Ил. 10. Юрий Бураков по прозвищу Солнце на танцах в Московском государственном университете. Фото из личного архива В. Буракова
Несомненно, человеком, который стоял у истоков Системы, был Юра Бураков – предводитель ранних московских хиппи. В «Кратком курсе истории советских хиппи» Юра занимает место Ленина163. Это благодаря его предвидению и энергии московское хипповское сообщество превратилось в движение, которое смогло выжить на протяжении двух десятилетий, несмотря на все перемены и репрессии. Судя по всему, Юра Бураков был прирожденным организатором, очень амбициозным молодым человеком, твердо верящим в самосовершенствование. Он мог бы сделать блестящую карьеру комсомольского активиста, как, например, это сделал его брат, который сначала продвинулся по линии московского комсомола, затем работал в Советском комитете защиты мира, а в 1990‐х стал предпринимателем и неплохо заработал. Но Юра оказался по другую сторону баррикад, и оказался там не случайно. Он любил рок, джинсы, моду – все то, чего нельзя было найти в официальной культуре конца шестидесятых. Его судьба – постоянное напоминание о том, что движение советских хиппи было создано людьми, которые выросли и социализировались в Советском Союзе. Другими словами, Юра мог бы стать советским героем, или, как уже в 2014 году заметил его давний друг Александр Липницкий, «сегодня он стал бы независимым художником или работал бы на телевидении»164. Но так случилось, что сначала он стал хипповской легендой, затем пьяницей и, наконец, пал жертвой безжалостных 1990‐х. Липницкий (который приобрел значительную известность как журналист, культуролог и рок-музыкант, играя в группе «Звуки Му»), надолго потеряв Юру из виду, случайно столкнулся с ним в конце 1980‐х, когда тот был уже совсем позабыт сообществом хиппи и много лет беспробудно пил. По его словам, Юра заявил ему, что ни о чем не жалеет165.
Во многом история Юры не являлась типичной для ранних московских хиппи. Он не рос в привилегированной семье. У него не было крепких связей с заграницей. Он даже не был настоящим москвичом. Его отец был офицером пограничных войск, которые тогда входили в состав КГБ. Благодаря этому факту у Юры был определенный мистический ореол среди «центровых». В действительности его отец не занимал никакой высокой должности и не сделал успешной карьеры. Наоборот, ему пришлось уйти в отставку из‐за конфликта с армейским начальством вокруг поставок продовольствия в его части. За долгие годы службы семья помоталась по гарнизонам: Феодосия, где в 1949 году родился Юра, затем Харьков, где в 1954 году родился его брат Владимир, затем Калининград, Ленинград и Ереван, где Юра пошел в школу. Семья жила преимущественно в бараках, и им часто приходилось переезжать с места на место. У Юриной мамы было образование врача. После отставки отца они в 1963 году переехали в Москву, где получили двухкомнатную квартиру в полуподвальном помещении старого дома на 1‐й Брестской улице, в двух шагах от площади Маяковского. Дом, в котором до этого уже жили родственника отца, был в таком плохом состоянии, что его снесли в конце 1980‐х. Тем не менее это был центр советской столицы. И это было пространство, где жизнь Юры по-настоящему началась. Маяковская была местом, где собирались разного рода актеры, фарцовщики, спекулянты и, конечно, иностранные туристы. Юра начал приторговывать одеждой, пластинками – всем тем, что так ценилось среди молодежи. Он выучил английский язык и сам смастерил электрическую гитару. Он вступал в разговоры с людьми, собиравшимися на площади, перезнакомился со всеми персонажами, населявшими улицу Горького. Вскоре у него появились почитатели. Он понял, что нравится людям, что они его слушают и тянутся к нему. Даже когда семья переехала на далекую Дубнинскую улицу в Бескудниково, спальную окраину Москвы, Юра продолжал ездить в школу в центр и тусить с друзьями, которых он встретил и на Маяковской, и в разных других местах. Среди них было много тех, кто интересовался всем, что было связано с «хиппи»166.
