- Тогда проси ветер и чудо! - Криди надел шлем, султан пышных белых перьев вздрогнул в порыве налетевшего ветра.

Жрец, закрыв глаза, обращал свой дух к вездесущему духу Атта. Он молил о помощи и счастливом исходе, как проделывал много раз, и может это спасало. Беззвучные слова были пылки, неистовы и верно достигали небес. В лице, похожем на бронзовую маску, застыла боль, ибо слишком долго он ждал день, когда бесконечные воды прервутся взгорьями благодатной Аттины. Он даже не думал о сокровищах укрытых в трюме, собранных на землях столь далеких, что многие сомневались, земле ли они принадлежат. Сокровищах, бесценных образцах и редких вещах, которым, увы, уже не быть в Аттле, как истинный посвященный высокого Дома он не боялся смерти, но до горестного стона не хотел уйти в этот счастливый день. Изменяя себе и уподобляясь Астовым жрецам, Нуарг обращался к могучим духам планет, чьи невидимые токи пронизывали сушу и море, рождая то, что люди называют случаем, реже - чудом.

Парус хлопнул и обвис. Следуя команде аргура, судно совершало разворот. Натягивая шкоты, матросы снова ловили ветер. Такой маневр для жреца был полной неожиданностью: они проскочили в двух десятках корпусов перед носом ближней галеры и теперь шли к дуге подводных скал. Над их острыми выступами дико пенились волны.

- Мы одолеем этот хребет Эрхега! Сам Океан поможет! - твердо заверил Криди. - Южане не такие же безумцы, чтобы пойти следом.

Наконец Нуарг понял отчаянный замысел аргура; он собирался, седлая водяной вал, преодолеть полосу рифов, достаточно узкую в этом месте. Разумеется, соадамяне не так безумны, чтобы следовать его примеру, а поиски безопасного прохода отнимут у них много времени и сил гребцов. Маневр Криди казался одинаково спасительным и опасным. На галерах быстро разгадали его, но смогли воспрепятствовать лишь дружным залпом метательных машин. В воздухе засвистели тяжелые снаряды. Одно из ядер достигло цели: на палубу брызнула смола. Теперь любая искра могла превратить судно в пылающий факел.

- Помоги нам, многоопытный жрец! Ты можешь! - услышал Нуарг голос кормчего. Он повернулся и встретился с решительным взглядом Криди.

- Пришла пора, - глухо сказал аргур. Совсем рядом вода вскипала, дробясь о скалы. Огненные стрелы нетерпеливых соадамян ложились ближе.

- Не спешите, дети Атта! - предостерег жрец. - Пусть волна наберет силу.

Он вонзил посох из кости нарвала в доску и вытянул руки, подражая движениями волн, при этом все увеличивая амплитуду. Со стороны казалось: служитель Верхнего храма качает море, а сила его растет. Возможно, так оно и было.

Криди что-то крикнул кормчему, матросы натянули шкоты и корабль, поднимаясь на гребень волны, двинулся к берегу. Это походило на бросок под занесенный меч Цио. Нуарг вскинул руки, великим усилием изливая волю и силу, словно не Океан, а он сам нес судно. И в тот же миг снаряд катапульты угодил в корму. Камень пробил обшивку и повредил рулевое весло. Зря кормчий вопил молитвы и проклятия, налегал на рычаг: судно неумолимо влекло к скалам. Новый страшный удар расколол корпус, как ореховую скорлупу, лопнули толстые канаты такелажа, и люди посыпались в клокочущую пучину. Жестоким богам или многоруким демонам моря так было угодно: вода заливала хрипящие молитвы рты, твердыня скал да необузданная сила волн восстали против дерзких аттлийцев. Суждено погибнуть было почти всем.

Ослепнув от боли в разбитом плече, Нуарг пытался ухватить обломок мачты. Пальцы его скользили, а мокрая одежда тянула на дно. Когда он совсем смирился и видел уже золотую дорогу по ту сторону жизни, чьи-то руки пришли на помощь.

Жрец был мертв. Криди рывками сжимал его грудь: надежда вернуть друга еще долго не покидала аттлийца. Иногда он взбирался на выступ скалы, потрясая кулаками, громогласно выкрикивал проклятия в сторону удалявшихся галер. Потом сбегал вниз и, став на колени, прижимал ухо к груди жреца, желая услышать шевеление сердца. Когда солнце поднялось высоко, он обошел зажатый утесами берег, разыскивая кого-нибудь из команды. Напрасно бродил аргур, призывая товарищей: никто не отозвался, не было даже их мертвых тел. Утомленный, подавленный горем, он устроился у подножия скалы, наблюдая, как волны трепят останки корабля, прошедшего через океан, сносившего десятки бурь и обратившегося в жалкие щепки.

