– Черепашьи у вас темпы… До сих пор даже трибуны нет для выступления командующего!
– И дорога к месту учения такая, что сам черт ногу сломит… – добавил полковой комиссар Коврыгин.
– Если командующий найдет какой-нибудь недостаток, – пригрозил Русачев, – я вас всех разгоню. Попомните мое слово!
К удивлению всех, Русачев не сделал никаких замечаний Канашову. За последнее время комдив часто бывал на занятиях в полку Канашова и не раз спорил с командиром полка, иногда дело доходило до резких разговоров, но сейчас, на совещании, он даже не обмолвился об этом. А ведь только позавчера они снова столкнулись. Канашов предложил ознакомить расчеты полковых минометов с устройством мин и дать им отстрелять упражнения до того, как они примут участие в учениях, а Русачев решительно воспротивился, ссылаясь на приказ, запрещающий знакомить с этими минами и тем более отстреливать.
– Что ж это выходит, Василий Александрович, будто мы своим людям не доверяем? Ведь воевать-то будут они. Какой же прок, если они толком не знают своего оружия?
– Не торопитесь, товарищ Канашов. Будут воевать, тогда и узнают, а нарушать приказ не позволю.
– Но ведь командующий дал согласие. И по-моему незачем засекречивать каждый пустяк… В иностранной печати публикуются все сведения о таких тяжелых минометах, и даже «Красная звезда» о них писала, а мы засекречиваем.
– Сказать, товарищ Канашов, все можно. А где документ? Меня, а никого другого, тряхнут. Подпишет командующий бумагу, тогда и обучай.
Но и об этом разговоре не упомянул Русачев на совещании. И вдруг сказал:
– Вчера я на занятиях у Канашова был, беседовал с его бойцами. Умеет он с людей требовать. И все они ему как богу верят. Неплохой бы из тебя, Канашов, политработник вышел!
Заместитель комдива по политчасти Коврыгин недовольно покосился на Русачева.
К Канашову он все больше и больше питал неприязнь за его резкое выступление на партийной конференции в адрес политотдела.
– Я это серьезно говорю, – подтвердил комдив.
Эта внезапная похвала смутила Канашова. Он слегка растерялся.
А через неделю после этого совещания пришла еще одна телеграмма от командующего военным округом. В ней указывалось, что генеральная «репетиция» назначается на двадцатое мая, а сами учения – на конец июня, когда войска выйдут в лагеря.
2
Как-то, возвращаясь из кино, Наташа сказала Жигуленко, что она и ее отец друзья и она доверяет ему все свои секреты. А вскоре после этого Канашов пробрал Жигуленко за опоздание на стрелковый тренаж. Жигуленко задумался: «Не откровенность ли Наташи с отцом – причина придирок Канашова? Ведь недаром же говорят: «Если хочешь вывести из себя Канашова, поухаживай за его дочерью». Я думал, что это шутка, а оказывается, нет». Жигуленко тем более было обидно страдать из-за Наташи, потому что последнее время его больше волновала Рита. И он уже не раз назначал ей свидания то на опушке леса, то в кино.
…Вот уже в течение нескольких дней батальон Горобца работал в лесу по оборудованию окопов и огневых позиций, где по плану тактических учений должен был обороняться противник.
Андрей Полагута глядел на могучие ели с серой шероховатой корой, на золотоствольные сосны и белые, с глянцевитой кожей березы и чувствовал себя в родной стихии.
Тут можно развернуться! Он гордо ходил, поплевывая на большие, мозолистые ладони, и похлопывал сильной рукой стволы деревьев, словно друзей по плечу.
Взводам Миронова и Жигуленко выделили участки рядом. Миронов разбил свой взвод на команды: одну из них, во главе с Полагутой, назначил пилить и рубить деревья, другую – очищать ветки, третью – уносить готовые бревна, а четвертую – на подсобные работы: носить хворост, очищать позиции от кустарника.
У Жигуленко взвод занимался всем одновременно. Евгений ходил чем-то расстроенный.
– Тоже мне, нашли подходящую работенку! – ворчал он. – Есть же в дивизии саперы. Не наше это дело!
Настроение Жигуленко быстро передалось и подчиненным. Работа шла вяло, чуть ли не через каждые полчаса объявлялись перекуры, курили подолгу. Сержанты, видя, что лейтенант не обращает никакого внимания на то, как идет работа, перестали требовать с бойцов.
