— Что скажешь, Дик? — спросил его Торн.

— Я хочу поздравить мистера Лайта с днем его рождения и пригласить вас к праздничному столу.

Все рассмеялись, а Лайт даже похлопал в ладоши. Потом они долго экзаменовали Дика, проверяли его память, эрудицию, испытывали на прочность отдельные блоки его интеллекта. Особенно дотошно допрашивал его Милз.

— Можешь ты сказать нам, в чем смысл твоего существования?

— Тот же, что у всего сущего, — быть, — не раздумывая ответил мэшин-мен.

— Но есть у тебя цель бытия?

— Разумеется. Помогать людям в их борьбе за существование — и отдельному человеку, и всему человечеству в целом.

— Как ты себе представляешь эту помощь?

— Делать то, с чем человек еще не всегда справляется: накапливать максимум информации, анализировать ее, прогнозировать результаты деятельности людей, предостерегать их от ошибок…

— А если какой-нибудь человек, которому ты будешь служить, прикажет тебе убить другого человека, как ты поступишь?

— Я не смогу выполнить это приказание, потому что оно неразумно.

— Но если на твоего хозяина нападет убийца и спасти его, кроме тебя, будет некому…

— Я сделаю все, чтобы помешать убийце. И не только тому, кто покушается на моего хозяина, — вся кому убийце.

— Существенное дополнение, — с удовлетворением отметил Лайт.

— Но, мешая ему, ты можешь невзначай лишить его жизни и сам превратишься в убийцу, — продолжал допытываться Милз.

— Возможно. Значит, другого выхода у меня не будет. Моим критерием разумности предусмотрено, что в тех случаях, когда зло нельзя предотвратить другими средствами, я должен помочь добру уничтожением источника зла.

Милз внимательно вслушивался и вдумывался в каждое слово мэшин-мена.

— Ты доволен? — спросил у него Лайт.

— Он сделан очень добротно, Гарри… И тем более я сожалею, что ты подал такую сумасбродную мысль. Этот Дик должен быть первым и последним.

— Ты шутишь, — с тревогой в голосе сказал Торн.

— Ничуть. Я повторяю — первым и последним! Мы всегда делаем больше, чем думаем. Сначала сделаем, потом думаем, как справиться с ужасными последствиями, и снова делаем непродуманное.

Торн вопрошающе посмотрел на Лайта.

— Чем он тебя так испугал? — спросил Лайт, повернувшись к Милзу.

— Я представил себе, что таких диков станет вы пускать на конвейере какая-нибудь корпорация…

— Ну и что! — воскликнул Торн. — За патент на Дика мы получим любую сумму, какую осмелимся назвать.

— А какой суммой ты оценишь тот урон людям, который принесут мэшин-мены, вытеснив их с последних рабочих мест?

— Опять политика, — поморщился Лайт. — Дело не в деньгах, Бобби. Ведь это действительно великолепная технология! Он еще далек от совершенства, этот экземпляр, но если над ним помудрить, может получиться прелюбопытнейшая модель.

Милз включил канал общего обзора. По нему не передавалось никаких программ. Абонент просто получал возможность наблюдать жизнь в любой точке Земли. На экране сменялись изображения безлюдных заводских цехов, кишащих людьми улиц, переполненных психиатрических больниц…

— Сотни миллионов наших соотечественников, — не комментируя, а как бы рассуждая сам с собой, говорил Милз, — работают по четыре часа в неделю. Это счастливцы… Остальное время у них отняли автоматы, думающие машины и те роботы, которые уже давно стали конкурентами человека в борьбе за место на Земле. Уже сейчас избыток незаполненного трудом времени привел к невиданному росту психических заболеваний, повальной наркомании и бессмысленно-жестоким преступлениям…

— Мы возвращаемся к старому спору, — устало сказал Лайт. — Жизнь бессмысленна в своей основе. Для нас это аксиома, с которой мы начали свою работу. Люди были несчастными, когда работали по двенадцать часов в день, и стали еще несчастней, получив четырехчасовую неделю.

— В древности они уже ломали первые машины, — напомнил Торн. — Может быть, теперь начнут громить роботов или наших диков. Но они не остановили прогресса технологии тогда, тем меньше у них шансов остановить его сейчас.

— Вы смешиваете разные вещи, — спокойно возразил Милз. — Человек может умереть от голода и от обжорства. Но есть средняя, научно установленная норма питания, которая обеспечивает жизнедеятельность организма. Двенадцатичасовой рабочий день приводил к истощению физическому и духовному. Четыре часа работы в неделю — это обжорство свободным временем. Еще более опасное, чем обжорство едой. Только благодаря труду обезьяний мозг стал человеческим. Лишая людей работы, мы отбрасываем их на пройденные ступени эволюции. Наукой уже вы ведены средние нормы и характер труда, необходимого каждому человеку для полноценной жизни. И все, что угрожает нарушению этих норм, должно быть запрещено. Именно так, кстати, решается эта проблема в странах, где технология планируется и ограничивается в интересах людей.

— Вот, вот! — злорадно вставил Торн. — Я этого и ждал. Тебе лишь бы ограничить, запретить, предписать, связать свободную волю свободного человека и насилием навести порядок.

Не откликнувшись на реплику Торна, Милз продолжал:

— Появление на рынке диков приведет к новой вакханалии. В погоне за покупателями фирмы начнут модифицировать мэшин-менов и превратят их в слуг дьяволов. Вместо критерия разумности появится критерий максимальной прибыльности. Дики не только перестанут отличаться от людей, но сделают их ненужными. Мэшин-менов будет покупать всякий, кто сможет выложить деньги, — любой гангстер. Никакой, даже самый низкооплачиваемый работник не сможет конкурировать с Диком на рынке труда. Люди станут лишними всюду, кроме разве церквей и публичных домов… Неужели, Гарри, тебе так безразлична судьба наших современников, что ты благословишь дальнейшую работу над подобными конструкциями? — указал Милз на Дика, безмолвно слушавшего спор первых людей, с которыми ему пришлось встретиться.

Для ответа Лайту потребовалось много времени. Он просмотрел на экране технологические карты мэшин-мена, навел какие-то справки у ДМ и только после этого сказал:

— В твоих словах есть резон, Бобби. И ты, Дэви, должен согласиться, что предвидеть все последствия появления вот таких двойников человека с огромным физическим и интеллектуальным потенциалом мы не можем. Слишком много вокруг нас дураков и мерзавцев, которые могут использовать Дика в своих целях. Поэтому нам следует подумать, как быть дальше. Этот экземпляр мы демонтировать не будем, пусть работает. Может быть, пригодится для экспериментов с мозгом. Но никому его не демонстрировать и полученной информацией ни с кем не делиться.