Алик Олисевич, влиятельная фигура среди львовских хиппи, рассказывал, что лично на него оказали влияние та самая статья Боровика, фильмы про Виннету и рок-опера «Иисус Христос – суперзвезда» – эклектичный коктейль, весьма характерный для того времени93. Судя по рисункам и наклеенным вырезкам, которые можно увидеть в школьных тетрадях 16-летнего Юры Буракова, будущего лидера московских хиппи по прозвищу Солнце, прежде чем превратиться в хиппи-пацифиста, он увлекался ковбоями и пистолетами94. Множество мотивов, неприятие идейной чистоты западных хиппи и отказ от слишком пристального внимания к противоречиям стали отличительной чертой советского сообщества хиппи, тогда как западная молодежь в то время приветствовала идейный радикализм и осуждала идеологические противоречия95.
Часто информация шла напрямую. В Москве больше, чем где бы то ни было, первые хиппи были выходцами из привилегированных семей, которые жили в самом центре города и имели связи с людьми, которые могли ездить за границу96. Сергей Федоров по прозвищу Сорри так описывал тусовку «центровых» хиппи, собиравшихся на площади Маяковского (также известной как MakeLoveskaia):
Те, кто тогда там собирались, жили в округе, в радиусе километра полтора. В соседних школах учились, с детства знали если не друг друга, то [были] какие-то общие знакомые и так далее. В центре пролетарских семей тогда не было. Или номенклатура, или военные, или творческая интеллигенция. Мои родители были из технической интеллигенции. Как правило, часть из них – выездные. Вам надо объяснять, что это такое? Значит, соответственно, они могли своих детишек обеспечить какими-то дисками, какими-то тряпками, и информацией они располагали значительно больше, чем простые смертные97.
Это означало, что среди ранних хиппи, собиравшихся на Маяковской, был ряд известных имен из советской политики и культуры. Это также означало, что тусовка всегда была всего в одном шаге от Запада. И иногда Запад приходил к ним – в лице иностранных туристов-хиппи или тех, кто вернулся из заграничных командировок.
Кстати говоря, Сергей Батоврин, тот самый молодой человек, который «помог» журналисту Боровику написать про американских хиппи, в начале 1970‐х вернулся в Москву и стал частью хипповской тусовки, в которой статья «Хождение в страну Хиппляндию» приобрела такую известность. Его впустили в круг более взрослых московских хиппи, сформировавшийся вокруг Светы Марковой и Александра Пеннанена, благодаря тому, что он не понаслышке знал о том, что происходит в Нью-Йорке, и, можно сказать, почти побывал на легендарном концерте в Вудстоке. Его статус очевидца привлек к нему на какое-то время внимание крутой компании, которая тогда задавала тон московской хипповской идеологии и моде98. Он не был первым «вернувшимся оттуда», кто принес в Москву ценные знания. Ранее, в 1967 году, еще один человек привез прямо из Нью-Йорка информацию о том, что такое хипповский стиль и как выглядит хипповская одежда, а также образцы разных повязок для волос, бус и «пацификов». Маша Извекова, получившая прозвище «Штатница», хипповала недолго – судя по всему, она быстро вернулась к «нормальной» жизни номенклатурной элиты, но оставила после себя бесценные сведения о жизни «извне», которых так не хватало советским хиппи99. Хотя молодые люди, жадно впитывающие все новое, вовсе не находились в полном неведении: Москва всегда предоставляла возможность для более утонченной светской жизни, чем советские провинции. Центр столицы предлагал случайные встречи с внешним миром – и потому, что советские органы власти располагались здесь, и потому, что жизнь в непосредственной близости от туристических мест давала возможность увидеть иностранцев, а если хватит смелости, то и познакомиться с ними.
БИТНИКОВСКИЕ КОРНИ
Истоки западного движения хиппи лежали в культуре битников, чьи идеи стали основополагающими для их последователей: либеральный и индивидуалистический взгляд на жизнь и любовь, стремление к самобытности в самовыражении и поведении, а также общий скептицизм в отношении политических и моральных устоев. В Советском Союзе не было ничего напрямую связанного с движением битников, а их канонические тексты, такие как «В дороге» Керуака, были слишком далекими от личного жизненного опыта советской молодежи (хотя в те времена они были известны, и некоторые люди даже считали себя битниками)100. Тем не менее какие-то явления определенно существовали и были близки к ощущениям американских и европейских битников. Площадь Маяковского («Маяк» на молодежном жаргоне) почти с самого начала была контркультурным пространством. В 1957 году здесь поставили памятник революционному поэту Владимиру Маяковскому, его открытие сопровождалось чтением стихов под открытым небом – событие, организованное московским комсомолом. Поэтические чтения, однако, продолжились и скоро приобрели совсем иной характер, нежели это задумывалось властями. Молодые люди начали читать стихи собственного сочинения, все больше отклоняясь от официальной линии. Декламирование стихов само по себе стало событием, привлекающим сотни молодых людей, которые стремились насладиться атмосферой свободы и нарушения запретов. В 1961 году власти пресекли деятельность непокорного сообщества молодых поэтов и арестовали трех участников чтений101. Несмотря на это, на протяжении последующих десятилетий поэзия продолжала оставаться символом протеста и молодежного нонконформизма, и даже сами хиппи стремились писать стихи, считая их, как и предыдущие поколения, чистейшей и наиболее подлинной формой интеллектуальной независимости.