Возвращаясь с обеда, Жигуленко услышал, как кто-то кричит, называя его фамилию. Он прибавил шагу и вышел к месту, где находился его взвод. На этом участке работала сейчас примерно одна треть бойцов под командой сержанта Горшкова. Жигуленко встретили подполковник Канашов, капитан Горобец и старший лейтенант Аржанцев. «Сплошное начальство! – подумал он. – Жди неприятностей!»
Он отрапортовал командиру полка.
– Где ваши люди, лейтенант? – спросил Канашов.
Жигуленко растерянно оглянулся.
– Наверно, там, в лесу. – И он показал рукой на лес.
– Что они делают?
– Не знаю.
– Спят они у вас там, – сердито сказал Канашов. – А вы где пропадали?
Жигуленко не знал, что ему сказать в оправдание.
– Поднять всех, дать задание, разбить взвод на группы, как сделал ваш сосед. – И Канашов указал на участок Миронова. – Почему вы, лейтенант, на стрелковые тренажи опаздываете? – спросил он жестким голосом. – Смотрите, чтобы это было в последний раз. Вот на танцы в клуб вы не опаздываете…
Жигуленко появился во взводе взволнованный и сразу стал кричать на сержантов:
– Распустили бойцов! Безобразие!
Мысль о том, что Миронов получил благодарность за сегодняшнюю работу, а он – выговор, не давала ему покоя. «Ясно, Канашов из-за дочери придирается».
Размышления Жигуленко прервал сигнал машины Русачева.
Комдив побывал на других участках, остался недоволен и приехал в батальон Горобца.
Вместе с Русачевым приехала и Рита. Ей хотелось увидеть Жигуленко.
Беспечно выпрыгнув из машины, Рита направилась к лесу. Прогуливаясь, Рита попала на участок, где пилили сосны. Полагута допилил мощную сосну и оставил немного для подсечки. Еж, как всегда, балагурил, и Полагута наконец возмутился:
– Ну и помощник у меня: один раз топором ударит, а час языком треплет.
Еж рассердился, подбежал к сосне и, схватив топор, подрубил ее под запил. Сосна, загребая воздух раскидистыми ветвями, стала падать к земле. И только тут бойцы увидели, что именно там, куда падала сосна, появилась девушка.
Мгновение – и Жигуленко очутился около Риты. Он схватил ее в охапку и только успел сделать несколько шагов, как сосна с грохотом и треском свалилась, сбив обоих верхушкой. Все бросились к ним. Только Еж застыл на месте, оцепенев от страха.
Полагута первым подбежал к Рите и Жигуленко. Веткой Рите ободрало щеку, а Жигуленко сучком довольно глубоко разрезало левую руку. Кровь обильно сочилась из раны.
Русачев с благодарностью глядел на рослого, мужественного лейтенанта, который так самоотверженно спас его дочь. Комдив подошел к нему и молча крепко пожал руку.
Смелый поступок Жигуленко моментально стал достоянием всего полка, а вскоре и дивизии.
3
День генеральной «репетиции» показных тактических учений выдался на редкость погожим. На траве и листьях играли всеми цветами радуги прозрачные капли росы. Солнце поднималось как-то особенно медленно, не торопясь, будто не желая мешать работе людей и томить их обжигающим зноем. Кругом стояла такая тишина, что за версту можно было услышать, как стрекочет в бескрайном море трав одинокий кузнечик.
Еще перед восходом солнца батальон Горобца занял исходную позицию для наступления. Подполковник Канашов приказал оцепить район учения. Командир полка еще раз осмотрел каждое орудие и отдал распоряжение начальнику артиллерии майору Дунаеву проверить, как подготовлены огневые расчеты.
Эта казавшаяся некоторым командирам, особенно артиллеристам, излишней придирчивость объяснялась тем, что артиллерия должна была вести огонь боевыми снарядами – прямой наводкой по дотам и впервые применять еще не получивший тогда распространения метод артиллерийской поддержки пехоты и танков – огневой вал. Это такой способ стрельбы артиллерии, когда батарея, дивизион должны были вести огонь по нескольким рубежам обороны противника. Обычно первым рубежом был передний край – первые окопы, а затем, по мере подхода к нему нашей пехоты и танков, артиллерия переносила огонь дальше, в глубину, к следующему рубежу, отстоящему в сотнях метров от первого, и как бы вела за движущимся огневым щитом атакующие войска, пробивая пехоте и танкам дорогу к обороне противника.