«Выгоревший», — отметил Ингеральд. Дурной знак для столь юного эльнора, если тот не найдет вскоре силы вновь разжечь в душе огонь жизни.

— Я виновен перед Его Высочеством, мой король. Потеряв голову, совершил преступление, о котором сожалею, и готов понести любое наказание.

Глухой, сорванный голос роняет слова без всякого чувства.

— В чем заключается твоя вина?

— Вижу, что того не желает принц, но если вы прикажете, открою все.

Ингеральд поднял ладонь.

— Не стоит. В этом вы с ним удивительно единодушны. Он осудил тебя за тяжкое оскорбление, однако, в отличие от тебя, бодр, цел и невредим. Стало быть, то было оскорбление словом. Или ты потерял голову и ударил его, за что, несомненно, подлежишь серьезному наказанию.

Вот и случилось. Слишком долго бегал он от неизбежного.

Король слегка подался вперед, пристально рассматривая безмолвно преклонившего перед ним колено оружейника. Из-за двери донесся дружный приглушенный смех — возможно, это Кейрон не ограничился музицированием.

— Слушай мой суд. В кейол саэллон безвинно ты был отлучен от должности, заключен в собственном доме, покрыт поношением. Да вменится тебе теперь за дело. Работа, к которой ты вернулся, для тебя все еще тяжела. Не появляйся в Лаэльнэторне в течение года, этот день не в счет. Поскольку же успел ты вкусить наказания чрезмерного, против закона, остальные снимаются с тебя. Иди и служи династии Лаэльнэтеров, как обещал.

Наль осторожно поднял взгляд. Впрочем, ни тень облегчения, ни проблеск радости не оживили его лица.

— Снова, Ваше Величество? Вы слишком добры ко мне после всех доставленных разочарований.

— Назови хоть одно.

— Нарушенное слово, опоздание на корабль из Мидгарда, когда меня ждали здесь. Нынешние большие нестроения Лаэльнэтерам. Опоздание более чем в луну, выход на работу, что до сих пор завершаю с помощью лорда Мадальгара. Теперь это.

Слабая улыбка коснулась даже не губ Ингеральда — глаз. Он протянул Налю руку. Медленно, словно по тонкому льду, юноша приблизился и поцеловал унизанную фамильными перстнями кисть. Без малого все драгоценности эти — творение Фрозенблейдов.

— Иди.

Гул голосов и плавная, струящаяся музыка тронного зала. Пол казался зыбким. Говорят, чернильный напиток Мидгарда придает бодрости и сил, поднимает дух. Возможно, такое воздействие он действительно оказывал на людей. На себе Наль этого практически не заметил. Лорд Гервальд и леди Шириэль пили из любопытства, чтобы более смешаться с франкскими аристократами, потом ради необычного вкуса и по привычке. Быть может, узнать у скерсалорцев, не окажется ли у кого с собой этого заморского чудодейственного эликсира, и попробовать еще раз?

— Лорд Нальдерон, — перед глазами появилась Вартальда Кетельрос. Шелковое платье цветов Дома — лиловое с зеленым, черным и золотым шитьем, словно заросли диких лесных ягод. На тонкогубом холеном лице тень, причины которой не отгадать, да он и не возьмется. — Решив не появляться при Дворе без приглашения вы сами справедливо низложили себя до Третьего Дома. Но я прошу вас крепче держаться данного слова… ради душевного спокойствия остальных.

— Не знаю, о ком вы, высокая леди. Но спокойствие гарантирую не менее, чем до следующего теур саэллона.

Получивший наказ ожидать в зале Алуин ревниво наблюдал, как тот же слуга, что пригласил его в потайную комнату на разговор с венценосными родителями, теперь вызывает кузнеца. Когда последний вышел, по лицу его невозможно было прочесть ничего. Осужден? Оправдан? Леди Вартальда обратилась к нему, но тот будто смотрел поверх ее плеча. Во всем облике его сквозила сухая безучастная усталость.

— Что решил ты, отец?

Алуин вновь стоял в покоях при тронном зале, а за спиной полукругом — его свита. Многие из них с тяжелой совестью опускали глаза. Амаранта беспокойно теребила длинный расшитый мелкими самоцветами рукав. Присутствие канцлера сулило еще меньше доброго, чем сам повторный вызов. В положении принца неуместно было начинать с требований отчета, однако он рискнул.

