Говоря же о своей деятельности, в которой не было ничего «опасного», а только то, что он «всемерно работал. над освобождением, хотя и неполным, рабочего класса из цепких лап жестокого и чуждого русскому народу капитала». Епископ указывал, что из правых партий он уже вышел шесть лет назад и «занялся своим делом». По поводу же обвинений в связях с «темными силами» Макарий писал: «.я не могу считать рабочих и вообще народ, благу которого я служил, “темными силами”». Преосвященный отмечал, что у него нет «непростительных грехов против демократии и свободы народной». Отрицал Макарий и то, что он в своих проповедях «сравнивал убиенного иудеями Иисуса Христа с насилием или что-то в этом роде над Николаем вторым».

По его словам, он способствовал пресечению еврейского погрома в Киеве в 1906 году и даже являлся председателем городской думской комиссии по оказанию помощи евреям. «Конечно, — заключал Макарий, — были ошибки в моей деятельности, но ничего никогда не было во вред народу, которому посвящена большая половина моей жизни». Следует отметить, что черносотенцы, к числу которых и принадлежал владыка, и до революции нередко использовали антикапиталистическую риторику, как ни парадоксально, конкурируя в этом с левыми партиями.

Однако попытка епископа перейти на революционный язык не принесла успеха, а только вызвала злобный юмор у представителей «революционной общественности». Владыке напомнили его предыдущую черносотенную деятельность, связи с Распутиным (со ссылкой на только что опубликованные писания Илиодора) и недавние речи в защиту самодержавия.

В Синод Макарий писал, что исполнительный комитет «не обращает никакого внимания на... желания лучшей части духовенства, всецело преданной Временному правительству и желающей осуществить принцип новой церковной жизни: “свободная Церковь в свободном государстве”». Правда, тут же отмечал епископ, «свободы в действительности нет никакой: такого давления на совесть и даже саму жизнь. никогда еще не было». Самому Макарию «аракинцы» предъявили и ультиматум: все решения по управлению епархией «должны подлежать контролю Комитета. который имеет право признавать или не признавать ваши определения и постановления». На данном документе епископ написал резолюцию, что он «лично ничего не имеет против большей осведомленности. по делу епархиального управления», но считает необходимым сообщить это высшим властям для разрешения этого вопроса.

Однако попытки Макария найти компромисс с комитетом только подогревали аппетиты последнего. Более активно пытались противодействовать «аракинцам» епископ Павел и секретарь консистории Пятницкий, который в отличие от других занял бескомпромиссную позицию по отношении к комитету, вообще отказываясь признать деятельность последнего. Стараясь сплотить противников комитета, Павел в обращении к корпорации Орловского духовного училища писал: «Аракин считает свое дело конченым и требует какого-то присоединения к себе. Кроме того, весьма недвусмысленно намекает, что всех можно и арестовать с помощью городского Комитета общественной безопасности, этой почти единственной действующей ныне власти в городе, к которой наши церковные объединители уже успели примазаться». В данном обращении Павел также писал, что «Аракин берет отпуск, чтобы ехать в Петроград, Москву, Калугу и другие города представительствовать от имени объединенного духовенства нашей епархии».

Почувствовав колебание церковной власти, на сторону Комитета переходили многие представители духовенства. Тактическую ошибку допустили и местные архиереи Макарий и Павел, благословив съезд духовенства и мирян. В число делегатов этого съезда, проходившего с 10 по 18 мая, в полном составе «с правом решающего голоса для каждого» вошел аракинский комитет. Перед открытием съезда с рассказом об истории возникновения Исполнительного комитета и его борьбе с Макарием и Павлом выступил сам Сергей Аракин. Да и впоследствии больше всего съезд занимался разбором «реакционной» деятельности или «бездеятельности» орловских епископов. Уже на втором заседании поступило внеочередное предложение обсудить «преступную бездеятельность епископов Макария и Павла и противодействие их обновлению церковной жизни и опасность их пребывания на епископской кафедре».

Вспомнили на съезде и факты, характеризующие прошлую деятельность Макария в Москве, «когда он был близок к Григорию Распутину, Грингмуту и Восторгову». Помянули и «двоедушную и двуличную деятельность епископа Павла, помогавшего тормозить начавшиеся переустройства церковно-общественной жизни».

В то же время делегаты съезда решили не приглашать епископов на это собрание, а постановили «во избежание осложнений и репрессий епископа Макария уполномочить духовного комиссара и его заместителей принять все меры, чтобы ни одно постановление этих епископов не считалось бы законным без подписи комиссара». (Должность комиссара по духовным делам, появившаяся в некоторых епархиях, не была регламентирована никакими документами, и, вероятно, ее следует рассматривать как факт «народного» правотворчества.)

Целый день депутаты потратили на обсуждение современной политической обстановки, досталось от них и самодержавию, которое, по их мнению, преследовало Церковь. В числе жертв гонений фигурировали «митрополит Филипп, убиенный при Иване Грозном, и епископ Арсений Мацеевич». (В действительности митрополит. — П.Р.) Вспомнили также и местного «страдальца» священника отца Высокопольского, сосланного в 1905 г. на каторжные работы. Было решено даже «почтить его память учреждением стипендии его имени».

Депутаты высказались за полное отделение Церкви от государства, а также приветствовали телеграммой В.Н. Львова «как участника переворота и как представителя власти, ведущей страну к счастливому будущему — к единственной форме правления демократической республике, построенной на заветах Христа, свободной Церкви в свободном Государстве».

Затем съезд снова перешел к местным проблемам, заслушав внеочередное заявление комиссара по духовным делам, который «наблюдал согласно данному ему полномочию за деятельностью епископа Макария», был у последнего и осведомляет съезд, что Макарий считает его незаконным. В это же время была получена телеграмма от В.Н. Львова с указанием «повременить с удалением Макария». Члены съезда выразили «сомнение в подлинности» телеграммы, решив запросить ответной телеграммой канцелярию обер-прокурора. (Складывается впечатление, что аракинцы воображали, что ведут настоящую войну с местным епископатом.) Было также решено ходатайствовать перед обер-прокурором о немедленном удалении секретаря консистории Пятницкого, так как после переизбрания новый состав данного органа «встретит в нем человека крайне реакционного, коренную помеху в своей деятельности». В результате выборов в число членов консистории вошел и Сергей Аракин, получивший вместе со священником Георгием Соколовым наибольшее (по 108) количество голосов. Перед закрытием съезда депутаты пропели многолетие Временному правительству и «вечную память борцам за свободу».

Епархиальному архиерею, по сути, ничего не оставалось, как быть в роли статиста. По поводу съезда он писал в Синод, что «где он собрался и что делает, в точности я не знаю... Созыв съезда и его деятельность носят все признаки самой крайней партийности. выбирают только подходящих Аракину и его приспешникам». Хотя Макарий заявлял, что не знает, что делает съезд, однако спешил сообщить властям некоторые подробности, переданные, очевидно, его сторонниками, присутствовавшими на съезде. Так, когда один из священников стал говорить, что следовало бы пригласить на съезд Макария, «поднялся страшный шум и крики “Арестовать, арестовать его!”. а два псаломщика подскочили к оратору и схватили было его за горло». Описал владыка и посещение его товарищем комиссара по духовным делам, который после этого вместе с другими аракинцами предпринял попытку овладеть консисторским архивом. Набег был сделан, по словам самого Макария, с целью изъять «архивные и иные документы, касающиеся былой жизни и деятельности о. Аракина.»