Для начала стоит отметить, что обнаружить хипповские группы не составляло особого труда, поскольку они и не скрывались. Большинство их участников были наивными молодыми людьми, легкомысленно относящимися к своему хипповству и не считавшими, что они занимаются чем-то запрещенным. Даже те группы, у которых были некоторые заговорщические элементы, как, например, две львовские организации – под предводительством Владимира Ересько и Людмилы Скороходовой, – были «раскрыты» не благодаря осведомителям, а скорее потому, что на их деятельность обратили внимание находящиеся рядом взрослые. Безусловно, нет никаких упоминаний об оперативниках или агентах в материалах об их арестах, хранящихся в партийном архиве Украины271. Похоже, что только в 1978 году, во время первого летнего лагеря на Гауе, у КГБ появился первый «оперативный источник» среди хиппи. «Оперативными источниками» были агенты, которые писали регулярные отчеты, в отличие от нерегулярных источников, которые предоставляли информацию во время неформальных разговоров или арестов. Единственный документ, относящийся ко всему периоду 1970‐х, который я нашла в архиве КГБ Украины, свидетельствует о том, что у украинского КГБ был только один «оперативный источник» в хипповской Системе (они так и называют его: «наш оперативный источник»). Язык документа, включающего также описание событий во Львове и в Крыму, содержит формулировки, которые потрясающим образом не соответствуют идеям хипповского андеграунда. Например, рок-группе «Вуйки» вменялась организация концертов с целью привлечения внимания к самим себе: таким образом, пишет автор записки, члены «ансамбля» рассчитывали «расширить круг подражателей „хиппи“» (похоже, в КГБ все еще считали, что разные политические группы в мире борются за привлечение новых членов в свои ряды). Докладная записка начинается с утверждения, что «противник» стремится навязать советской молодежи «эгоизм, корыстолюбие, потребительское отношение к жизни». Идея о том, что рок-музыка или философия хиппи сами по себе могут быть привлекательными для молодежи, все еще не рассматривалась как возможная272. В целом по сравнению с количеством людей, задействованных для работы с националистами и диссидентами, или, например, с масштабами распространения агентов Штази в Восточной Германии, всего один оперативный источник на всю Украинскую ССР кажется недостаточным, особенно если учитывать, что среди главных союзных хипповскик «горячих точек» были украинские Львов и Крым.
Большая часть информации все еще поступала в КГБ из так называемых «бесед» с хиппи, которые не были завербованы. Времена, когда госбезопасность выбивала из людей признания, давно прошли (и в самом деле, хиппи жаловались на применение силы со стороны дружинников, иногда – милиции, но никогда – со стороны КГБ). Хотя им и незачем было это делать. Хиппи редко думали, что им нужно скрывать свои убеждения, которые они считали справедливыми и правильными. Некоторые говорили, что у них были интересные разговоры с агентами КГБ и что сотрудники органов были умнее милиционеров и информированнее комсомольцев, поэтому хиппи чувствовали себя с ними почти на равных (за исключением того, что они находились по разные стороны баррикад)273. Некоторые испытывали экзистенциальный страх перед органами, поэтому выкладывали всю информацию, какая у них только была. КГБ использовал эти разговоры для разработки стратегии ограничения движения хиппи, а в худшем (для хиппи) случае на основании разговоров «раскручивал» дела по «антисоветской» статье.
В архиве украинского КГБ хранится документ, раскрывающий механизм извлечения информации из хипповского сообщества. В нем рассказывается печальная история молодого украинского военнослужащего, который из‐за неосторожного поведения навлек на себя опасность серьезных обвинений (антисоветская деятельность, клевета на советскую власть и т. д.). Его объяснения представляли собой коктейль из сделанных от страха признаний, информации и желания честно все объяснить, в надежде – кажется, он действительно в это верил, – что, как только они узнают про его жизнь, они его поймут. Борис Михайлов, 1950 года рождения, родом из Черкасс, русский, член ВЛКСМ с 1965 года, был пойман своим командиром во время прослушивания музыки по «Голосу Америки» и Би-би-си. Как говорится в докладной записке, под влиянием этих передач у него «появились политически вредные взгляды», которые он распространял среди своих сослуживцев: называл «оккупацией» «братскую помощь Чехословакии» в 1968 году и поддерживал лозунг чехословацких хиппи «Советы без коммунистов», считал, что в СССР нет «свободы слова и личности» и т. д. Также выяснилось, что до армии Михайлов хипповал в своих родных Черкассах и по возвращении домой планировал создать «Клуб хиппи» и «газету хиппи». Михайлова и его сослуживца Гусевича, которому предъявили те же обвинения, таскали на «профилактические беседы» в особый отдел КГБ их части. Михайлов написал длинное объяснение, после чего они оба были подвергнуты публичному пропесочиванию на общем собрании военнослужащих, признали вину и покаялись в своих деяниях.