В середине 1960‐х вдохновленная поэтическими чтениями на Маяковской площади группа молодых людей, известная под аббревиатурой СМОГ, приняла эстафету, образовав независимое общественное пространство в Москве, устраивая поэтические флешмобы в центре столицы, например на ступеньках библиотеки им. Ленина или у кремлевских ворот. Через Владимира Буковского, бывшего организатора первых Маяковских чтений, они присоединились к зарождающемуся диссидентскому движению, проделав большую часть подготовительной и информационной работы для первой демонстрации диссидентов 5 декабря 1965 года102. Но самое главное, эти молодые люди – и неважно, писали ли они стихи или просто слушали, как читают другие, – почувствовали, что могут стать немного свободнее, если создадут для себя другой мир – в основном через литературу, но также и через то, как они смотрят на самих себя и на окружающих. Название группы парадоксальным образом сочетало в себе иронию и искренность, что также было свойственно и поколению хиппи. СМОГ расшифровывался и как «Самое Молодое Общество Гениев», и как «Смысл, Мудрость, Образ и Глубина», тем самым имитируя и пародируя советскую любовь к аббревиатурам, которые можно было расшифровывать как угодно. Одним из любимых мест встреч стал дворик у второго здания Московского государственного университета на проспекте Маркса, так называемый Психодром. Борис Дубин, «смогист», так пояснил, откуда пришло это слово: «Я думаю, потому, что там были психи. Не нормальные советские люди, а какие-то другие»103. Одна из ранних лидеров хиппи, Света Барабаш по прозвищу Офелия, вращалась в кругах «смогистов». Она была замужем за Игорем Дудинским, студентом факультета журналистики МГУ, который также участвовал в организации диссидентской демонстрации на Пушкинской площади в 1965 году. Дудинский отсчитывает начало своего нонконформизма с момента встречи с битниками и другими представителями богемы в Коктебеле, где он провел летние каникулы 1961 года. Там началась его дружба с Леонидом Талочкиным, впоследствии легендарным коллекционером и летописцем московской нонконформистской художественной среды. Когда Офелия и Дудинский встретились в 1969 году (он был восстановлен в МГУ благодаря серьезным связям своего отца, члена Центрального комитета партии) и поженились, он уже входил в круг писателя Юрия Мамлеева. В крохотной писательской квартирке в Южинском переулке собиралась художественно-литературная богема, например сюда приходили поэты Леонид Губанов, Генрих Сапгир и Игорь Холин, писатель Венедикт Ерофеев, художники Оскар Рабин и Анатолий Зверев, мистик и позднее исламист Гейдар Джемаль104. Офелия, как говорили, была любовницей Мамлеева и Зверева: учитывая, что в кружке практиковали открытые отношения и свободную любовь, это вполне могло быть и правдой. Известно, что спустя много лет после развода с Дудинским, а также после того, как Мамлеев оказался в эмиграции, Офелия продолжала тесно дружить с бывшей гражданской женой писателя Ларисой Пятницкой, которая связывала ее с московской художественной и интеллектуальной богемой105. И хотя в дальнейшем пути Офелии и участников мамлеевского кружка – тех, кто остался в той среде и экспериментировал со все более националистическими идеями, – разошлись, большая часть их ранних идеалов, убеждений и практик определили ее личную интерпретацию хипповской идеологии. Мамлеевский кружок не был диссидентским – в действительности Мамлеев диссидентов не очень любил, поскольку они, по его мнению, писали в стиле официальной литературы, «просто поменяли плюс на минус». По его словам, он сам и его сподвижники создали «целый мир, достаточно разношерстный, но резко отличающийся от официального мира культуры. В том числе и от официально диссидентского мира»106. Группа была увлечена темными силами, оккультными ритуалами и черной магией. Они верили в силу спасения через секс и наркотики и иногда называли свой кружок «салоном сексуальных мистиков» и «сатанистов». Как и многие диссиденты из числа советской интеллигенции, они поставили себе целью разобраться в самой сущности бытия – «природе смертности и этого таинственного черного мира, куда мы все заброшены… чтобы найти божественную силу»107. Как отметила Марлен Ларюэль (Marlene Laruelle), они обсуждали элементы, взятые из метафизики, герметизма, гностицизма, каббалы, магии и астрологии108. Все это позже циркулировало в широких хипповских кругах и отлично сочеталось с общими эскапистскими хипповскими фантазиями. Характеристика, данная Тимофеем Решетовым главной идее знаменитого романа «Шатуны», также демонстрирует роль Мамлеева-автора как законодателя мод для появившегося позже мировоззрения самореализации:
