— Не понимаю, — проронил Лайт, — как может Инт, инструмент разума, потворствовать нелепостям слепых инстинктов?

— В этом много неясного… Видимо, нелегкая задача — подавлять инстинктивные побуждения. Думаю, что нет такого человека, который никогда бы не поддавался эмоциям и вопреки разуму не совершал поступков, которых потом стыдился.

— Что касается меня, то ты права, — улыбнулся Лайт. — Продолжай.

— Другой пример перерождения полезного инстинкта мы найдем на голограмме генерала Боулза. Как видите, ее нижняя часть мало чем отличается от только что рассмотренной. Почти такой же захиревший второй ствол. И столь же разветвленный — первый. Те же цвета отрицательных эмоций.

Минерва провела лучом сверху вниз вдоль плотной, ярко светившейся зеленовато-коричневой плети и уткнулась в мозолистый бугор, где она брала свое начало.

— Здесь у плотоядных сформировались знакомые нам структуры преследования — способность выследить, догнать и умертвить другое животное, годное в пищу. Эти структуры верно служили и были необходимы людям, пока жизнь вынуждала их охотиться за крупными опасными зверями. Потом эта нужда отпала, и, вероятно, связанные с преследованием насилие и жестокость атрофировались бы, если бы между людьми не сложились взаимоотношения, чреватые конфликтами и враждой, если бы. не началась борьба за присвоение плодов чужого труда — борьба поработителей с порабощенными.

Милз не мог не прервать Минерву ироническим восклицанием:

— Гарри! Ты не находишь, что Минерва уклоняется в политику?

Лайт промолчал.

— Так, — продолжала Минерва, — в условиях социального антагонизма появились и закрепились эмоции агрессивности — готовности скопом, целыми армиями нападать на другие сообщества себе подобных, чтобы убивать и грабить. Уже много веков на зад сложился тип завоевателя-профессионала, гордившегося тем, что он умеет только убивать. Боулз его прямой наследник. Ему никогда не нужно было ни на кого нападать, чтобы насытиться. Но вместо того что бы отмереть, агрессивность разрослась у него и превратилась в такое крайнее патологическое состояние, как накопление у Кокера. Среда, в которой Боулз вырос, заставляла его непрерывно возбуждать клетки этой структуры. Все, что формировало личность Боулза, было связано с культом насилия, с военной карьерой. Агрессивность стала определяющей чертой его мышления и поведения.

Минерва укрупнила изображение, чтобы видней стали узловатые наросты на первом стволе и связи между разными его ответвлениями.

***

Не подозревая, что за ними наблюдают на далекой Земле, Кокер и Боулз заканчивали обзор изменений, происходивших в мире. Центр думающих машин выдал немногословное резюме, и наступила тишина. Кокер, нуждавшийся в более доступных комментариях своего советника, вывел его из глубокого раздумья:

— Что скажешь, Том? Когда это кончится?

— Что именно, Сэм?

— Все эти безобразия… Наших друзей свергают… Акции падают… Рождаются без конца… Кошмар!

— Я тебе уже говорил — у меня есть одна идея.

— Ну как же! — сделав вид, что припоминает, воскликнул Кокер. — Ты что-то обещал, не помню что.

— Я обещал подумать и пришел к твердому выводу.

— Не тяни, Том! Какой вывод? Что нужно сделать? Сколько это будет стоить?

— При нынешнем порядке в нашей стране нас ожидает полный крах. Ни этот либеральный ублюдок — президент, ни горлодеры в парламенте не способны навести порядок на Земле и обуздать анархию у себя под носом. Устарела вся система, Сэм! Давно устарела…

Боулз медленными шагами ходил вдоль стены. Чтобы видеть его лицо, Кокеру приходилось вращаться вместе с креслом. Это занятие утомило его, и он взмолился:

— Сядь ты наконец и говори яснее. Кто устарел? Кого нужно убрать?

— Система устарела, Сэм, си-сте-ма! Нельзя больше полагаться на мнение бездельников и трусов. Выступление какого-нибудь умника, наложившего в штаны от одной мысли о решительном отпоре, приводит в движение сотни миллионов олухов. Они жмут на правительство, на журналистов:.. Пора с этим кончать. Нужен новый порядок, Сэм.

— Нужен, Том, нужен! С чем кончать?

— К власти должны прийти сильные люди. Военные. Люди дела, умеющие стрелять.

— Очень хорошо, Том! Пусть приходят! Кого нужно купить?

— Нужно много денег и много людей… Я рассчитывал на этих парней, которых делает Торн, но пока у него плохо клеится.

— Почему плохо? Мимишки расходятся хорошо.

— Мне нужны не мимишки, а безотказные ребята, которые сделают все, что им прикажут.

— А почему не годятся солдаты? Обыкновенные. Ты же знаешь всех начальников. Прикажи им приказать.

— Нет, Сэм. Готовить операцию должны не военные. Многие из них не поймут, могут не согласиться. Начинать должны другие. Взорвать правительство, поджечь дом с четырех сторон, навести страх на всех… Это должен быть бунт, крушение всех основ.

Кокер окончательно потерял связь между мыслями и только часто помаргивал, страдальчески скривив рот.

— А когда уберут всех нынешних политиков, — продолжал Боулз, — и наши радикалы поднимут головы… Вот тогда выступит армия, чтобы спасти демократию. Военные раздавят анархию, возьмут власть в свои руки и наведут тот порядок, который нам нужен.

— Браво, Том! Красиво! — Кокер очень обрадовался, уловив не суть, а конечный результат операции. — А потом?

— Потом… Потом уже ничто не помешает нам стать хозяевами положения во всем мире.

— Отлично, Том! Начинай!

— Ты забыл, что у нас еще нет людей, которые должны начать.

— А где их взять?

— Есть один человек, у которого наберется достаточно именно таких парней, которые нам нужны.

— Кто это?

— Гудимен…

— Это… который?

— Крупный бизнесмен и старый гангстер. Умный и решительный. Он не меньше нас заинтересован в успехе дела. Но без больших денег не сделает ни шагу.

— А откуда у него люди?

— Не важно, Сэм, не важно. Но парни у него твердые, на все готовые. Если Гудимен прикажет, они пойдут куда надо и сделают все, что надо.

— А где он? Давай его сюда!

— Он недалеко — окопался в «Храме херувимов», на соседней орбите. Но нам с ним дело иметь нельзя, Сэм… Все может случиться… Если он провалится, мы должны остаться в стороне. Ни одна душа не должна пронюхать!