На одной из переправ через быструю протоку их настиг отряд всадников. В грохоте спадавшей с порога воды Андрей не слышал топота коней и увидел их, едва очутившись на другом берегу. Выхватив меч, не успев произнести ни слова, он стоял против двух десятков крепкотелых воинов, загораживая тропу и в то же время понимая свою беспомощность. Он впервые видел сыновей Имьях: волосы, собранные в пучки на макушке или сплетенные в тугие косы, и знаки на груди, выведенные жертвенной кровью, смешанной с соком трав, придавали им вид свирепых разбойников. Вооружением служили короткие тяжелые копья и щиты толстой кожи, покрытые пластинами бронзы.

- Оенгинар! - негромко воскликнул тот, шею которого украшало ожерелье из кусочков хрусталя и черного агата. Остальные, пропуская его, расступились.

- Оенгинар, ты ли это? - осторожно спросил имьяхиец, оставаясь с другой стороны бурлящей стремнины.

- Это я, Истргдор. Я жив! Клянусь Крилохом! Клянусь ослепительным Рэдо - я жив! Они спасли меня, наверно уже мертвого, когда Рустм уносил мое тело в страну гадов и чудовищ! Они люди, поверь! Немного волшебные люди! Не бойтесь же вы, они идут от добрых богов! - мальчишка вошел в воду.

Истргдор, спрыгнув с коня, шагнул навстречу и, помедлив еще секунду, подхватил его на руки. Только тогда озабоченное лицо воина озарила улыбка.

- Рожденный Днем Единорога жив! - потрясая Оенгинаром, как бесценным обретением, вскричал он. Эта радость вмиг передалась остальным. Вопя благодарение богам, имьяхийцы пересекли протоку и окружили принесших счастливый день незнакомцев.

По совету Истргдора, Оенгинар сам отобрал лучших лошадей для своих спасителей. И оба воина, к пущему удивлению Грачева, были лишь признательны, что выбор пал на их жеребцов.

Еще один день они ехали вместе с учтивым к ним и, вместе с тем, разнузданным до дикости воинством Имьях, пересекая малые притоки Рустма и отклоняясь на восток.

Когда впереди показались первые селения, Истргдор сказал: - Мы здесь расстанемся. Только знайте: о том, что Оенгинар жив, стоит умолчать. Не говорите о Рожденном ни с кем. Впереди Бамбуковый город - объедьте его и не ищите встречи с людьми Ниесхиока. Теперь у вас хорошие кони, а люди гор, если вы упомянете мое имя, не откажут в любой помощи. Думаю, для прошедших Ильгодо достигнуть Ворот Земли Облаков - пустяк. Если боги так близки вам, зачем мне вас поучать?!

Аттлиец громко гортанно крикнул, и отряд устремился за ним.

- Если действительно боги нам так близки… - с усмешкой повторил Грачев.

Неожиданное бегство имьяхийцев казалось ему странным, а раскинувшиеся впереди поля и рощи хотелось объехать самой дальней дорогой.

Бамбуковый город готовился к торжеству. Из леса доставляли, указанные жрецами, породы деревьев - огромные, лишенные ветвей. За воротами их распиливали на кругляки, тесали под доски и волокли к площади. Туда подвозили бочонки с маслами, амфоры с винами да душистыми смолами и сборы трав для курений, упакованные в тюки. Второй день город был встревожен приготовлениями. Ведь следовало торопиться; даже жрецы Оканона не знали, когда наступит время, помеченное божеством, и новый Держатель Рода займет свое место. Давно умчались гонцы в провинции; ответом в город стекались обозы с овощами, кореньями, корзинами спелых плодов; через южные ворота гнали овец, туда же проводили повозки с грудами битой дичи: жирных антилоп и молодых пятнистых свиней, огромных белоснежных гусей, золотистых фазанов. Отдельными кучками, источавшими неприятный запах, лежали еноты. Для особо пикантных блюд припасли живых ежей и черепах. В закрытых корзинах с травой чабреца и ореховых листьев, свою участь ожидали тонкие изумрудные змейки. В жажде веселья, неистовых развлечений, предвкушая обилие еды, питья, сюда тянулся народ из окрестных селений, малых городов, разодетых роскошно и нище: кто в потертых кожаных рубахах с медными бляхами старых воителей или грубых туниках, серых, как пыльная дорога, плащах. Некоторые в легких аттлийских одеждах сказочно красивых и очень редких, въезжали верхом или на колесницах. За стенами пылали костры, и пьяные голоса под звуки свирелей затягивали пение. Дальше, удары в тугую кожу барабанов соединялись с криками куплетов ритуальных гимнов, сразу их подхватывала разгулявшаяся местная беднота. Если вчера нельзя было понять радость или горе после двух великих смертей стучится в сердцах преданных Единорогу, то сегодня на окраине у полуразрушенных бамбуковых хижин, все ждали пира, а уж заодно и Слова нового Держателя.