— Я буду говорить с тобой, сын, — отмел Его Величество все попытки. — Подойди ближе.

— Что будет с оружейником?

— Он наказан, — спокойно ответил Ингеральд.

— Каким образом? Он признался?

— Ты отказался от обвинений перед лицом закона. Дело это теперь останется между мною и лордом Нальдероном.

— Он сказал?..

— Ничего не сказал, зная, что ты того не желаешь.

— Отошли его в Эстадрет! — вырвалось у Алуина. — Пусть служит малому Двору, а здесь останется Мадальгар! — Ингеральд медленно, с достоинством склонил голову набок, словно не верил своим ушам и внимательно вслушивался в советы младшего сына, данные при посторонних ему, королю. Было в этом жесте нечто исполненное неуловимого внутреннего благородства вперемешку с юношеским азартом. Сквозило любопытство грациозного хищного зверя, оценивающего возникшее на его территории мелкое беспокойство. Алуин торопливо облизнул губы: — Так будет лучше для всех, отец, для него тоже; видишь, что происходит иначе. Он и сам не рад находиться здесь.

— Принимая присягу, король дает слово: «Я не злоупотреблю твоей верностью и не потребую от тебя дела бесчестного или неисполнимого». Ты потребовал бесчестного дела. Верность компаньона обратил во зло. Будь ты королем, это обернулось бы потерей чести, а короне не место на бесчестной голове. Знаешь ли, как решают этот вопрос в Мидгарде?

Юноша гордо промолчал.

— Корону снимают вместе с головой. То, как обошелся ты с другим подданным, лордом Нальдероном, не имеет оправданий. Все подданные — дети короля. Коли не король ты, должен смотреть на них хотя бы как на меньших домочадцев. Лорд Герстан, сын Грейнна из рода Фаэрнфьяллов, выйди вперед.

Герстан с побелевшими губами был явно напуган, но держался достойно. Он сделал несколько шагов, поравнявшись с Алуином, и преклонил перед Ингеральдом колено почти с той же готовностью встретить неминуемое, как недавно Нальдерон.

— Как случилось вчера, что охота на лесную дичь обернулась расправой над эльнором?

— Я исполнял приказ моего принца, Ваше Величество, — с глубоким поклоном отвечал поднявшийся Герстан. — Это мой долг. Принц Алуин велел наказать лорда Нальдерона, стало быть, тому имелось веское основание. Я верен моему принцу и всегда встану на его защиту.

— И не пришло тебе в голову, что принц может ошибаться? Или он занял для тебя место Создателя?

— О, нет, Ваше Величество!

Уши застывшего с поднятой головой Алуина алели, как осенний закат.

— Может ли кто-то из вас, — Ингеральд обвел взглядом остальных пятнадцать эльноров и эльнайри, составлявших свиту младшего принца, — предоставить лорду Герстану слово защиты?

Вопрошаемые мучительно замедлили. Любовь и узы верности обязывали их как защищать принца, так и отвечать королю.

— Говорите, — холодно поторопил Алуин.

— С вашего позволения, Ваше Высочество, — с усилием проговорила одна из эльнайри. — Лорд Герстан и другие четверо не желали исполнять приговор, Ваше Величество. Все предлагали иные решения: отвести лорда Нальдерона в Дом Правосудия, отдать охотникам.

— И все же никто не остановил неправедной расправы, кроме Ее Высочества Амаранты.

— Причина приказа была нам неизвестна, мой король. Нам осталось довериться словам принца Алуина. — Говорившая эльнайри опустила глаза. Кто где стоял и что сказал, легко восстановили в памяти остальные.

Ингеральд вновь обратился к Герстану:

— Верность, готовая преступить законы души и чести, подобна яду лесного дурмана. Отравляет подносящего равно, как и пьющего. Сладкой кажется она, ибо мнит себя достойной и правой. Чем крепче такая верность, тем сильнее дурман. Что если бы принц твой приказал тебе творить больше беззаконных истязаний?

— То означало бы помрачение рассудка.

— Много ли зол сотворил бы ты, доколе понял, что принц твой безумен?!

Все вздрогнули: в глазах Ингеральда полыхнул студеный синий огонь, а голос, не поднимаясь до крика, хлестнул по покоям горной метелью. Герстан смешался и поспешно опустился на одно колено снова.