М а ш а. А твои печали?
Л е н а. Его печали, ты же знаешь… Это настолько естественно, что об этом далее нелепо говорить. Как две половинки фасоли.
М а ш а. Ты цельный человек, мать. А вот я — нет. Я не могу быть половинкой фасоли. Я не могу думать об Игоре как о своей руке.
Л е н а. Значит, ты его не любишь.
М а ш а. Люблю! Ужасно, невероятно, черт знает как люблю!.. Но я почему-то потеряла уверенность. А вдруг эта моя рука проголосует за то, за что я не хочу голосовать, напишет то, чего я не хочу писать. Представляешь?.. Вот же что страшно, ма!..
Бывшая квартира Бахметьевых. Комната, в которой живут Алферовы. Стол придвинут к дивану, чтоб А н н а И в а н о в н а — она больна и полулежит на подушках — чувствовала себя сидящей за столом. В гостях у Алферовых М а ш а и И г о р ь.
В е р а И в а н о в н а. Вам нравится пирог?
И г о р ь. Да.
В е р а И в а н о в н а. Его ничего не стоит сделать. Хотя в общежитии это все-таки сложно.
А н н а И в а н о в н а. А вы живете в общежитии?
И г о р ь. Да.
М а ш а. Он ночует в общежитии. Живет он у нас. У него роман. С отцом.
В е р а И в а н о в н а. Ну, тогда все проще простого. Ты можешь ему делать такой пирог каждый день.
М а ш а. Пусть ему отец делает.
А н н а И в а н о в н а. Каждый день такой пирог надоест.
И г о р ь. Нет.
М а ш а. Стоп! Отгадайте загадку: что может быть привлекательней молодого здорового мужчины, который любит сладкое?
В е р а И в а н о в н а. Ну?
А н н а И в а н о в н а. Ну?
И г о р ь. Ну?
М а ш а. Молодой здоровый мужчина, который не любит сладкого.
И г о р ь. Хохма.
А н н а И в а н о в н а. Верочка, ты знаешь, кого он мне напоминает? Не лицом, конечно, а манерой поведения.
В е р а И в а н о в н а. Александра Александровича!
А н н а И в а н о в н а. Ведь правда?! Ведь так?!. В то время, когда Александр Александрович был еще Любиным женихом. Знаете, мы были значительно моложе Любы… Любовь Дмитриевны, но наш покойный брат за ней ухаживал, и мы, девчонками, таскали записки, — в общем, это было совсем по Чехову. А Дмитрию Ивановичу наш Олег резко не импонировал. Он считал его шалопутом.
В е р а И в а н о в н а. Александр Александрович тоже не пользовался расположением Дмитрия Ивановича. А Люба просто третировала Александра Александровича. Но он упрямо приходил, молчал и ел пироги — ну, точь-в-точь как вы. Иногда его просили почитать стихи. Он читал Апухтина — это стихотворение про сумасшедшего, Надсона, бог знает что…
А н н а И в а н о в н а. Читал дурно, монотонно…
В е р а И в а н о в н а. А потом мы уехали. И вскоре получили от Любы письмо. На трех страницах она описывала свое новое платье, а в конце сообщила, что выходит замуж за Александра Александровича. Олег ревновал, места себе не находил. Поставил, негодяй, волчий капкан у террасы, чтоб Блок попался…
А н н а И в а н о в н а. Но, к счастью, это не произошло.
В е р а И в а н о в н а. А на венчанье прислал ей букет белых роз с запиской:
«Оглянитесь ненароком,
Умоляю вас…»
А н н а И в а н о в н а.
«…Повернитесь к Блоку боком,
А ко мне анфас».
Закончили они дуэтом.
В е р а И в а н о в н а. Александр Александрович так хохотал, что не мог успокоиться и в церкви.
И г о р ь. Это вы что, об Александре Блоке, что ли, рассказываете?
А н н а И в а н о в н а. А о ком же?
И г о р ь. А Дмитрий Иванович, следовательно, Менделеев? Вы были с ними знакомы?..
А н н а И в а н о в н а. Ну, конечно.
И г о р ь. Да бросьте!..
М а ш а. Поговорите, поговорите с ним… Только ты учти: Надежда Константиновна — это Крупская, Анатолий Васильевич — это Луначарский…
И г о р ь (зло). А Вильям — это Шекспир.
М а ш а. Не Вильям, а Уильям. Серость!..
