тьма не
выносит дерзновения Света.
Когда напряжены весы Владыки, рано проснемся, чтоб
взвесить, как проводили день прошлый. Отберем самое
дерзновенное, чтоб эти зерна отягчили чашу. Огорчение старого
мира прибавим, ибо его тяжесть нам полезна. Приложим насмешки
невежества, каждая из них отяжелит чашу правды. Если найдем
угрозы и покушения, не забудем приложить их к наполненной
чаше. Что же заставляет колебаться весы? Чем же наполнена
чаша обвинения? Какие жалкие серые лохмотья наполнили чашу
суда? Как засохшие, сорные листья прошлой зимы, громоздятся
проклятия обыденности - сор прошлого дня.
Торжествуйте, дерзания, ибо самое крылатое осилило
осуждение».
– Нихрена не понятно! - признался он своему откровению в зеркале, - видать, Свет также не выносит дерзновения Тьмы.
Липень
июль - декабрь 7513 г. от сотворения мира