Не менее тяжкое испытание ожидало его впереди. Аттлиец не мог представить, как он - потомок героев, чье имя повторяли на людных пристанях, произносили с почтением во дворцах, вернется в город без корабля и команды… Легче было сгинуть со всеми, отдать свою душу в плен бессердечной Пее и там забыться. Как он докажет?! Да кто поверит ему теперь, что Леума - не плод фантазии Норна?! Что за Океаном земли населяют не только дикие племена, а есть города, пусть не такие великие, как Наон или Аттла; существуют другие законы и боги, есть тайные знания, пользу которых постиг его погибший друг?! Он не сумеет даже говорить об этом, не столько опасаясь гнева Верхнего храма, сколько не имея самих слов. Свидетельства слуг Асты о Леуме так и останутся вымыслом, вредным в глазах апологетов древних догм. Теперь его появление перед правителем выглядело смешным и в чем-то бесчестным. Единственным, что заставляло обращать взор на север, была мысль об Ардее. О, если бы ему довелось увидеть ее! Может тогда терзания не были так мучительны! Пока он жив, он не нарушит данную ей клятву. Ведь сейчас их разделяли только высокие южные горы!

Отстранившись от горьких размышлений, Криди поднялся на утес. Над волнами реяли длиннокрылые альбатросы. Ветер почти стих, и солнце согревало землю мокрую от вчерашнего ливня. Странно, но лишь сейчас аттлиец в полную силу ощутил, что он действительно стоит на родной земле, снившейся два года в грустных снах. Невзирая на многочисленные злоключения, последнюю трагедию, которая, казалось, убьет его самого, он должен был благодарить богов, позволивших продолжить земной путь, - так учили адепты дома Асты. Вспоминая негромкие и ясные слова Норна, аргур попытался вернуть себе твердость духа и снова посмотрел на тело жреца, распростертое на берегу.

Из сучьев смолистого кедра он сложил кострище, должное стать погребальным ложем Нуарга. Устлал его душистыми травами, украсил цветами ириса и побегами руты. С большим трудом он втащил тело умершего на вершину, бережно возложил на подстилку и, повернувшись к востоку, зашептал памятные слова. Криди был воин, не ведавший правил обряда, может поэтому имена предавших богов срывались с его губ, грохотали, как падающие камни. Вместо благоговения на лице была печать скорби.

Потом он поднес огонь. Запахло смолой и дымом, хвоя с треском корчилась в пламени. Когда огонь вырос, лизнул гирлянду синих цветов, жрец вдруг шевельнулся, застонал и вскочил.

- Криди - в тот же миг раздался возглас сзади.

- Криди! Криди! - повторили голоса еще. Аргур оторопело обернулся: четверо матросов из команды его судна взбирались на кручу, вопя и размахивая руками. Пронзительный ужас затопил его существо, сорвав тунику, Криди метнулся к Нуаргу, гася тлеющие обрывки одежды и приговаривая: - Неужели ты жив?! О, небо! Ты жив или я схожу с ума?! Четверо, подбежавших к ним, что-то кричали тоже, и глаза их блестели от безумия, то ли слез. В первые минуты жрец не мог уразуметь случившегося, он помнил, как душа его, прощаясь с настоящим миром, носилась, порвав со временем и пространством, и одинаково явны были яркие грезы детства, шепот Прародителя и тяжелые водяные валы. Он не знал случившегося потом… Земля Атта вернула его к себе - значит, в этом присутствовал высокий, таинственный смысл.

Едва первые лучи окрасили пики далеких гор. Тимора покинул сон. Редко кто в Лантийском дворце вставал так же рано. Наверное, виной тому была старость, а может он, всевластный правитель Аттлы, потерял покой. Отослав нетерпеливым жестом стражей он направился к башне Двух Лун.

Прежде он любил бродить в одиночестве песчаными дорожками сада среди благоухающих роз и причудливо остриженных кустов, задерживаться у мраморных статуй и наблюдать, как их белые тела розовеют с восходом. Теперь он угрюмо шел по аллее, длившейся до самого Океана. В сухой шелест пальм, хриплое бормотание попугаев вплетался плеск диковинных рыб в прудах. Иногда слышались крики павлинов, то звон цепей и рычание пантер. У беседки Тимор свернул на мощеную дорожку и вышел к башне, стоявшей здесь, как грубый гранитный пест еще с темных времен Гартхи. Окованная толстым железом дверь не запиралась много дней, и он неторопливо поднялся наверх. Славный город, зачатый в споре Атта и вечных, был перед ним: от северных плодородных взгорий, побережья Океана до начала затерянных в сизом тумане дорог. Но помнил правитель время, когда могущество Аттлы распространялось дальше чем пространства зримые: ее железные легионы властвовали на суше, корабли бороздили море, усмиряя недругов и оберегая давний порядок. И от Сиахии, богатой золотом Фивы, за южные горы до Соадама не было воли другой, как воля правителя величайшего из городов. Тимор еще помнил пристань, тесную от сотен больших кораблей, нескончаемые караваны и толпы покорных рабов, гонимых с соленых пустынь или доставляемых из-за моря.