И все же высший церковный орган, несмотря на общий паралич власти в России, сохранял роль решающего арбитра во внутрицерковной борьбе. В результате Церковь не только не развалилась, но и сумела консолидироваться, постепенно изживая крайности революционного времени.
Конечно, выборы проходили в тяжелой обстановке прогрессирующего общенационального кризиса. Сильное давление осуществлялось со стороны общественных организаций (местные комитеты и Советы). Вмешательство таких организаций во внутрицерковные проблемы происходило, несмотря на соответствующий циркуляр главы Временного правительства и противодействие Синода. «Советы солдатских и рабочих депутатов и другие организации вмешиваются даже в выборы игумений для женских монастырей», — с возмущением говорил член Синода протоиерей Ф. Филоненко.
Более того, в некоторых губерниях именно власть таких организаций и была единственной реальностью. От них «бегут и комиссары правительства», — писал обер-прокурору Пермский епископ Андроник. Апофеозом подобных действий стал случай в Харькове, когда комитет сам выработал правила избрания епархиального владыки и требовал руководствоваться только ими. Но если в Харькове атаку комитета удалось отбить, то в Курске представители Совета смогли принять активное участие в выборах.
Само Временное правительство и его представители на местах, как показывают документы, во внутрицерковные дела, как правило, не вмешивались. Однако и защитить церковных лиц от произвола различных комитетов и Советов официальные власти не всегда могли. Вообще же вмешательство в дела Церкви политических и общественных организаций в данный период не имело характера всеобъемлющего диктата, характерного для последующей эпохи. Более значимую роль для выбора того или иного кандидата имели его взаимоотношения с рядовым духовенством. Можно определенно сказать, что «архиерей-вотчинник» или «князь церкви» не имел в 1917 г. никакого шанса возглавить епархию.
Механизм выдвижения претендента на кафедру мог быть различным. Кто-то сам активно выдвигал свою кандидатуру, некоторые же церковные деятели, как, например, мирянин Н.И. Знамировский — узнавали о своем выдвижении только из телеграмм. Следует отметить, что выдвижение на епархиальную кафедру мирян — явление исключительное в истории Русского Православия. Однако характерно, что даже у консервативных историков тогда не возникало сомнения в каноничности данной практики. Вместе с тем в ходе выборов ни один кандидат, не имевший сана епископа, так и не стал епархиальным архиереем. Тут, возможно, сказалось как отсутствие прецедента, так и определенный страх части выборщиков перед возможностью иметь своим архиереем мирянина или представителя белого духовенства.
Так, например, в Москве после проведения второй баллотировки часть делегатов Собора из простых крестьян, по сообщению газеты «Московский голос», «облегченно крестилась — хорошо, что барина не выбрали». А присутствующий на данных выборах в качестве делегата от прихода академик А.И. Соболевский писал своему коллеге И.С. Пальмову: «Москва выбрала себе митрополита, человека подходящего, не ведшего никакой агитации... Конкурентом был А.Д. Самарин, все время находившийся лично, присутствующий и при беседах, и при голосовании, и при подсчете голосов. Как ни странно, он чуть-чуть не был выбран. Сильное впечатление на собравшихся произвел вопрос одного делегата-мужичка. Он слушал, слушал доводы за Самарина и вдруг спросил: “Ну выберем Самарина, приеду я к себе; меня спросят, кого выбрали? Что скажу: выбрали помещика в пиджаке”».
Сыграла свою роль и некая солидарность епископата, особенно заметная в истории екатеринбургских и рязанских выборов.
Утверждение результатов выборов в 1917 г. носило двухступенчатый характер. Первым свое решение высказывал Синод, затем Временное правительство, хотя утверждение избранного епископа светской властью имело формальный характер: все решения Синода были подтверждены. Епархиальный владыка вступал в свои права с момента определения Синода. Утверждение решений церковной власти властью светской являлось последним реликтом еще не порванной окончательно связи государства и Церкви.