Эти молодые люди были преимущественно из очень привилегированных кругов. Все они, в отличие от Юры, росли в семьях советской элиты. Саша Липницкий был пасынком личного переводчика Хрущева и Брежнева, Виктора Суходрева. Его биологический отец был советским врачом-гомеопатом, имевшим частную практику в Москве и, по слухам, очень богатым. Отцом Саши Бородулина был прославленный спортивный фотограф Лев Бородулин, а его тогдашней подругой – однокурсница Света Барабаш по прозвищу Офелия, чья мать была преподавателем английского для военных переводчиков и бывшим шпионом под прикрытием в Оксфорде, где она, возможно, преподавала русский язык сразу после войны. Оба Саши учились на престижном факультете журналистики МГУ, куда они попали несмотря на более чем скромные оценки в школе и тот факт, что их оттуда часто выгоняли. Здесь был еще один Саша – Костенко, чьи родители были дипломатами в Праге. Маша Извекова, которую все знали под кличкой «Штатница», только недавно вернулась из Нью-Йорка вместе со своим отцом-дипломатом. Ее бойфренд Сергей Кондрат (его реальное имя никто не помнит) приехал из Симферополя, где его мама держала крупный цветочный бизнес167. И конечно, здесь был Вася Сталин, сын Василия Сталина и внук Иосифа Сталина. И внуки Анастаса Микояна. И Игорь Окуджава, сын известного барда Булата Окуджавы. Лучший друг Солнца, Владимир Солдатов, был сыном актрисы Театра Советской армии. Петр Мамонов, ставший позднее популярным актером и певцом, тоже был частью этой компании, как и Александр Заборовский, который родился в Сибири, в глуши, где находился в ссылке его отец, крупный военный чиновник из числа репрессированных в 1930‐х. Надежда Сергеева и Анна Павлова, подающие надежду пианистки Гнесинского института, были из типичных семей советской интеллигенции168. Хотя здесь также крутился очень странный человек по кличке Леша Убийца, которого «центровые» встретили в пивной и который, очевидно, был выходцем из рабочего класса. Легендарная фигура Миша Красноштан, Михаил Козак в реальной жизни, на протяжении десятилетий кочевавший от одной компании к другой и бесследно исчезнувший в конце 1980‐х, тоже не принадлежал к привилегированной интеллигенции (он был слегка всех старше и, по общему мнению, достаточно грубый). Его биография окутана тайной, и хотя он, похоже, был талантливым писателем, он также был из семьи советского «пролетариата». С каждым днем все больше молодых людей становились хиппи, тусовка росла, и Юра, теперь уже известный как Солнце, был ее центром притяжения. Его знали как харизматичного, невероятно общительного парня, самозабвенного любителя музыки, отличного танцора и энергичного организатора. Отпрыск полудиссидентской интеллигентной семьи Александр Ильин-Томич, чей отец прошел через ГУЛАГ, вспоминал, что у Солнца везде была репутация «своего» человека, он постоянно перемещался из одной компании в другую, со всеми мог поддержать разговор на различные темы и с готовностью смеялся над шутками других169.
Его, безусловно, любили очень многие, даже те, кто интуитивно понимал, что он не их «круга». Он имел большой успех у девушек. Интеллектуалка Офелия, которая недолго была его девушкой, навещала Юру в психиатрической больнице им. П. П. Кащенко, куда он со временем все чаще и чаще попадал170. Подруга Маши Арбатовой Таня, чья мама работала редактором в издательстве, встречалась с ним, как и многие другие его девушки, даже когда он уже стал алкоголиком. Надежда Казанцева, не принадлежавшая к числу его сердечных подруг и находившая его «слишком простым по своей сути, психологически», во время нашего разговора все же призналась, что относилась к нему с любовью. Сомнения насчет интеллектуальных способностей Юры разделяли как его друзья, так и те, кого сложно было к ним причислить, но все сходились в одном: он был прирожденным лидером, без которого московская Система хиппи была бы немыслима. Безусловно, он был менее образован, чем многие из его компании (после окончания восьмилетки он пошел сначала в техникум, учиться на машиниста поезда, а затем в театральный, но и там и там продержался недолго), и не входил в круг московской интеллигенции, но друзья считались с его мнением в вопросах стиля и идеологии и отдавали должное его дерзкой храбрости. По количеству участников его центровая Система скоро превзошла салон Светы Марковой. У него было много новаторских идей в отношении московского хипповского сообщества. Тогда как круг Марковой, по сути, воспроизводил практику сообществ эпохи оттепели, создававшую квазиобщественную сферу в закрытых и замкнутых пространствах личных комнат и квартир, Юра Солнце претендовал на публичные пространства: улица Горького, проспект Калинина, центральные кафе и концерты в университетах. Он собирался основать коммуну хиппи в Молдавии и мечтал о том, что когда-нибудь советское общество поймет и признает хиппи171. Он был веселым и щедрым и получил прозвище Солнце не только из‐за своего необычно круглого лица172. В то же время он был сорвиголова, свободный духом и бесстрашный – качества, которыми все восхищались. Он не обращал внимания на постоянные облавы милиции и комсомольских дружинников и часто провоцировал свои собственные аресты, отвлекая таким образом внимание от других173. Комсомольский документ от 1972 года, в котором его называют «главным хиппи», свидетельствует о том, что Юра находился под наблюдением властей уже начиная с 1967 года174. «Стоять на учете», без сомнения, было эвфемизмом для постоянных преследований и притеснений. Александр Липницкий вспоминал о нем так: «Я считаю, что он был человеком искренним, талантливым, природным лидером. И он не вписывался совершенно. Он в Советском Союзе не мог никуда попасть. Сейчас люди с идеями могут найти себе применение, а тогда – нет. И если ты был человеком внутренне независимым, то твой талант пропадал. Вот он у него и пропал».