Звонок.
В е р а И в а н о в н а. Машенька, открой.
Вошла Л е н а.
Л е н а. Поздравляю вас, родная моя… (Поцеловала Веру Ивановну.) Желаю вам всего, всего… Какое чудесное платье!.. А я принесла подарки. (Развернула сверток.) Тетечке Верочке и тетечке Анечке.
В е р а И в а н о в н а. Ой, это таллинские шерстяные носочки!..
А н н а И в а н о в н а. И подшитые кожей!..
Л е н а. Их носят безо всякой обуви… Нет, нет, нет, я вам сама надену. Ну-ка, снимайте, снимайте туфли!..
А н н а И в а н о в н а. Но при чем здесь я? Именинница — Вера.
В е р а И в а н о в н а. Как легко, как удобно, как красиво… А где же Виктор Глебович?
Л е н а. Мы договорились в пять, я ждала до семи. Обычная история.
В е р а И в а н о в н а. Как перышко. Я их совсем не чувствую. Прямо как калмыцкие чувяки.
А н н а И в а н о в н а. И какие теплые! Ну, прелесть, прелесть. Спасибо, Ленушка, спасибо.
Л е н а. Игорь, у вас что сегодня — какое-нибудь собрание, заседание, ученый совет?
И г о р ь. У нас — нет. Может быть, где-нибудь в министерстве.
А н н а И в а н о в н а. Вера, Игорь Николаевич, наверное, выпивает. Вы выпиваете?
И г о р ь. Вообще-то да. А что?
В е р а И в а н о в н а. У нас есть вино.
А н н а И в а н о в н а. Мы совсем забыли. Машенька, возьми там в буфете.
М а ш а. Пустяки вино! А? Четыре звездочки!.. И грамм двести выпито. Это что-то новое. Старушки, а старушки, признавайтесь! Прикладываетесь к зеленому змию-то?.. Мы думаем: живут тихонько, пенсионерки, «Юманите» покупают, а они — гляди!.. Нажрутся коньячища и песни поют. У вас при жэке есть народная дружина? Сейчас пойду стукну.
А н н а И в а н о в н а. Это принес Виктор Глебович.
Л е н а. Он приходил? Когда?
А н н а И в а н о в н а. Ну, месяц назад… Или полтора.
Л е н а. С коньяком? Новости! А зачем он приходил?
В е р а И в а н о в н а. В гости. Навестить старух.
Л е н а. Маша, ты слышала об этом?
М а ш а. Нон.
А н н а И в а н о в н а. Соловья баснями не кормят. Налейте Игорю Николаевичу.
И г о р ь. Ладно, ладно, я сам налью… А где еще рюмки, что я, однако, один, что ли, пить буду.
М а ш а. Да, да. Где еще рюмки? Что он один, однако, пить будет?.. За здоровье наших прекрасных именинниц, вечно юных, вечно веселых, вечно пьяных и вообще вечных!..
А н н а И в а н о в н а. Еще не вечных. До века мне осталось тринадцать лет. А Вере даже пятнадцать. Я всегда азартно думала: дожить бы до ста лет! Ну, до ста, видимо, доживем. Но, боже мой, как это мало!..
М а ш а. Сто лет! Какие пустяки! Совершеннейшие пустяки!.. Мне осталось каких-нибудь восемьдесят два года. Боже мой, как это много!
Л е н а. Маша, не кривляйся… Вера Ивановна, я все-таки не понимаю, зачем он приходил?
В е р а И в а н о в н а. Пришел что-то около двенадцати…
Л е н а. Так поздно?
А н н а И в а н о в н а. Нет, днем. В двенадцать дня. Пришел мокрый — хлестал жуткий ливень. Просидел три часа. Одну бутылку выпил до дна, а из другой только немного.
М а ш а. Ну, батя дает.
А н н а И в а н о в н а. Я думала, он тут же умрет или сойдет с ума. Но ничего. Представь себе — никаких эксцессов. Поспал час здесь, на диване, дождался, пока пройдет дождь, и ушел.
Л е н а. Все это очень странно. Он же ни слова мне об этом не сказал.
В е р а И в а н о в н а. Он тосковал, Леночка. Он пришел сюда тосковать.
Л е н а. А он что-нибудь рассказывал?
В е р а И в а н о в н а. Нет, говорил, что любит эту квартиру, эту лепнину на потолке, эти трещины.