Входя в Дом Рода, Ваамкан оставил сопровождавших у дверей и в залу прошествовал один. Сквозь прорези в высоком вводе проникал свет, приглушенный красноватыми пластинами обсидиана. Казалось, над головой зачиналось багровое зарево. Ниже было привычнее и уютнее. Меж массивных колонн в чашах на треногах догорал огонь. Запах масла напоминал дом, а легкая примесь благовоний - внутренности святилища Крилоха. Ваамкан стоял в нерешительности, озираясь на затворенные двери черного дерева, обитые рисунком серебра, на посеребренные копьеподобные рога, торчавшие из стены, белые и кроваво-красные знаки пола - в сути законы из начала дней, но читаемые уже не так. Он прошел сквозь древние письмена до последнего ряда колонн. Теперь только семь ступеней отделяли от площадки с троном, ныне пустым. Идти дальше жрец не решился. Еще несколько дней назад он и думать не мог, что с подобными мыслями окажется здесь, перед этим грубым и царственным табуретом, вырезанный из странного камня, так просто и неправдоподобно. Крупные голубые сапфиры украшали его углы, топазы бесцветные, едва желтые, как ядовитый взгляд, привораживали.

Лицо Ваамкана выглядело бледным, углы губ дрожали, собирая капли пота, словно его тело лизнуло жало триоры. Он откинул полог одежды, извлек амулет - мешочек из кожи змеи и тогда даже улыбнулся. Сжимая рукой плод могучего колдовства, жрец повернулся к чаще с огнем.

- Ты сгоришь. Обратишься в пламя, смрад. Я жертвую тобой, хранивший меня! - произнес Ваамкан. - Жертвую… Но пусть твоя сила передастся мне! Не надолго, как вспышка молнии в потоке лет. Мне нужен этот миг или я погибну! Помоги последний раз!

Он разжал ладонь и развел руки, будто распятый, жадно вдыхая едкий дым, закрыв глаза, шепча молитвы. Вдруг осознание собственного величия нахлынуло волной, утвердилось.

- Я буду сидеть там! - глядя на трон, вдохновенно решил он. - В назначенный день я войду сюда с моим Обнаиконом. Не пеленки грудного, как символ присутствия, лягут на трон - я, держа моего сына, сяду на него…

- Ваамкан, - кто-то окликнул его.

Он увидел: Ниесхиок появился из сумрака бокового хода.

- Послушай меня, Ваамкан, - верховный жрец Рэдо вышел на свет: - То, что я скажу останется известным только нам… - Он пытливо глядел на Ваамкана и долго молчал, думая, как же быстро изменился этот неприметный жрец никчемного, всеми забытого святилища: - Мы пожелали, чтобы сын твой вошел сюда Держателем, Мы молим богов - они услышали, Обнаикон станет главой Рода, станет по праву Рожденного. Желаешь - идем, я открою твоим глазам его божественного ровесника. Ему четыре месяца и рог тверд, как аттлийское железо. Он не по возрасту крепок. Он бел, бел как снега гор. Верю, он вырастит великолепным, могучим - великий дух воплотится в это чудное животное! Грядут счастливые дни для нашего народа: благоденствие, сила, власть. По воле ослепительного Рэдо происходит все на земле: зреет зерно, плоды, рождаются животные и люди. Все идет так пока наша воля в согласии с высшей.

- Значит, но воле Рэдо исчез Оенгинар?

- Оенгинар не был в согласии с богами. Но что ты хочешь этим сказать?

- Богами или людьми? Впрочем - все равно. Я еще увижу детеныша Единорога, Ниесхиок. А сейчас ответь: как ускорить приход моего Обнаикона в Дом Рода.