В объяснительной Михайлова содержится много эмоций и подробностей. Он начинает в хронологическом порядке с того, как он увлекся хиппи после прочтения легендарной статьи 1968 года в журнале «Вокруг света». Эта статья, а также общая любовь к музыке среди его друзей способствовали появлению первого сообщества хиппи в Черкассах; он с готовностью рассказывает про свое в нем участие, раскрывая имена и прозвища всех остальных – здесь целый список из десяти молодых людей. Имена девушек не упоминаются, хотя он признает, что иногда вечерами, после разговоров и прослушивания музыки, они вступали в «сексуальные отношения по обоюдному согласию». После того как вместе с другом по фамилии Смагин они стали устраивать «провокации» – прогуливаться по городу в старомодной одежде, – их начала часто задерживать милиция и «как-то притеснять» дружинники, что их еще больше «озлобляло». Затем их всех призвали в армию. Первые месяцы службы были очень тяжелы для него, потому что он не привык к суровой дисциплине. Он начал откровенничать с сержантом Махиновым, рассказав ему о своих сомнениях насчет советской политики, назвав советские войска оккупантами, которые душат свободу и хиппи в этой стране. Теперь он «осуждает» себя за эти разговоры и клянется никогда больше ничего подобного не произносить. Судя по всему, Махинов на него и донес. Самое интересное – это планы Михайлова и его друзей после демобилизации, особенно учитывая время – август 1971 года. Очевидным образом ни Михайлов, ни Гусевич, ни Смагин, с которым он состоял в переписке, не думали, что хипповский образ жизни – это что-то опасное. Они обсуждали возможность создания «битл-клуба», где они могли бы все вместе встречаться, а также выпуск листовок или даже газеты, где они бы писали о новостях поп-музыки и критиковали дружинников комсомольского патруля. По словам Михайлова, Смагин предложил кое-что еще в своем письме: собраться всем битломанам и хиппи Черкасс и выступить с манифестацией против войны США во Вьетнаме. Идея Смагина звучит очень знакомо: «И тогда местные партийные, государственные начальники, в том числе и органов милиции, признают нас и не будут, как нам казалось, нас притеснять»274. План, очень похожий на тот, что был у Солнца в Москве. Те же рассуждения, то же время. Нет никакой очевидной связи между маленьким анклавом хиппи в Черкассах и большим сообществом в Москве. Означает ли это, что КГБ прорабатывал один и тот же сценарий по всей стране? Или это были очевидный поступок и очевидная мотивация для молодых людей, которые выросли в одной и той же системе?
Лично я сомневаюсь в том, что в 1970‐х годах КГБ был достаточно искушен, чтобы разработать один и тот же план для таких разных мест, как Черкассы и Москва. К тому же демонстрация в Черкассах так и не состоялась. В то время применялся «старый добрый» подход «запугать, наказать и прочитать много нотаций». Более сложный, а также во многих отношениях более агрессивный подход появился в ранние 1980‐е одновременно с созданием Ленинградского рок-клуба, откуда пошла тенденция к установлению такого контроля над молодежной культурой, который позволял выпустить пар под присмотром КГБ и включал в себя масштабное сотрудничество с представителями советского андеграунда275. Похоже, прошло еще несколько лет, прежде чем появились роли «кураторов» и «эмиссаров». Это сотрудничество между КГБ и представителями нонконформистской культуры, вероятно, было почти равным партнерством, несмотря даже на то, что часто начиналось с шантажа. Рок-музыкант и создатель группы «ДК» (а позднее – PR-менеджер Владимира Жириновского) Сергей Жариков вспоминает: несмотря на то что его собственная группа была запрещена, он был вынужден давать показания о других рок-музыкантах и не только. (Рок-музыка всегда была так или иначе связана с сообществом хиппи, но в случае с Жариковым эта связь была прямой и довольно тесной: он играл на барабанах и писал тексты песен для просуществовавшей недолго рок-группы «Смещение», где вокалисткой была Олеся Троянская. Она и ее муж Сергей находились в самом центре хипповской жизни Москвы большую часть 1980‐х, пока окончательно не превратились в наркоманов.)