Не совсем ясны принципы, которым следовал Синод при утверждении выборов. Так, например, официальными причинами непризнания выборов в Рязани и Екатеринбурге стало как отсутствие кворума, так и неполучение ни одним из кандидатов абсолютного большинства. Но в то же время в документах, присланных из Владимира, нет упоминания ни о числе присутствующих на съезде, ни о результатах двух баллотировок, а лишь констатируется окончательная победа архиепископа Сергия. В Чернигове избрание вообще произошло еще до официального увольнения прежнего архиерея.
В изученных материалах хорошо заметно отличие провинциальных церковных выборов от столичных. В провинции сильно политизированное духовенство прибегало к таким официально запрещенным средствам, как дискредитация неугодных кандидатов, в ходе которой оно часто стремилось заручиться поддержкой светской власти. Другими словами, по выражению историка Б.И. Ко-лоницкого, духовенство использовало «современные методы политической мобилизации». Если к власти в Петрограде и Москве пришли церковные «идеалисты» Вениамин и Тихон, то в провинциальных епархиях победу на выборах получили опытные политики, не чуждые и социальной демагогии, такие как Серафим (Остроумов), Сергий (Страгородский) и архимандрит Серафим (Руженцев) — будущий обновленческий митрополит.
Возраст архиереев, пришедших к власти в результате выборов, был относительно молодым и составлял в среднем 45 лет, в то время как средний возраст уволенных был 59 лет.
Трудно предположить, в какие формы вылился бы процесс выборов, сохранись он в Церкви. В рассматриваемый же период выборы стали, по моему мнению, фактором консолидации Церкви и легитимации власти епархиальных архиереев. Избранного владыку уже нельзя было рассматривать ставленником «темных сил». Можно уверенно сказать, что об избрании столичных иерархов, а в ноябре 1917 г. и патриарха знала вся православная Россия. В результате выборов к власти пришли многие авторитетные деятели, не только определившие весь процесс развития Русского Православия в XX в., но и способствовавшие выживанию Церкви в условиях антирелигиозного государства.
Избрание патриарха произошло на фоне революционных событий октября — ноября 1917 г. Еще летом казалось, что избрание патриарха невозможно: Предсоборный Совет в своем большинстве выступал за коллегиальный орган управления Церкви. Однако уже к концу лета 1917 г. церковное общество стало праветь. Виной тому были участившиеся акты антиклерикализма, а то и просто хулиганства по отношению к церковной собственности и самому духовенству, которые начались задолго да прихода большевиков к власти.
Между тем сменилась и церковная власть: новый обер-прокурор Синода А.В. Карташов, вскоре ставший первым министром вероисповеданий, в отношении церковных деятелей был более сговорчив и мягок, чем его предшественник. Но ситуация в епархиях продолжала ухудшаться.
Архивные материалы и периодическая печать да уже и опубликованные источники 1917 г. позволяют сделать вывод, что масштабы различных антиклерикальных и антицерковных акций в среде крестьянства и солдат могут напомнить карнавальные глумления эпохи 1930-х годов. Так, например, солдаты Гвардейского корпуса, квартировавшие в Ново-Почаеве, не только устроили погром в самом городе, но и разгромили лавру; как сообщал начальник корпуса, они «переоделись в священнические ризы и начали кощунственное богослужение».
В сентябре ограбили Китаевскую пустынь Киево-Печерского монастыря. Причем ворвавшиеся в пустынь молодые люди 18—20 лет были вооружены револьверами и кинжалами и пытали настоятеля пустыни архимандрита Онисифора, прижигая ему пятки. В октябре того же года в Псковской епархии расквартированные солдаты и местные крестьяне разграбили и разгромили Николаевскую женскую общину. По словам начальницы общины, солдаты и крестьяне, «громилы» входили в церковь и «алтарь в шапках и сквернословили».
